Владимир Данилушкин - Магадан — с купюрами и без
Кстати, один театральный режиссер, наш бывший соотечественник, а потом гражданин Франции, приехал из Парижа в Магадан и какое-то время, пока хватало куража, ставил в театре пьесы.
Он явился публике в бархатный магаданский сезон. А ведь когда-то варили у нас темное бархатное пиво «Магаданское». А в смысле погоды эта пора на самом деле — подобье наждачной бумаги, народ кучкуется, любуется друг другом, показывает побочные таланты. Кто-то демонстрирует горловое пение, кто искусство засолки икры, один психолог побывал в шкуре шамана, а живописец на фоне своих осенних картин поет под собственную гитару битлов с магаданским акцентом. Коричневая ржавая трава, бурьян дала ему вдохновение. Рядом сидит красавица дочь — журналистка радио. Она брала у меня интервью, и не раз, и мне все хотелось поразить ее блеском оставшегося на донышке ума.
Режиссер исполнял на вечеринке песни под другую гитару мягким вкрадчивым голосом, грассируя. Французский язык до того хорош, что струнный инструмент, настроенный на полтона ниже положенного, и голос поющего, похожий на французский поцелуй, не портили песенку, окрашенную во все цвета радуги, кроме голубого.
От парижанина пахло шахматами. Шахматка была изображена на колготках его пассии. Деятеля искусств принимали на «уга» в угловом доме, где какие-то оригиналы открыли трактир, там собирались поэты, музыканты и мастера художественного свиста.
В те дни обанкротился магаданский пивзавод, лелеемый губернатором до своего смертного часа, пока не пал в центре Москвы от рук наемных убийц. В здании завода поселилась фирма мобильной связи, на крыше построена заметная башенка антенны, примерно одной высоты с куполами храма неподалеку. Но это случилось потом, спустя несколько лет. Не удивлюсь, что одна из разрушенных птицефабрик перейдет со всеми потрошками и эмблемой — «Яйцом» другой мощной системе мобильной связи — МТС. Этот символ многих заставляет вспомнить поговорку о яйцах, которые не следует хранить в одной корзине.
Выстрел грянул на Арбате. Поговаривают, что целили в Шапку, но он гибкий, пригнулся. А Цветков, при его габаритах — словно притянул пулю собственным биополем. Общественность жаждала проститься с «Бульдозером», и бывшие соратники чуть было не привезли в Магаданский музыкально-драматический театр гроб с телом государственного деятеля на несколько часов, чтобы затем вернуть и зарыть на Новодевичьем. Что-то помешало, думаю, нельзя было терять темпа, заданного на самом верху.
Тут как раз генерала Деникина решено было из Франции перезахоронить в России, под шумок Ленина чуть не вынесли из мавзолея. Генералов у нас любят. Магадан — уж насколько небольшой город, а с десяток наберется. Хорошо, что без армий и дивизий.
В тот же год, неделями позже, 29 магаданцев погибло от употребления технического спирта, чем город еще раз печально прославился на всю страну.
Через год режиссер-француз уехал, переполненный впечатлениями выше кадыка, присоединился к тем, кто любит Север издалека, и чем дальше, тем крепче и горячей. А местная гордость — народный артист, напоминавший голосом артиста Трошина, задушевно певший в трактире, через три года умер на операционном столе.
Как-то американец с Аляски приезжал русского ребенка усыновлять. А с ним мальчишка пятилетний. Шустрый, общительный. С американцем по-английски разговаривает и с нашими пацанами находит общий язык. Где это он так наблатыкался? Никогда не поверю, что в Штатах учат великому и могучему. Верно, — отвечают. Парнишка-то наш, русский. Сирота. Его американец в поселке Сокол усыновил, а теперь за собой в поездки берет. Второго ребенка в детдоме присмотрел, любят америкашки большие семьи, да за грехи им Господь детей не всегда дает. Больно они с окружающей средой намудрили. Кустика не найдешь уединиться.
Ах ты, мать-черемуха! А ведь вот оно как все кувыркнулось-то. Аляска тоже когда-то, сто лет назад, русской была. Усыновили, и ее… А железный занавес поднялся, тысячи американцев с Аляски инстинктивно устремились в Россию: пили водку, закусывали икрой, парились в бане, наших невест переманивали. Наши-то бабы готовы за кого угодно выйти, лишь бы не пил. А что удивляться — и Брюс Уиллис, и богатеи ихние — поскреби, и вскроются русские корни. И даже миллиардер, который поисковую систему ГУГЛ придумал — на самом деле бывший одессит.
Когда люди покидают Магадан, холодок бежит по спине друзей. Обнажаются и без того безлюдные пространства суши, мало пригодные для жизни. Кто-то должен их активировать, словно компьютерные программы. Пожить и умереть, и чтобы дух печальный призрачно, словно с похмелья, бродил из века в век, приманивая живых. Сколько прекрасных людей уходит навсегда, распадается на атомы и излучения. И эти молекулы и корпускулы, эти волны, существуя в земле, пусть не делают ее живой, но ослабляют ее гибельный заряд.
Тот, кто на Севере потерял близкого человека, ощущает нечто недоступное чувствам и разуму жителя материка. Это нечто заставляет предавать покойников земле, но не мерзлоте, где они остаются нетленны, подобно мамонтенку Диме. Отправляют самолетом на малую родину в цинковых одноместных лодочках, словно груз 200 с войны. Ушлые ребята однажды под видом покойника перевозили на материк в гробу красную икру. Только с весом промахнулись — гроб выскользнул из рук носильщиков, и вид икры вызвал у всех острую водочную жажду. У нас тяжеловесы-мужики бывали, конечно, но редко. А эти гробы весили больше, чем среднестатистический магаданец. Это американцы отъедаются до 400-килограммовой отметки, австралийцы. Но у них как-то не принято везти через всю страну покойников.
Один из нескольких Степановых, из журналистской братии, во времена «железного занавеса» в зарубежной поездке поставил в тупик организаторов, съедая на обед трехкилограммовую кетину и две булки хлеба. А продолжение было ужасным: раздавил унитаз собственным весом и серьезно поранился осколками. Но таких тяжеловесов немного. А то бы не пройти им по зыбкой почве тундры.
Эвенская традиция — не хоронить в земле. Сжигают тела. У приезжих такое не стало привычкой. Правда, люди горят. Помню, в столкновении с бензовозом неподалеку от Магадана заживо уничтожена огнем маленькая девочка с бабушкой и дедушкой. Или вот вахтовка горняков стала импровизированным крематорием для рабочих, едущих со смены. Настолько прочным оказался самодельный фургон, его двери из лиственницы и замок на двери, закрываемый снаружи. Сами строили, для себя. На свою голову.
Была и попытка самосожжения, тот человек, называвшийся фермером, в конце концов, взорвал себя в центре города. Он хотел, может быть, подспудно собственным пеплом жертвенно посыпать неприветливую магаданскую почву для дальнейшего плодородия.
Или вот помню, была студеная зима, приходилось кутаться и класть в постель бутылки с горячей водой, но мне дали технологию восстановления терморегуляции, причем без таблеток: путем перекрытия кислорода и налегания на сало. И я обрел внутреннее тепло. Из тех времен ярче всего запомнилось вот что: в одной стране, приближенной к экватору, повадились люди самосжигаться. Чуть что — обольются бензином и горят живыми факелами в знак протеста против уродств и несправедливости жизни. А в это время на магаданской электростанции заканчивался уголь…
Да ладно, что плохое вспоминать?
4
О Мусоргском слышал.
Называет его Милицейским.
ЭрудитВ каждодневной жизни аборигена Севера одно из центральных мест, как уже было сказано, занимает шаман. Под звуки бубна родится он и умирает, общается и с духами изнаночного мира, и с живыми биороботами. Есть уже анализ колокольного звона православных церквей: и врачует он, и структуру атмосферного воздуха улучшает до благотворных человеку показателей. Звуки колоколов записывают нотами. Шаман бьет в бубен, как в табло, вернее, бил, теперь профессионалов, возможно, и нет вовсе, я не слыхал о таких в Магаданской области, разве что в фольклорных ансамблях звенит погремушкой для праздной услады зрителей, это заразительное музицирование, наверное, можно передать на обычной нотной бумаге. Но есть еще нечто, не познаваемое без боли.
Когда мой сын был маленьким, он часто играл один и разговаривал с игрушками и с какими-то невидимыми глазом существами, а когда подрос, перед самой школой писал значками, мало похожими на буквы. Я показал ему инструкцию для кофеварки на японском языке. Вид иероглифов вызвал вопль восторга. Глядь, всю инструкцию перекатал. Спустя годы внук вырос, обожает играть один, наполняя комнату звуками непонятной мне, словно инопланетной речи. Прошу перевести. «Тебе этого не понять», — спокойно так, бесстрастно, вовсе не оскорбительно для деда новой формации.
