Игорь Судак - Вышиванка для Маугли
Все за столом сидели в состоянии близком к шоку, Хрыстына сначала пыталась меня как-то оборвать, но потом поняла, что это уже невозможно.
- Вас и теперь даже, - продолжал я, - от свободы, свалившейся даром, распирает, как монтажную пену. Мне когда-то попала такая пена на руку – ее смыть невозможно – она сходит только через несколько дней, вместе с отжившими клетками кожи. Вы так же, как эта пена в баллоне, сначала внешне выглядите ярко и красиво, но когда с вами пытаешься общаться на равных, вас тут же начинает безмерно раздувать во все стороны, и вы поглощаете и ломаете всё, что у вас на пути, как в той пословице: «Назови его братом, так он в отцы лезет».
- А ты нашу свободу не трожь, выпутень москальский! – почти закричал Хрыстин брат, - Нам всегда Рашка мешала и не давала развиваться, как мы хотели. Ты слышал хоть что-то о валуевских циркулярах? Об указах Петра Первого? О екатерининских запретах украинских книжек и преподавания на украинском. О закрытии Киево-Могилянской Академии. Было это, скажи, в истории или я это придумал???
- Я не историк, откуда мне знать? Но пусть было - и что с того? Россия ж империей была, единым государством, и цари, что хотели, то и делали на своей территории. Теперь вот Украина одно государство, а указы о запретах внутри нее точно такие же самые. Плюс добавились новые запреты - кинотеатры, телевидение, радио, реклама. То есть, значит, вы сейчас в 21-м веке такие, как мы двести-четыреста лет назад? Так тогда дикое время было – все народы были слаборазвитыми, конституции не было – что с них взять? А вы то из каких ледяных завалов вылезли, ожившие ящеры?
- Мы – ящеры? Да мы – географический центр Европы! Мы самое её сердце!
- Тогда кирдык старушке Европе – с таким сердцем долго не живут.
Короче мы сцепились так, что в ресторанчике даже музыка играть перестала, а посетители бросили свою жратву и уставились на нас, некоторые даже снимали на мобильные камеры в предвкушении близкой потасовки с участием известного телеведущего и странного типа в пёстрой вышиванке, почему-то грудью вставшего на защиту северного соседа.
Откуда-то появился служащий в темном костюме – видимо начальник охраны или ещё какой-то распорядитель.
- Всё, всё, гасим страсти, горячие господа-панове! – сказал он нам голосом миротворца и потом, улыбаясь, добавил лично мне: – Я вот тоже, например, русский человек, а дети мои в украинскую школу пошли - и всё добровольно. Здесь всем у нас хорошо – и русским, и полякам, и венграм. Присаживайтесь, пожалуйста.
Но я не присел. Этот «русский» человек в бабочке и с проводком в ухе почему-то меня раззадорил больше Хрыстиного брата.
- Да какой вы русский! Вас сделали тут какими-то неполноценными и за всё виноватыми. И вы даже не сопротивляетесь и рассказываете, что всё это вам самим очень даже нравится. Националисты шаг за шагом делают своё дело, а вы им всё время уступаете и всё сдаёте. Даже когда отбирают самое ценное. Помните, как в нацистских концлагерях - длинные очереди в газовые печи. Сломленные люди, не протестуя и без эмоций, стояли и обреченно дожидались своего последнего часа. А из трубы валил тяжелый черный дым. Вас сломали, а вы не поняли!
На меня вдруг навалилась апатия, и я закончил совершенно спокойно в абсолютной тишине:
- Я любил Украину - так, как, может, никто из вас не любил. Она снилась мне, я мечтал о ней, как о земле обетованной. А когда приехал, то узнал её совсем другую – невидимую издалека. И через два месяца от моей любви остались одни только черные головешки. Сожгли вы мою любовь, а вот душу мою вам испепелить не удастся!
- Так, Христя, - сказал ее брат очень строго, - ти прямо зараз повинна зробити вибiр – або вiн, або …
- Не нужно ничего ей решать, - перебил я его, – выбора уже давно нет. Счастливо оставаться!
И я ушел. Ночь провел на вокзале, взял билет домой – денег как раз в обрез хватило – и всё.
…
Пузырёв закончил свой рассказ, посмотрел на часы – ему было уже пора. Он снял вышиванку и надел свитер прямо на тело.
- А как же Хрыстына? – спросил я.
- Не знаю. Она мне не звонила, да и я уже ее номер из базы удалил. Будет жить, как жила до меня, – во всяком случае, в Сибирь за мной она точно не поедет.
Пузырёв пожал мне руку, попрощался и, не дожидаясь лифта, поспешил вниз…
3. Нановышиванка
УКРАИНА ЧЕРЕЗ СТО ЛЕТ
- Ущипните меня кто-нибудь – я хочу немедленно проснуться! – затопал ногами директор, потрясая перед перепуганными восьмиклассниками пачкой сочинений. Он без стука ворвался прямо на урок истории вместе с учительницей литературы. – И если это окажется не сон, то мне останется только одно - прямо сейчас выброситься из окна!
Но в ответ ему было молчание – все сидели, потупив глаза. Ещё бы! Таким директора показательного украинского лицея не видели никогда. Всегда идеально уложенные волосы сейчас стояли торчком в разные стороны, а перекошенное лицо приобрело цвет подгнившего томата. Даже вышиванка была на нем какая-то покоробившаяся, с выступившими пятнами пота - подмышками и на животе. Мало того, он был настолько вне себя, что перешел на русский, что вообще уму непостижимо в этих стенах. Говорят, что когда женщина тяжело рожает, слово «мама», она всегда кричит на родном языке. То же самое, видимо, в минуты стресса происходит и с большими начальниками.
- Пожалуйста, Павел Андреевич, не убивайтесь так, - наконец вымолвила преподавательница истории, застигнутая его появлением в другом конце аудитории, когда доставала из шкафа карту Киевской Руси. От неожиданности и волнения она тоже забыла про мову. – Я уже слышала про эти сочинения - может, здесь просто какое-то недоразумение? Или чей-то неудачный розыгрыш?
- Розыгрыш? – взревел директор, с грохотом кидая пачку тетрадей на стол и открывая окно. - Пусть лучше меня там внизу обведут мелом, чем какой-то шутник меня будет обводить вокруг пальца и играть со мной такими серьезными вещами!
Свежий воздух подействовал на директора немного отрезвляюще, он глянул вниз, потом куда-то вдаль и снова повернулся к классу, зыркая на всех сквозь толстые стекла очков.
- Так вы говорите розыгрыш? Наивная вы учительница, Тамара Петровна, а еще классный руководитель! - сказал он. – А мне кажется здесь что-то совсем другое… Где это видано, чтоб весь класс дружно такое понаписывал. Вот смотрите – я вытаскиваю из пачки первое попавшееся сочинение. Злыдарэнко Виктор. Тема сочинения - «Україна через сто рокiв. Якою я її бачу?» Открываем читаем: «У 2108-му роцi на територiї України всi люди матимуть шкiру гарного темно-шоколадного кольору…» Приехали! Витенька, детка, откуда у тебя такие мысли – может, это у тебя у самого потемнение в голове произошло – от того что много шоколада кушаешь? Ты же у нас, кажется, на медалиста претендуешь?
Витенька встал, повесив голову ниже плеч.
- Ладно, садись, – махнул рукой Павел Андреевич. – Допустим, один ребенок у нас перегрелся на солнце. Бывает. Берем другое сочинение. Пожалуйста. Шакиль Олэна. Пишет: «Через сто рокiв українська мова майже повнiстю зникне. Нею будуть розмовляти лише у мальовничих галицько-этнiчних заповiдниках – заради розваги туристiв…» Господи праведный, что я только что прочитал? Олэна, девочка, а твое как заболевание называется? Какой враг пробрался в лабиринты твоих извилин? Ты хоть понимаешь, что если не будет языка, то не будет и нации? Ничего вообще не будет! Да с кем я говорю - ты выглядишь, словно зазомбированная! Присаживайся, только вот не надо плакать. Пойди - умойся.
Олэна выбежала, разводя кулаками слезы.
- Берем наугад третью работу. Вот – Мыкола Кашунэзварыч, сын известного депутата-патриота. Посмотрим, что он насочинял: «На початку двадцять другого сторiччя слово «Україна» залишиться тiльки в словниках та iсторичних книжках, як i cаме поняття «українська нацiя». Воно теж стане архаїзмом - разом iз такими словами, як «титульна», «кобзар», «СБУ», «гетьман», «вишиванка» тощо». Всё! Это уже контрольный – я щас упаду!
Но он не упал. Вместо него стала оседать учительница украинской литературы Ганна Иванивна, которая всё это время молча стояла с дрожащими губами возле него. Павел Андреевич едва успел ее подхватить и усадить на стул.
- Принесите кто-нибудь воды! – обратился он к классу, и несколько человек с облегчением покинули аудиторию, чтоб уже не вернуться.
Директор, сам приведя в чувства Ганну Иванивну, продолжил:
- И это, скажу я вам, попались еще самые мягкие сочинения. Тот бред, что написан у остальных, я даже не буду повторять. Лицею – кранты, а мне - капец! Я просто обязан сегодня же заявить в органы державной безопасности! Да! Я подозреваю, что у нас в образцовом учебном заведении с национально-патриотическим уклоном апробировано секретное психотропное оружие одного из наших северных соседей.
