Irag Pezechk-zod - Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)
– Чье производство?
Практикан почесал голову:
– Ей-богу… надо бы еще… Ну, либо бельгийское, либо английское… Одно время у англичан много таких было.
Дядюшка опять откинулся на подушку, которую подложили ему под голову:
– Теперь видите? Поняли теперь? Вы ведь убеждены были, что я ничего не понимаю, ну, теперь удостоверились?… Или сомневаетесь еще? Все считаете, что ненависть англичан ко мне – сказки? По словам Наполеона, глупость – вот что не знает предела.
Голос дядюшки становился все громче. Лейли жалобно воскликнула:
– Папочка, не надо волноваться, вам вредно… Умоляю, не волнуйтесь, пожалуйста!
Но возбуждение дядюшки не проходило.
– Когда я, несчастный, говорю, кричу, призываю, никто слушать не желает, никому дела нет, головы никто повернет…
От дядюшкиного рева зазвенели стекла, на губах у него выступила пена.
– Но… но… англичанам до меня не добраться… Я уничтожу… Спалю их всех… Пусть бомбы бросают, пусть гранаты… А-а-а…
Теперь он уже корчился в судорогах, закатив глаза, потом потерял сознание.
Все засуетились, загалдели. Но голос Асадолла-мирзы прорвался сквозь общий шум и гам:
– Да что же здесь творится? Хотите угробить старика?… Маш-Касем, бегом за Насером оль-Хокама!
Припустившись к выходу, Маш-Касем успел все-таки сказать:
– Говорил я вам, ваше высочество, дай я их перебью всех… Они самые враги господина и есть…
Присутствующие продолжали шуметь и суетиться, Лейли – рыдать, пока не появился доктор Насер оль-Хокама со своим саквояжем.
– Жить вам не тужить, жить не тужить, что случилось?…
Врачебный осмотр длился несколько минут. Все, затаив дыхание, не сводили с доктора глаз. Наконец он поднял голову и сказал:
– Жить вам не тужить, сердечная недостаточность! Надо срочно отвезти агу в больницу.
– А не опасно перевозить его в таком состоянии?
– Во всяком случае, не так опасно, как стоять сложа руки. Я сейчас сделаю ему укол, а потом повезем. Пошлите за машиной.
Два человека побежали за машиной, а доктор начал кипятить шприц. Лейли продолжала плакать. Дядюшкина жена, которая вернулась домой за несколько минут до случившегося, тоже рыдала.
Я, потрясенный и виноватый, стоял в стороне, когда Асадолла-мирза подошел ко мне и пробормотал мне на ухо:
– Стыдись, сынок! Смотри, какой переполох ты поднял из-за своей неспособности к одному короткому путешествию!
– Я откуда знал, дядя Асадолла…
– Теперь иди запасай ящик гранат… Потому что через три месяца здоровье этого осла мордастого поправится, и тебе надо будет опять бросать гранату. Еще через три месяца – другую, а там мало-помалу придется увеличить рацион, кидать по три, по четыре зараз.
– Дядя Асадолла, я принял окончательное решение, что…
– Что – прокатиться в Сан-Франциско? Браво, отлично… А ты не мог принять это решение на два дня раньше, чтобы не доводить старика до такого состояния?
– Нет, дядя Асадолла…
– То есть как «нет»? Что у тебя два дня назад – дорожные принадлежности еще не были собраны, а сейчас ты их собрал, так? Ну что ж, и на том спасибо.
– Нет, нет, нет! Вы все шутите… Другое решение, вовсе не Сан-Франциско ваше…
– Лос-Анджелес?
Я чуть не завопил во все горло, но, хоть и с трудом, взял себя в руки и прерывающимся голосом сказал:
– Я принял решение… покончить с собой!
Асадолла-мирза посмотрел на меня, улыбнулся:
– Ах, какой молодец, это тоже прекрасно. Ладно, а когда же, помоги тебе бог?
– Я серьезно, дядя Асадолла!
– Моменто, моменто, полегче, значит, путь выбираешь… Человек всегда ищет, что попроще… Для многих перекочевать к праотцам легче, чем отправиться в Сан-Франциско… Что ж, такова человеческая натура. Если ты обанкротился, если, по словам сардара, сила твоя отказ делать, в Сан-Франциско нечего и соваться, отправляйся в гробницу.
– Дядя Асадолла, перед вами человек, принявший твердое решение. Не надо шутить.
– Ну хорошо, а способ ты тоже выбрал?
– Пока нет, но какой-нибудь найду.
– Загляни вечерком ко мне, я тебе подберу что-нибудь повернее и без боли.
Потом с мрачным и серьезным видом он добавил:
– Прости тебя господь! Ты был парень неплохой. Пусть на твоем могильном камне начертают: «Добрые люди мира сего иль те, что родятся после того! Тот, кто во прахе почил, это я, кто в Сан-Франциско не был, бедный я! Пусть этот мир будет добрым для вас, путь в Сан-Франциско откроет для вас!»
В это время раздался голос доктора Насера оль-Хокама:
– Как только машина придет, будем переносить… Этот укол немного привел его в себя, но случай такой, что нужно принимать капитальные меры.
Через несколько минут сообщили, что такси ждет у ворот. По указанию доктора принесли походную кровать. Дядюшку осторожно уложили на нее. Маш-Касем и двое других слуг подняли эти импровизированные носилки.
Таким способом дядюшку доставили к воротам сада. Когда носилки опустили на землю, чтобы снять с них больного и перенести его в машину, он вдруг открыл глаза и начал дико озираться, а потом еле слышно произнес:
– Где я?… Что случилось? Куда меня несут?
Дядя Полковник, стоявший ближе всех, ответил:
– Братец, у вас сердечный приступ. Доктор сказал, чтобы мы отвезли вас в больницу.
– В больницу? Меня в больницу?
– Жить вам не тужить, жить вам не тужить, ничего серьезного, просто может статься, что потребуются средства, которых здесь нет. Возможно, кислород…
Дядюшка расслабленно молчал, потом вдруг взревел:
– Нет, неправильно, нельзя меня в больницу! Кто вам сказал, чтоб меня туда везти? Хотите барашка волкам на растерзание отдать?… Хотите передать меня в руки англичан?
Вопли дядюшки слились с выкриками родных. Почти все считали, что, вопреки дядюшкиной воле, следует насильно отправить его в больницу. Бурное обсуждение было в самом разгаре, когда появились мои родители.
– Ох, господи, да что же это? – вскрикнула мать. – Что случилось, братец?
Все опять зашумели, пытаясь объяснить, что произошло. Дядюшка, по-прежнему лежавший на носилках, увидев отца, отчаянно простонал:
– На помощь, брат!… Эти дураки убить меня хотят. Англичане, словно волки лютые, по городу рыщут, до меня добираются, а они хотят меня в больницу отдать!
– Этого делать нельзя! – категорически объявил мой отец. – Пока англичане в Тегеране, нежелательно отправлять агу в больницу. Вызовите врача на дом.
– Жить вам не тужить! – вмешался доктор Насер оль-Хокама. – Но, возможно, потребуется аппаратура, которой здесь нет.
– Доставьте домой всю аппаратуру, – отрезал отец. – Я беру расходы на себя.
Дядюшкин взор увлажнился слезой благодарности. Он с облегчением закрыл глаза.
Глава двадцать вторая
– Здравствуй.
– Здравствуй, Лейли, как ты поживаешь?
– Иди сюда, я тебе что-то скажу.
Лейли говорила быстро, она была бледна, ее черные глаза выражали необычное волнение. Я поспешил за ней, мы почти бегом укрылись в розовой беседке.
– Говори, Лейли, что случилось? Состояние дядюшки…
– Маш-Касем послал за тобой.
– Маш-Касем?
– Да! Папа, боже избавь, немного не в своем уме… Утром вдруг погнался за Маш-Касемом с ружьем. Хотел убить беднягу…
От удивления широко раскрыв глаза, я прервал ее:
– Убить?… Почему, что Маш-Касем натворил?
– Папа говорит, он английский шпион.
Я чуть не расхохотался. Но при виде взволнованного личика Лейли у меня перехватило дыхание.
– Что? Маш-Касем – английский шпион?… Ты шутишь?
– Нет, сейчас не до шуток. Он за ним с ружьем погнался. Если бы бедняжка не убежал, наверное, убил бы…
– А сейчас как?
– Сейчас Маш-Касем забрался на кухню, закрылся там, а выйти не смеет, боится. Через дверь тихонько сказал мне, чтобы я тебе передала: беги скорей за твоим отцом и Асадолла-мирзой, пусть придут к нему на помощь.
– А ты что?
– Я хотела словечко сказать, но папа так на меня закричал, что я перепугалась насмерть… Он все время ходит по двору с винтовкой и бормочет что-то непонятное.
– Ну ладно, возвращайся, только будь осторожна, а я сбегаю за ними.
Было утро пятницы. Отец ушел из дома, пока я еще спал. Я со всех ног кинулся к дому Асадолла-мирзы.
Прошло уж около двух недель, как я бросил петарду в дом дяди Полковника. Дядюшка Наполеон несколько дней провел в постели. Врачи-специалисты – кардиолог и невропатолог – наблюдали за ним на дому. Кардиолог был твердо убежден, что причина дядюшкиной болезни – нарушение сердечной деятельности, а невропатолог говорил, что кардиолог ничего не смыслит и что причина всему – нервное расстройство. Через неделю состояние дядюшки под влиянием успокоительных средств и наркотиков немного улучшилось, но он не допускал к себе никого, кроме моего отца и изредка – Асадолла-мирзы, а когда другие родные приходили навестить его, тотчас засыпал.
