Андрей Шляхов - Доктор Данилов в реанимации, поликлинике и Склифе (сборник)
– Сработало?
– Сработало. А что, реально. Сам проверял. Где за границей ни скажи, что в институте имени Склифосовского работаешь, все говорят: «О, знаем, знаем!» Нас же в новостях то и дело показывают! Во Франции знают, в Германии, в Чехии, а в Анталии вообще был прикол – менеджер из отеля лежал у нас. Не здесь, правда, а во второй травме. О как!
Годы работы в Склифе превратили Вадика в местного патриота.
– А самый главный показатель знаешь какой? Бомбилы в Склиф дорогу никогда не спрашивают. Знают, где находимся! А попроси их в Первую клиническую отвезти, или в Кардиоцентр, или, скажем, в «Вишенку» (Институт хирургии имени А.В. Вишневского. – Прим. автора ), так девяносто процентов сразу спросит: «Дорогу покажешь, брат?» Ты уже успел проникнуться?
– Честно говоря, нет, – признался Данилов. – Может, из-за того, что пока работаю не там, где хотел бы, а может, и потому, что Склиф очень большой. Подстанция или поликлиника – другое дело, они такие... камерные, к ним быстро привыкаешь. А Склиф...
– Склиф – это масштаб! – развел руками Вадик. – За это я его и люблю! Выхожу из оперблока, весь выжатый как лимон, иду по коридору, ногами шаркаю, а в душе – радость. Оттого, что настоящее дело делаю, Смерть от человеков пинками отгоняю, а не фурункулы зеленкой мажу в поликлинике!
– А при чем тут фурункулы? – Данилов не понял связи.
– Да был у нас один кадр. – Вадик скривился и презрительно махнул рукой, давая понять, что «кадр», о котором идет речь, его уважением не пользуется. – Кандидатскую защитил и ушел в газпромовскую поликлинику. Знаешь такую?
– Наслышан.
– Зарплата высокая, работа спокойная, и от дома пять минут на машине ехать. Все вроде бы хорошо, даже очень, а встретил я его однажды, так он мне в жилетку плакаться начал. Это несмотря на то, что, когда он здесь работал, отношения между нами были несколько напряженными. «Скучно мне, – говорит, – тоска, а не работа. Уходишь домой и вспомнить нечего, а рассказать – тем более». Обратно перейти, однако, не пытался. Стыдно. Уходил гоголем, а вернется мокрой курицей? Да и место уже занято было. Такие дела... Со временем ты сам все почувствуешь.
Данилов пил чай, а Вадик чередовал его с коньяком. Довольно скоро его настроение превратилось из мажорного в минорное.
– Одно лишь меня угнетает, – пожаловался он. – Отсутствие перспектив карьерного роста.
– Какие-то перспективы всегда есть, – заметил Данилов. – Вопрос в том, насколько они велики.
– У меня сложный случай. – Вадик налил себе еще коньяка. – Двойная непруха, если можно так выразиться. С одной стороны, по прямой расти некуда – все места плотно заняты, а на пенсию у нас рано не уходят. С другой – у меня нет шансов расти «вбок», потому что меня не любит Ромашов. А если тебя не любит Ромашов, на карьере можно ставить крест. Жирный такой крест, основательный.
– Сочувствую. Представь себе – у меня с Ромашовым тоже не сложилось...
Данилов рассказал случай с «получением взятки».
– Это фигня! – утешил Вадик. – Ты просто чуть было не попался на «горячем», такое бывает не так уж и редко. У меня все запущено – имел неосторожность поспорить с Ромашовым на пятиминутке и принародно доказать свою правоту. Дело было так. Поступил к нам мужик с острым гастродуоденальным язвенным кровотечением...
– Можно без подробностей? – попросил Данилов. – Я же не хирург, ты мне самую суть скажи...
– Суть в том, что Лаврентьич попытался доказать мне и заведующему, что мы действовали не совсем так, как надо. А я доказал обратное, да еще вякнул, что сам я, к примеру, никогда не стану лезть в дебри сосудистой хирургии, поскольку разбираюсь в ней слабо. Это был прямой бросок камнем в Ромашова, ведь он начал свой взлет к заоблачным высям как раз из сосудистой хирургии. Может, и не стоило этого говорить, но сказанного уже не вернешь. С тех пор у нас с Ромашовым «холодная вендетта».
– А тебя что больше привлекает – Склиф или карьера?
– Сам понять не могу. Пока вроде бы больше Склиф. Но к пятидесяти годам хочется уже подняться на ступенечку-другую. Хотя бы для самоуважения, н у, и материальная составляющая тоже играет свою роль. Иногда думаю – может, и правда надо было в Смоленск уехать?..
– А что в Смоленске? – Насколько Данилов помнил, Вадик был москвичом в бог весть каком поколении, ничем не связанным со Смоленском. – Или жена твоя оттуда?
– Жена у меня из Коломны, оттого и рост у нее метр восемьдесят два. Настоящая «коломенская верста». А в Смоленске есть скоропомощная больница на восемьсот коек. Не какая-нибудь захолустная богадельня, а нормальный стационар, который во многом можно сравнить со Склифом. С тамошним замом по хирургии мы вместе в ординатуре учились. Он сам из Смоленска, после ординатуры вернулся домой и не прогадал – карьера в регионах куда легче делается. Приглашал меня на заведование, лапароскопическое отделение сулил, но я отказался. Может, и зря. Тем более что Смоленск не так далеко – всего четыреста километров, можно на каждые выходные в Москву приезжать, семью не перевозить...
– У тебя прослеживается прямая связь между приоритетами и напитками, – пошутил Данилов. – Пока ты пил чай – был патриотом Склифа. Как только начал налегать на коньяк – задумался о карьере. Из этого следует, что в глубине души тебя все же больше привлекает карьера, а не престиж того места, в котором ты работаешь.
– Наверное, – рассмеялся Вадик. – Это вечная человеческая проблема – и невинность соблюсти, и капитал приобрести.
– Я уже заметил, что все часто поминают Ромашова и почти никто и никогда – директора, – сказал Данилов.
– Директор института осуществляет общее руководство и попутно оперирует, чтобы не терять квалификацию. Следить за порядком ему некогда, да и незачем. Его дело – стратегия, и надо признать, справляется он с этим неплохо. Не то что его предшественник. А поначалу столько визгу было и воплей: «Как так можно – ставить руководить Склифом человека, всю жизнь проработавшего в плановой хирургии? Он же ничего в экстренной медицине не смыслит!» Я так считаю – у кого есть голова на плечах, тот во всем хорошо смыслит. А если вместо головы кочан капусты, то сам понимаешь...
Данилов вспомнил Гучкова, главного врача Московской станции скорой и неотложной помощи. Тот ни дня в жизни не работал в «скорой», что скоропомощные демагоги и критиканы неукоснительно ставили ему в вину. Однако, как считал Данилов, и не только он один, при Гучкове московская скорая помощь заметно изменилась в лучшую сторону. Данилов, как природный анархист, не испытывал никакого пиетета к начальству как таковому, но всегда старался смотреть на вещи объективно.
– Слушай, а что у вас так подозрительно спокойно? – спросил Данилов. – Мы с тобой полтора часа сидим в ординаторской, и никто сюда не зашел, в том числе и твой сменщик...
– Так сегодня дежурит наш заведующий. Он в своем кабинете сидит, все истории туда забрал... Что ему в ординаторской делать?
– Сам заведующий дежурит? – удивился Данилов. Заведующие отделениями обычно не дежурят. И по должности не полагается, и спать дома приятнее, и вообще, как говорится, не царское это дело – горшки обжигать.
– А куда ему деваться? Летом половина народа в отпусках, те, кто остался, дежурят сутки через сутки или сутки через двое. При таком напряженном графике если кто-то заболевает, то затыкать дыру приходится своим руководящим телом. Да и вообще хирургу в любом случае надо дежурить, чтобы не расслабляться, не отрываться от народа и не скатываться в абстрактный идеализм.
– Абстрактный идеализм?
– Ну, это когда видишь действительность в оттенках розового цвета, – пояснил Везломов. – Сам понимаешь, что ночью все не так, как днем. Днем народу вокруг море, начальство на местах, поэтому порядка больше. А ночью все не так. Да что тебе объяснять, сам понимаешь... Поэтому когда начальство видит ночную жизнь своими глазами, оно задает утром меньше вопросов. В том числе и глупых.
– Это точно, – согласился Данилов.
Из гастроэнтерологии он отправился в первую травму к Полянскому.
С Полянским творилось неладное. Не столько с коленом, сколько с головой. От своего соседа по палате, пожилого профессора, он набрался мнительности и начал каждый день вываливать на Ольгу Николаевну новую порцию жалоб, по большей части надуманных. Злосчастное колено то болело, то чесалось, то, как казалось Полянскому, начинало отекать... А еще его волновал прогноз, в том числе и вопрос – будет ли левая нога вообще гнуться в колене? Данилов не исключал, что Катя могла подливать масла в огонь, охая и ахая над каждой жалобой Полянского.
Объяснения Ольги Николаевны и прямые призывы взять себя в руки, исходившие от Данилова, на Полянского действовали плохо. Он страдальчески морщился и говорил:
– Но я же ничего не выдумываю...
На самом деле он как раз только этим и занимался.
Во время пятничного обхода Ольга Николаевна сообщила, что в понедельник, во время совместного обхода с заведующим отделением, они решат вопрос о выписке Полянского на амбулаторное лечение. Сама она планировала выписать его в среду. Если, конечно, не произойдет ничего экстраординарного.
