Ростислав Соломко - Жизнь? Нормальная
Умна ли Маша?…
В руках хрустнула телеграмма.
Работает ли ночью здесь телеграф?
Была, по-видимому, уже глубокая ночь.
Задумавшись, я сидел на лавочке, подняв воротник и уставившись на гигантскую клумбу с разросшимися каннами.
Вдруг я почувствовал, что не один: со мной на скамейке сидели два парня.
«… У парке ночью двое ходют. Враз убивають», — мелькнули в подавленном мозгу слова Лукерьи.
— Сторожем? — спросил меня парень слева.
Я не отвечал, потому что губы мои одеревенели, как это бывает после укола дантиста.
— Сиди, мужик, спокойно. Замри.
Я замер.
— Мы тут цветочков нарвём. Не возражаешь?
Цветочков?!. Уф-ф…
— Меня это не касается, — обрёл я дар речи.
Парни зашли в клумбу, как кабаны в кукурузу. С треском ломались стебли-стволы могучих канн. Они вышли со снопами мясистых цветов и рысцой побежали в черноту парка.
Домой.
Хочу домой!
К Зинаиде…
19
На душе скребли кошки. Как-то теперь мои дела?
Деланно бодро я взбегал по лестнице. Навстречу мне трещал каблуками Дуликов. Откуда такая прыть у Василия Кондратьевича? Перевели в ведущие?
— Григорий Александрович! — удивился мне Дуликов.
— Ну, какие здесь новости? — отвёл я его слегка в сторону.
— Бернера прочат главинжем на опытный завод.
— Кто вместо него?
— Прохоров.
— А почему не Голтяев?
— Вам это не ясно?
«Предельно ясно, — подумал я. — Прохоров — служба информации».
— Меня от вас отобрали, — как-то без сожаления бросил Дуликов.
«Разваливают отдел!» — Я с усилием продолжал улыбаться.
— Простите, Григорий Александрович, запарка, — отвёл в сторону глаза Дуликов и затрещал каблуками, спускаясь.
— Вас повысили? — крикнул я вдогонку.
Он безнадёжно махнул рукой.
… Выждать, претерпеть, выстоять. И вписаться в конце концов. Вписаться в актив. Чтоб было «ты» и осторожная откровенность за дымком папиросы. Чтоб была рыбалка, где каждый молчит в своей лодке. Чтоб подчинённых называть «народом». Чтоб сдержанно пожаловаться: «У моей барахлят свечи». Одним словом, чтоб быть комильфо…
В коридор из недалёкой двери вышел Голтяев.
— Семён! — крикнул я.
Он обернулся, нахмурился и тут же скрылся в соседнюю.
Холодок скверного предчувствия пробежал по телу, когда я взялся за ручку двери своего отдела. Я рывком открыл дверь.
Из-за кульмана выскочила Эльвирка:
— Убиться можно! Во загорели! Приказ читали?
По тому, как она льстиво смотрела на меня, играя телом, я понял…
Господи! Неужели?!.
Она пошла на меня, покачивая плечами и бёдрами.
— Поздравляю вас, начальник отдела Мезенин, — и с фамильярностью кокетки-самородка она изящно протянула мне руку.
Я был готов зацеловать эту руку!
Я был готов завинтиться в прыжке, как отчаянный фигурист.
Я был готов…
— Спасибо, Эльвира Николаевна, — просто ответил я и слегка пожал ей руку.
Она села за кульман, а я прошёлся по пустому отделу.
На первых минутах несолидно бросаться к доске приказов.
Я прошёл к Эльвире за кульман. От неожиданности она выронила моток мохера вместе со спицами. Я поднял и то и другое, сел рядом и положил свою коричневую руку на её бледненькую, доотпускную.
Она смотрела в окно, но видела меня своим височком с тёмной слабой жилкой, слышала маленьким красивым ушком.
— Ведь мы с тобой давно работаем, Эльвиш, верно?
Моя рука почувствовала слабый импульс в её руке.
Если б Эльвира была пушистой бело-розовой собачкой, у неё настороже вскочили бы ушки.
— Мы всегда с тобой были друзьями. Ведь так? — Я чуть пожал лежащую на столе её нежную, ещё не загрубевшую в домохозяйстве ручку с чёрным пятнышком от туши на среднем пальце.
Она изучающе посмотрела мне в лицо.
Я тоже смотрел в её лицо. Ласково, пытаясь вызвать в ней нужный мне настрой. Пухлые губы дурочки, милый носик и по-своему умные, схватывающие своё, бабье, глаза, отправляющие информацию в свой куриный мозг. Он не вместит в себя всё явление, а выстрелом паучьего хоботка выхватит самую бабью суть, пережрет её и отправит снова в глаза, в которых она, бабья, суть, будет вся на виду — вульгарная и точная.
«К чему он гнёт?» — говорила эта суть в глазах Эльвирки.
— Как бы хотелось иметь теперь, в новых условиях… Хотелось бы создать дружный коллектив единомышленников. (Паучок в её мозгу, по-видимому, напрягся; это было видно по её глазам.) Как нужно знать современному руководителю чаяния каждого, что думает он…
Ей-богу, разговаривай я сейчас с мужиком, тот подумал бы: «Действительно здорово. Когда… эта… здоровый коллектив». Но Эльвиркин паучок сделал здесь свой хищный прыжок и схватил суть за тонкую шейку у затылка.
Эльвира опустила очи долу.
Затем подняла веки. Честно, просветлённо смотрели её глаза. На щеках проступал застенчивый румянец.
Она взвешивала.
— В отделе вас нена…
— Не надо. Понял. А Кира Михайловна? Как отнеслась к моему назначению? — спросил я о лидере оппозиции.
— Она сказала… Что Главный животом чувствует…
— Не надо. Понял. Что в СКВ?
— Бернер — «царская невеста».
(Так называют у нас кандидатов в главные инженеры на опытный завод. План выполнить там невозможно. Сложился железно отработанный цикл: Главный обхаживает обречённого; полгода новый главинж бьёт по дезорганизации на заводе; следующие полгода дезорганизация бьёт по главинжу. Финал — инфаркт. Или разжалование «с треском».)
В ручках потенциальной бабушки замелькали спицы.
— Он может уйти, — говорю я, направляя в нужную сторону шерстяной ручеёк.
— Куда он уйдёт? Через три года на пенсию…
Теперь — читать приказ.
Коридор был пуст. Пружиня на носках, я побежал к доске объявлений. И налетел на открывавшуюся дверь с силуэтом элегантного мужчины в шляпе; из неё выходили кадровик и Бернер.
— Здесь вам ипподром?! — зло бросил кадровик, потирая колено.
— Бег трусцой… Использую каждую возможность…
Меня поразила безучастность Бернера. Как-никак я
герой дня и только что из отпуска!
Они прошли в кабинет Главного.
Из той же двери вышел Сам.
Я съёжился.
Я откровенно боялся его (и это работало на меня: он обожал, когда его боялись).
Главный… Это же Глыба Власти!
Пошевели он пальцем — и не было бы отпуска в сентябре, не было бы Маши, Рушницкого…
Это был Бог, вездесущий и всевидящий (Прохоров, Эльвирка).
Сейчас Всевышний стоял передо мной. Было видно, что его мучила какая-то неотвязная мысль. Полуосознанно он глядел на меня в упор, как на стёртый грош.
— Бернер царапается, кричит младенцем, как старая кошка. Мне отступить или… Что мне делать с Бернером? — обратился он словно бы ко мне.
Он бросил монету. Грош должен был упасть орлом…
(… Екатерина выскочила из кареты у ворот лейб-гвардейских казарм.
— Нельзя. Не приказано, Катерина Алексеевна.
Начищенный штык с рыжетцой от кирпича остановил на мгновение течение Русской Истории. Так непредвиденно просто срывался заговор!..
— Зольдат! Перед тебъя Катрин Фторой! Тфой самотертшетц…
Солдат медлил. «Империя или эшафот» — стучало в мозгу Екатерины.
— Проходи, матушка!! — вдруг самозабвенно возопил солдат, становясь во фрунт…)
— Проходи, матушка!! — крикнул я на весь коридор, и тело моё вытянулось в стойке «смирно».
Некоторое время, выпучив глаза, мы смотрели друг на друга — я и Главный. Оба мы были сейчас «чокнутые».
Когда шок отпустил, я сказал твёрдо, точно я был Главным:
— Надо сделать так, как того требует дело.
Я совсем обмяк и пробормотал:
— Я очень вам признателен… за назначение… Поверьте…
— Без этого… как его… без верноподданничества! — рассвирепел Главный, в то время как глаза его смотрели на меня поверх очков с лаской. — Забыл про вас. Зайдите в кадры и скажите, что я приказал включить вас в списки.
И неспешной походкой он направился к дверям своего кабинета.
— «Как требует дело». Неплохо. Я вас процитирую
Бернеру, — громко сказал Главный на ходу, не оборачиваясь (он знал, что я смотрю ему в затылок).
Через минуту кадровик вышел от Главного с Бернером. Вслед за ним после небольшой паузы выскочил и Коля Удобный.
— Это мы, тэк сказать, обсудим на бюро! — запальчиво бросил Коля в глубь кабинета, боевито сверкнув стёклами очков.
Что?! Мятеж?!! Ха-ха. Это забавно.
Здесь кстати сказать пару слов о Коле. Теперь — Николае Николаевиче. Товарище Хлупине.
Молчаливый и в меру толковый Коля очень честно трудился за кульманом. Я его и видел-то, пожалуй, только на торжественных заседаниях, когда он под редкие хлопки торопливо взбегал к красному столу на просцениум и так же быстро сбегал вниз со скромным подарком от общественных организаций. Перед последними перевыборами Главный, не ладивший со старым секретарём, неожиданно и мудро сделал Колю фаворитом и сильно склонял престижных товарищей в его пользу, упирая на необходимость омоложения руководства. Коля, не имевший врагов, прошёл очень гладко. Вот тут-то злые языки и нарекли его «Удобным».
