Сергей Власов - Фестиваль
Девица, поудобнее усевшись на стуле и немного поерзав, первым делом представилась:
– Зовут меня Маша, учусь я на третьем курсе Московского института имитации труда, в МИИТе. Это мы в шутку так его называем, на самом деле это Московский институт инженеров железнодорожного транспорта. Еще он расшифровывается «Мы идем искать третьего». Учиться мне скучно, и поэтому последние полтора года я пишу стихи юмористического содержания, наверное, потому, что, как многие говорят, у меня ироничный склад ума. А тут на одной вечеринке после рок-концерта я познакомилась с одним журналистом – Михаилом Жигульским. Мы выпили с ним пиво, и как мне кажется, я произвела на Михаила хорошее впечатление. Узнав о моих наклонностях, он порекомендовал обратиться к вам.
– На предмет?
– Ну я не знаю… содействия, поддержки. Он сказал, что вы добрый. И еще у вас есть «эфир».
Теперь пришла очередь заерзать на стуле самому хозяину.
– Я благотворительностью не занимаюсь! Вот когда наконец разбогатею – организую филантропическое общество помощи молодым талантам имени себя. А Жигульский – сволочь. Ну, ничего. Я натравлю на него каких-нибудь придурков с гитарами. Так… Московское время – почти половина двенадцатого… Принимая во внимание ваше длительное сидение под дверью, я готов выслушать некоторые ваши поэтические опусы. У нас – на их чтение, обсуждение и финальное резюме – не более часа. Время пошло. На меня не обращайте внимания, пока вы излагаете, я попытаюсь приготовить вам кофе.
– Для стимуляции роботы мозга?
– Для нее, родимой. Ой, я же совсем забыл. Машенька, извините, я вспомнил одну очень важную вещь, поэтому кофе я вам не дам. А без него вы не сможете мне ничего толком прочитать, потому что скоро захотите спать.
– Секундочку, я ничего не поняла, вы так быстро говорили. Так, почему же вы мне отказываете в микроскопической, малюсенькой чашечке заморского напитка?
Флюсов налил в чашку из своего любимого пятнистого чайника кипятку и с видом утомленного профессора, замучившегося объяснять очередному двоечнику очередную прописную истину, сказал:
– Кофе, как вы правильно заметили, необходим для стимуляции работы мозга. Но вы-то здесь при чем? Во-первых, вы – девушка, а во-вторых – поэтесса, мозгов у вас нет и никогда не будет – это априори.
– Зачем вы так?
Сергей пожал плечами:
– Деточка, это я так резвлюсь. Но если вам подобная моя манера веселиться не совсем понятна или приятна, я больше не буду.
– Так мне можно читать?
– Конечно. Я вас внимательно слушаю…
Маша откашлялась и начала:
Шел человек, и с ним собака…
Проворно, славно лаял пес.
Потом у них случилась драка…
Ведь пес – он ахинею нес.
Флюсов хмыкнул:
– Дальше…
После кушанья шарлотки – развивается испанка…
После кушанья пилотки – вспоминается ушанка…
Сергей удивился:
– Стоп… Скажите, Маша, а что вас подвигло на написание такого странного четверостишия?
– У меня знакомый недавно из армии вернулся.
– Блеск! С этим понятно – давайте что-нибудь другое, помонумен таль ней.
Маша зашелестела страницами:
– В смысле больше по объему. Ага. Ну вот, например…
Кирпичных кладок изобилье,
Проемов сероватый цвет,
Под продавщицкое бессилье
Вам нежно шепчут: «Мяса нет».
А может, и не надо мяса?
Есть витамины и дрова,
Жена Маруся, кружка кваса
И без похмелья голова…
– Замечательно, только почему «жена Маруся»? Вы не лесбиянка, случаем?
– Нет, конечно, я нормальная. А про жену Марусю мне другой знакомый рассказывал. Он потом с ней развелся.
– Ай-яй-яй! Какая незадача. Слушайте, а ведь Маша и Маруся – это почти одно и то же. Так, может, вы про себя накропали, завуалировав факты, так сказать, из скромности…
– Не, что вы! Я на самом деле нескромная.
– Это вам ваш молодой человек по секрету сообщил?
– У поэтесс не бывает постоянных молодых людей.
Разлив кофе по чашкам, Сергей не согласился:
– Сомнительно утверждение. Однако ближе к телу, как говаривали классики. Что у нас есть еще в запасниках?
– Песня о съезде. – Одернув свитер, Маша начала:
Над седой Кремля равниной ветер тучи разгоняет.
Между тем к подъезду дома весь в почете и охране
«ЗИЛ» подъехал очень мило, черной молнии подобный.
«Чайки» стонут – зависть гложет. Мечутся между собою и в подвал Кремля готовы спрятать ужас свой пред съездом.
Ну и «Волги» тоже стонут. Им, сермяжным, недоступно наслажденье новой жизни, гром ударов их пугает.
Вот он, глупый, робко прячет тело жирное меж кресел.
Только Михаил Сергеич, твердой поступью ступая, появляется на съезде.
Все мрачней и ниже брови опускаются у многих.
Как они хотят все к власти, к высоте, пайкам и дачам.
Как гужуются, заразы, компроматом обложившись,
Генеральному готовя яд в тарелке «общепита».
Как их много, даже страшно, что же будет, что же будет?
Ах ты, Михаил Сергеич! Как всегда он ловит взгляды и в своей пучине гасит, даже ни в одном местечке не спалив костюм английский. Гордо оглядев орущих, зная, что умней и чутче все их, недругов злобливых, лизоблюдов перестройки, говорит он побежденно: «Съезд считать зараз открытым!»
Читая заключительную часть поэмы, лицо Маши пошло красными пятнами.
«От волнения, – догадался Сергей. – А девочка-то ничего – потянет… Можно сказать, очень способная девочка».
– Скажите, Маша, а за сколько вы написали свою съездовскую песню?
– Минут за двадцать.
– Я так и думал. Странно но если вы завтра отнесете ее в различные редакции, абсолютно не совпадающие в своей как творческой, так и идеологической направленности, я почти уверен – «Песню» напечатают все.
– Я ее написала четыре года назад, когда была без ума от Горбачева, от его преобразований и новых идей…
– Никаких реформ и, как вы говорите, преобразований Горбачев не делал, кроме, разумеется, того, что загубил великую страну. Но тут дело не в нем – пародия действительно симпатичная.
– Можно я еще что-нибудь почитаю? – воодушевилась девушка.
– Да чего уж там… кройте! – приободрил Сергей Сергеевич.
– Два небольших стихотворения: одно – про войну, а второе – про рекламу велотренажера. – Было заметно, что Маша немного освоилась и стала чувствовать себя гораздо раскованнее.
Она попросила разрешения снять свитер и, получив внезапный отказ, стала читать:
Приняв утром алкоголь,
Не забудьте про пароль.
Ну, а закусив редиской,
Убедись: лежишь с радисткой.
А прижав ее к стене,
Вспомни: ты же на войне!
И сразу же еще одно:
Девушке, бегущей вдаль за далью…
Лучше бы воспользоваться ей
Старой и проверенной педалью,
Не смущая ляжками людей.
Ведь сидеть, прикрыв башку вуалью,
Со спортивной точки посильней,
Чем носиться с разнообразной швалью
По тенистой пошлости аллей…
Ну как? Вижу – вам нравится. Тогда еще одно – последнее. «Поэма о сапогах».
В общем вдруг показалось, удалилось и снова
Ощущенье Поволжья из груди в мозг влилось.
Кто-то гаркнул над ухом: снова – значит здорово.
Может, дикая утка, ну а может быть, лось.
Не имел ты билета – здесь ты станешь «с приветом»
И на время забудешь Патриаршьи пруды,
И дуплет за дуплетом, загрустивши летом,
И приливы озноба от касанья воды.
Полетят вниз за ветром. Чтобы снова вернуться
Одурманят, понежат, заберутся в сапог.
Потанцуют в портянке, как в забористой пьянке,
Подустанут, прилягут и останутся впрок.
Лодку тянет на отмель – там чиста и безвинна
Будоражит и манит тростниковая тишь.
Снова есть захотелось, и ужасно обидно,
Что так долго не сможешь, что потянет в Париж.
Ты проснешься и вспомнишь, на московской квартире
Лег вчера, утомившись, не один, впопыхах,
А потом недовольный, умываясь в сортире,
Улыбнешься, увидев, что стоишь в сапогах…
Хозяин, не выдержав, расхохотался, а угомонившись, спросил:
– А вы что-нибудь, кроме стихов, пишете? А впрочем, не надо, не отвечайте – этого достаточно. Позвоните мне на следующей неделе – я вас попробую пристроить редактором в отдел сатиры и юмора Всесоюзного радио. Не надо – не благодарите. – Флюсов невольно посмотрел на девушку и обомлел – весь вид ее показывал, что она глубоко расстроена и даже оскорблена поступившим предложением.
– Может быть, я действительно лучше пойду?
– Вы чем-то недовольны, дражайшая?
– Я не хочу быть редактором! Не хочу и никогда им не буду! – Казалось, еще и она разрыдается.
