Леонид Марягин - Изнанка экрана
— Я тебя сюда не приглашал! — Теперь уже Сева встал со своего места.
— А... забрало! — Губан пьяно захохотал и ушел.
На день рождения, по понятиям Севы, нужно было приходить с подарком. У букиниста он попросил «Книгу о вкусной и здоровой пище».
— Есть. Практически новый экземпляр. Только вот здесь надпись — кому-то дарили.
— Мне тоже для подарка.
— Надпись можно вытравить хлоркой. Берете ручку, макаете в хлорку...
— Я знаю этот способ, — прервал букиниста Сева, перелистывая книгу. — сколько?
— Практически даром — пятьдесят.
— Не слабо! — вырвалось у Севы, и он полез по карманам. — А у меня, как вы говорите, практически всего сорок два рубля.
Букинист великодушно развел руками:
— Придется уценить!
Тамара поблагодарила за подарок, повертела книгу в руках и крикнула куда-то в глубину квартиры:
— Клаша!
Появилась повариха Клаша, вытирая мокрые руки о белый передник.
— Вот. Посмотри. Может, ты чего не знаешь — научишься.
— Да я и без книжки, шо кажите, умею.
— Я говорю, посмотри, — мягко, но настойчиво попросила Тамара.
— Гарно. — После просьбы Клаша с готовностью согласилась, осторожно взяла книгу и унесла на вытянутых руках.
Тамара улыбнулась Севе и жестом пригласила из прихожей к столу. Вера, присутствовавшая при вручении подарка, взяла Севу под локоть.
— Может, я адресом ошибся? — спросил он, уязвленный отношением к подарку.
— А ты хотел, чтобы тебе на шею бросались?
— Ничего я не хотел.
— Ну иди, иди, садись к столу и будь как дома. — Вера подтолкнула его в большую комнату, где собиралось застолье.
Как-то само собой получилось, что он оказался рядом с Тамарой — больше свободных мест за столом не было. Впрочем, были, но его туда не посадили.
— Это — резерв. На случай приезда отца, — предупредительно положив руку на спинку пустующего стула, сообщил плотный сорокалетний мужчина.
— И вот, приходит она показываться в театр. Как положено, собирается худсовет в полном составе, поскольку прослышали про объем ее груди, — занимал уже закусывающих гостей популярный киногерой-блондин, — садятся в зал, в шестом ряду. В центре, естественно, главный режиссер. Она играет отрывок из «Бесприданницы», закончила и ждет решения худсовета. Ну, члены худсовета перекинулись взглядами с главным режиссером, и он говорит: «Мы берем вас в театр». — «А что я буду играть?» — спрашивает она. Главный режиссер отвечает: «Поживем — увидим». А она ему: «Нет, сначала увидим, а потом — поживем».
Присутствующие, которых во время рассказа этой байки Сева успел разглядеть, грохнули. Особенно громко, заметно громко, смеялась пара ребят из той «национальной» компании, не принявшей к себе Губана.
Зазвонил телефон, и плотный сорокалетний мужчина вышел на звонок.
За столом затихли.
Мужчина вернулся и сообщил:
— Папа быть не сможет. Он очень занят. Передал тебе, Тома, поздравление и пожелание счастья, а всем присутствующим — привет и пожелание культурно отпраздновать эту дату.
Киногерой-блондин встал, понял рюмку и предложил:
— Выпьем за папу именинницы стоя!
Гости с готовностью начали подниматься, откладывая вилки с кусками доброй снеди. Поднялся и Сева, негромко спросив у Веры, оказавшейся соседкой слева:
— Почему за Тамариного отца нужно пить стоя?
— Потому, что он третье лицо в государстве, а этого красавца представили к званию заслуженного артиста.
— Если этот красавец будет тамадой, мы стоя будем пить даже за повариху Клашу.
— Ты злопамятный! — Вера выпила и рассмеялась, бросив Тамаре: — А наш новый знакомый проявляет флотский максимализм.
— В чем именно? — откликнулась Тамара.
— Ему не нравится лизоблюдство тостующего.
— Мне тоже! Только без драки, — нежно попросила Тамара Севу.
После обязательных и чрезмерно цветистых тостов, как водится, танцевали. Почти безостановочно звучал «Истамбул».
— Прошу на горячее! — прервал танцы голос Тамары.
На столе, перемещенном незаметно для гостей к стене, покоилось теперь блюдо с отварным, уже разрезанным на куски, осетром. Момент — и дюжина вилок вонзилась в «натюрморт» и растащила, оставив на подносе только хищную зубастую голову...
Гости с волчьим аппетитом поглощали солидные кусманы.
Неожиданно для себя Сева подошел к магнитофону, выключил его и в наступившей тишине прокричал:
— Внимание! Предлагаю выпить, можно сидя, за пищеварение гостей!
Он подошел к столику с напитками и опрокинул в себя бокал водки.
— Откуда ты взяла это чудовище? — спросил у Веры киногерой.
— Любимый ассистент Ефим Давыдовича и, как ни странно, хорошо пишет, — цокнула языком Вера.
— А мне он нравится, — заявила Тамара.
— Чем? — удивился киногерой.
— Он не старается мне понравиться!
После такого ответа Тамары киногерой предпочел ретироваться.
Парочка парней из «национальной» компании отреагировала на тост Севы определенно:
— Чего еще ждать от друга этого подонка Губана?
Снова танцевали. На этот раз под принесенную кем-то пластинку — трио Нат Кин Кола «Бесаме мучо».
Сева стоял в одиночестве, прижавшись к оконному косяку. Тамара сама подошла к нему.
— Потанцуем?
Они танцевали, молча ощупывая глазами друг друга.
Гости, разделившись на группки, лениво потягивали через соломки коктейли, которые разносила Клаша.
Кроме Севы и Тамары танцевала только одна пара.
Киногерой что-то горячо втолковывал Верочке.
— Мы так и не поговорили, — сказала Севе Тамара, провожая гостей у двери, — уходи вместе со всеми. Ты в кепке пришел?
— Нет.
— Ну, не важно. Когда все разойдутся, возвращайся. Скажи охраннику, что кепку забыл. Я его предупрежу...
Они находились в большой комнате, где и происходило раньше сборище в честь дня рождения.
Тамара командовала Клашей, убиравшей использованную посуду:
— Унеси сначала мелкие тарелки и вилки. А потом уже — десертные. Что тут непонятного?
Сева от неловкости совсем протрезвел и рассматривал огромную красного дерева африканскую скульптуру в углу.
Освободившись от присутствия поварихи, хозяйка повернулась к Севе.
— Из моих сегодняшних гостей я знаю только двоих. Остальные — рекомендация Веры.
— Она — селекционер? — пошутил Сева.
— Она — лучшая подруга моей старшей сестры. Они учились вместе в университете. Я в Москве только полгода. Так что компанию собирала она.
— И я случайно попался под руку...
— В моей жизни случай решал многое, — пожала плечами Тамара.
— Буду считать, что в моей — тоже. — Тамара определенно нравилась Севе, но он не хотел выглядеть прущим напролом.
Зазвонил телефон.
Тамара вышла говорить в прихожую, хоть аппарат был и в большой комнате.
— Сейчас приедет папа, — объявила она, возвратясь. От мягкости разговора с Севой до звонка не осталось и следа. — Он не любит, когда гости задерживаются...
Сева понял информацию, как «просьбу выйти вон», и резко устремился в прихожую.
— Я провожу, — перехватила его Тамара. Это выглядело как извинение.
Вниз спускались не на лифте, а пешком. В подъезде была только одна квартира — та, из которой они вышли. На уровне бельэтажа у подоконника Тамара остановилась.
Сева обнял ее за плечи и поцеловал в шею за ухом.
— Лоскотно, — повела плечами Тамара.
— Что значит «лоскотно»?
— По-украински — щекотно.
— Ты знаешь украинский? — удивился Сева.
— Отец, до того как Хрущев вызвал его в Москву, был первым в обкоме на Украине. Там я, хочешь — не хочешь, выучила украинский.
— Придется и мне учить?
— Не обязательно. — Она взбежала по лестнице, услышав шум подъехавшей машины. — Звони по-русски.
Когда часа в два ночи в дверь заскреблись, он уже спал. Проснулся, сунул ноги в стоптанные полуботинки, которые служили шлепанцами и предыдущему жильцу, пошатываясь, добрел до дверного крючка:
— Кто?
— Я, Костя... — просипел из коридора Губан.
За порогом вместе с Костей стояла Лена Медведовская. Яркая и броская, обращавшая на себя внимание в том же «Национале», куда приходила регулярно с каким-нибудь постоянным «бобром».
— Уговорил зайти, — объяснила она.
— В подъезде — холодрыга, — подхватил Губан и шагнул через порог.
— А как вы попали в коридор?
— У вас замок ногтем открывается. — И Костя продемонстрировал свой коготь — иначе его и назвать нельзя было.
Они по-хозяйски уселись на продавленный диван, а Сева еще стоял перед дверью, протирая глаза.
— Будь другом, свари нам кофе, — со значением потребовал Губан.
Он подчинился, уловив просьбу во взгляде Лены.
Кофе в мятой алюминиевой турке варил долго — сначала, чтобы удлинить процесс, почистил закопченные бока сосуда.
Прежде чем открыть собственную дверь — поскребся.
