Пэлем Вудхауз - Билл-завоеватель
– Господи! – вскричал дядя Джаспер. – Это что, семейный сбор? Что вы тут делаете?
– Нас с Кули вызвали телеграммой, – с достоинством отвечал Отис.
– Ути-пути, как удивительно! – сказала кузина Эвелина. – Меня тоже.
– А ему, – ошеломленный дядя Джаспер указал на Билла, – позвонили сегодня по телефону. Интересно, что бы это значило?
Кули, молчаливый ребенок, не сказал ничего. Он сосредоточенно расковыривал перышком кожаную обивку кресла и время от времени икал, словно застенчивый человек, захотевший выкрикнуть «гип-гип-ура» и сломавшийся на первом «гип». Остальная семья принялась обсуждать удивительное совпадение.
– Странно, что дяде Кули вздумалось собрать нас всех, – сказала кузина Эвелина.
Дядя Отис с опаской огляделся и понизил голос.
– По-моему, – сказал он, – это неспроста. Полагаю, Кули осознал, что стареет, и решил позаботиться о нас.
– Ой, ты и вправду так думаешь? – с жаром воскликнула кузина Эвелина. – Ну, конечно, он же совсем старенький. Я считаю, после шестидесяти ничего не остается, кроме как ждать смерти.
– Мне в этом году исполнилось шестьдесят два, – холодно сказал дядя Отис.
– Позаботиться? – задумчиво произнес дядя Джаспер, почесывая подбородок. – Хм. Неплохо придумано. В таком случае нам не придется платить налог на наследство.
Этого уже Билл не стерпел. Пусть он кровосос – а Совесть не оставила в этом никаких сомнений – он, по крайней мере, благодарный кровосос. А эти упыри неспособны даже на простейшую человеческую привязанность.
– Меня от вас мутит, – рявкнул он, поворачиваясь на каблуках. – Вас всех надо усыпить. Вечно замышляете, как вытянуть из дяди Кули деньги…
Неожиданная атака с тыла вызвала в рядах семьи замешательство.
– Неслыханно! – вскричала кузина Эвелина.
– Наглый мальчишка! – оскалился дядя Джаспер.
Дядя Отис выбрал язвительный тон.
– А ты ни разу не взял у него ни пенса? О, разумеется, нет! – сказал дядя Отис.
Билл наградил его уничижительным взглядом.
– Вы отлично знаете, что он выплачивает мне содержание. И я стыжусь, что допустил это. Когда я вижу, как вы слетелись, словно стервятники…
– Стервятники! – кузина Эвелина гордо расправила плечи. – Меня еще никто так не оскорблял.
– Беру назад свое выражение, – сказал Билл.
– Так и быть, прощаю, – смилостивилась кузина Эвелина.
– Надо было сказать – пиявки.
Парадены никогда не ладили между собой, но сейчас сплотились перед лицом обидчика. Библиотека звенела от их возмущенных голосов, все говорили одновременно. Тишина восстановилась, лишь когда в помещении прозвучал еще голос. Он заговорил, вернее, закричал от дверей, и произвел на ссорящихся такое же действие, как свисток полицейского на уличных драчунов.
– Молчать!
Голос был совершенно несоразмерен своему владельцу. Человек в дверях был маленький и тощий, с красным чисто выбритым лицом, жесткими, коротко стриженными седыми волосами и смотрел на собравшихся через пенсне без оправы.
– Типичная сцена из быта Параденов! – язвительно заметил он.
Появление его стало для дядюшек и кузин новым сигналом к сплочению. Едва придя в себя, они радостным потоком хлынули ему навстречу.
– Привет, Кули. Рад тебя видеть. (Дядя Джаспер.)
– С возвращением, Кули. (Дядя Отис.)
– Ах ты мой дорогой, как ты прекрасно выглядишь! (Кузина Эвелина.)
Молчание. (Маленький Кули.)
Глубокое молчание. (Билл.)
Маленький человечек в дверях никак не откликнулся на излияния родственных чувств. Выкрикнув свое «Молчать!» он снова поджал губы, а взгляд, направленный сквозь пенсне на щебечущее собрание, остудил бы более чутких гостей. Родственники возобновили свои преувеличенные приветствия.
– Я получил твою телеграмму, Кули, – сказал дядя Джаспер.
– Я тоже, – сказала кузина Эвелина, – и мы с Вилличкой-песичкой очень обрадовались.
– Надеюсь, ты хорошо провел время, Кули, – сказал дядя Отис. -Далековато ты забрался, а?
– Как тебе Япония? – спросила кузина Эвелина. – Я всегда говорю, что японцы – такие очаровашки.
– Мы скучали без тебя, Кули, – сказал дядя Джаспер.
Молчание отпрыска посреди всеобщего ликования задело Отиса. Он вытащил маленького Кули из-за кресла, которое тот исследовал.
– Поздоровайся с любимым дядюшкой, Кули, – сказал он.
Маленький Кули немигающий взглядом уперся в подателя щедрот.
– Здрась, – произнес он громким басом и снова впал в прерываемое икотой молчание.
Дядя Джаспер вновь захватил инициативу.
– Кули, ты не уделишь мне несколько минут наедине? – спросил он. – У меня к тебе маленький деловой разговор.
– А у меня, – сказал Отис, – небольшая просьба от лица маленького Кули.
Кузина Эвелина протиснулась вперед.
– Как мы поцелуем большого дядюшку Кули! – вскричала она, пухлыми руками протягивая болонку к благодетелеву лицу.
Перед этой атакой мистер Параден не устоял.
– Убери! – заорал он, торопливо отступая. – Значит, – сказал он, -мало вам самим тянуть из меня соки, вы еще и собак на меня спускаете?
Лицо кузины Эвелины исказилось удивлением и болью.
– Тянем соки, дядя Кули?!
Мистер Параден фыркнул. От волнения очки сползли, он раздраженно вернул их на место.
– Да, именно! Не знаю, Эвелина, учила ли ты свою мерзкую собачонку фокусам, но если б она села на задние лапки и принялась просить, ее можно было бы с почетом принять в члены семьи. Это все, что вы умеете. Я возвращаюсь из двухмесячной поездки, а вы тут же бросаетесь ко мне с денежными просьбами.
Изумление. Дядя Джаспер оскалился. Дядя Отис сморгнул. Кузина Эвелина расправила плечи с той же заносчивостью, что и недавно перед Биллом.
– Гадкие грязные деньги, – сказала она оскорблено, – это последнее, о чем я думаю.
Мистер Параден неприятно рассмеялся. Он явно возвратился из своих странствий в отнюдь не благодушном настроении. Вернулось то, что можно назвать его прежней манерой – досадная раздражительность, которая так осложняла семье деловые переговоры в те времена, пока еще не смягчилась под благотворным влиянием старых книг.
– Да, – сказал он горько, – последнее, о чем ты думаешь перед сном, и первое, о чем вспоминаешь утром. Вы все у меня в печенках сидите. Сборище…
– Стервятников, – подсказал Билл.
– Стервятников, – сказал мистер Параден. – Все такие ласковые и такие бедные. Вот уже много лет вы ничего не делаете, только висите на мне, как скопище…
– Пиявок, – пробормотал Билл. – Пиявок.
– Пиявок, – сказал мистер Параден. – Сколько себя помню, я даю вам деньги – деньги, деньги, деньги. А вы всасываете их, как…
– Промокашка, – сказал Билл.
Мистер Параден сверкнул на него глазами.
– Заткнись! – прогремел он.
– Хорошо, дядя. Я просто хотел помочь.
– А теперь, – продолжал мистер Параден, расправившись с Биллом, – я хочу сказать вам, что моему терпению пришел конец. Я выдохся. Иссяк. Устал. – Он грозно зыркнул на Билла, словно ожидая, не выдаст ли тот еще синоним. – Сегодня я собрал вас здесь, чтобы сделать объявление. У меня для вас маленькая неожиданность. Скоро у вас появится новый родственник.
Семья ошарашено переглянулась.
– Новый родственник?! – в ужасе повторил Отис.
– Только не говори, – шепотом, словно у постели больного, выговорил дядя Джаспер, – что надумал жениться!
– Нет, не надумал, – сказал мистер Параден. – Родственник, о котором я говорю – мой приемный сын. Гораций! Иди сюда, Гораций!
В дверь прошмыгнуло что-то маленькое в коротких штанишках.
– Гораций! – сказал мистер Параден. – Позволь представить тебя семье.
Мальчик с минуту таращился молча. Это был веснушчатый крепыш, стриженный, белобрысый, с ехидными глазами. Он перевел взгляд с дяди Джаспера на дядю Отиса, с маленького Кули на кузину Эвелину, впитывая их всех.
– Это семья? – спросил он.
– Семья.
– Обалдеть, ну и зануды, – произнес мальчик от всего сердца.
4
В молчании, последовавшем за этим искренним выражением чувств, к собравшимся присоединилось еще одно действующее лицо. Оно было высокое, благообразное и облачено в хламиду. По белой бороде Билл узнал недавнего Горациева спутника на лужайке. Даже издали он внушал почтение, вблизи же выглядел почти что малым пророком [5]. Он улыбался отеческой улыбкой -единственной, кстати, улыбкой среди находящихся в комнате, поскольку менее веселое общество можно было отыскать в Америке разве что на похоронах. Дядя Джаспер поник, как увядшая лилия, у дяди Отиса глаза вылезли из орбит, кузина Эвелина собиралась лопнуть. Что до Горация, вид семьи, в которую ему предстоит войти, явно убил в нем всякую радость жизни.
Он заговорил первым, и стало ясно, какая ноша его гнетет.
– Я должен их всех поцеловать? – спросил он.
– Только не меня, – отрезал дядя Джаспер, выходя из ступора. Сопя, как тюлень, он двинулся на мистера Парадена. – Как это следует понимать, Кули? – осведомился он.
