Леонид Марягин - Изнанка экрана
— Я сегодня с мужем развелась… — Она ковыряла ногтем щель в гранитном покрытии колонны.
— Ты была замужем? — искренне удивился Сева. — Он был в курсе твоего занятия?
— Ему это нравилось.
Возле них появился таксист Виля.
— А, Галочка! А где твоя подруга Инга? Помнишь, как вы нас обслуживали у меня в такси?
— Ты бредишь, — остановила его поток Галка.
— Брежу? Да мы вам корочки КГБ предъявили, и вы с Ингой...
— Виля! — окликнули таксиста, — есть кодеин. Берешь?
Виля испарился. И примкнул к группке «толкавшей — покупавшей» у соседних колонн таблетки и аптечные рецепты.
— Пойдем отсюда, — предложила Галка.
Он не стал возражать, и они оказались у телеграфа. Дождь уже кончился.
— Поедем к тебе? — Галкин вопрос напряг Севу.
— Но у меня ничего нет... ни денег, ни жратвы, ни выпивки.
— А мне ничего и не надо. Поедем?
Он согласно кивнул.
Ехали в троллейбусе. Молча. Смотрели друг на друга и улыбались. Галка положила свою руку на его колено.
На улице Дзержинского в вагон вошел полковник милиции и поздоровался с Галкой.
— Здравствуйте, Егор Степанович, — мило ответила та.
— Как жизнь?
— Все в порядке, завтра к родителям уезжаю.
— Ну, счастливо. — Полковник сел на скамейку перед ними.
Галка наклонилась к Севиному уху:
— Он меня по проституции несколько раз вызывал, в картотеку заносил. Хороший мужик.
Севе стало неуютно в троллейбусе, он представил, что будет на студии, если полковник доложит студийному первому отделу!
Но полковник мирно дремал и не пытался познакомиться с Севой. Внимательно следил за нашей парочкой в салоне только Хрущев с портрета, укрепленного на заднем стекле кабинки водителя.
Галка сбросила одежду на продавленный диван и, подойдя к Севе, положила руки ему на плечи:
— Ты каким способом любишь?
— Обычным.
— А если «как пол моют»? Или — по-семейному?
Но Севу занимал вопрос другого рода:
— Я с тобой ничего не поймаю?
Она рассмеялась, и Севе сразу стало легко.
— Я сегодня утром проверялась.
— Прошел целый день...
— Днем — только с мужем.
— Ты же сегодня с ним развелась...
— На прощание... ну, разгрузим вагончик? — Она прижалась к его тельнику.
Он попытался поцеловать ее. Галка отстранилась:
— Не люблю целоваться.
Настенные часы без стрелок, с мертвым маятником осветил луч утреннего солнца и коснулся Галкиного лица. Она открыла глаза, сощурилась, крепче прижалась к Севе. От ее движения Сева проснулся, сел на скрипнувшей кровати.
— Сколько времени? Мне же на студию... У нас с восьми — съемка.
— Какая съемка, — Галка притянула его к себе, — отдыхай. Четыре вагончика разгрузили!
— Нет. Надо...
— Да что тебе надо! Поехали со мной в Шахты. У родителей там большой дом...
— Что я там буду делать? — попытался отшутиться Сева.
Галка ответила всерьез:
— Устроим завклубом. Будешь человеком, а здесь — на побегушках! — настаивала Галка.
— Да у меня денег на билет нет...
— Поезд только вечером, а к вечеру я заработаю!
— Нет, не поеду, — уже без обиняков заявил Сева, застегивая брючный ремень.
Галка встала с постели.
— Подари мне свою фотографию, — попросила она.
— У меня нет.
— Никакой? — В голосе Галки сквозило недоверие. — Или не хочешь дарить?
— Только на пропуске, — попробовал оправдаться он.
— Покажи пропуск! — И, не дожидаясь его действия, залезла в брючный карман.
Вытащила картонную книжечку, раскрыла.
С крохотной фотографии смотрел на нее совсем юный Сева, по шею заляпанный фиолетовой печатью.
— Подойдет, раз нет другой! — Она отделила ногтем фотографию от плотного картона, протянула Севе: — Подпиши.
— Тут негде.
— Напиши «Гале».
Он послушно написал, разыскав ручку.
— Верочка! — Ефим Давыдович шел по коридору студии, служившему по совместительству складом осветительной техники, отмеряя шаги ударами массивной бамбуковой трости об пол, рядом с очаровательной, чуть располневшей тридцатилетней редакторшей, — позвони Габриловичу и закажи ему диалоги к двум новым сценам, которые написала эта бездарность...
— Вы же так расхваливали его, — лукаво заметила Верочка.
— Ну, положим, первый вариант был действительно здорово придуман!
— Интрига — да.
— Это — уже много! — Ефим Давыдович вдруг резко остановился возле попавшегося по пути Севы, чтобы сменить тему разговора — он не любил признавать свои ошибки. — Вот, познакомься, мой новый ассистент. Сева.
— А где старый? — Редакторша проявляла язвительность.
— Вера, — отчеканил Давыдович, — ты работаешь со мной уже два года. Пора знать, что одного подхалимажа для работы у меня — мало.
— А у этого есть что-нибудь, кроме подхалимажа? — Верочка была зубастой.
— Есть. Сева, принесешь ей свои рассказы. Понял? Сегодня же!
— У меня не все перепечатаны, — слабо возразил Сева.
— Ничего, у Верочки зоркий глаз: она читает и самотек!
— Несите, насладимся новым открытием Ефима Давыдовича, — Верочка была снисходительна, — я в 302-й комнате.
Она внимательно осмотрела Севу.
— Почему она с вами так... запросто? — спросил ассистент, когда редакторша удалилась.
— Наблюдателен... Ей кажется, что она мне нужна в нынешней ситуации.
Он лежал на скрипевшей при каждом его движении железной трубчатой кровати и пробовал что-то писать. Не писалось. Из репродуктора доносилось «Когда мы были молоды, бродили мы по городу, встречали мы с подружками рассвет...». Стало жаль самого себя — одинокого. Он отбросил на стол блокнот и карандаш. Положил руки под голову, но лежать спокойно ему было отпущено совсем не долго. Зазвонил телефон. Сева не торопился подходить к трубке — может быть, это кого-то из соседок, но в дверь требовательно грохнули, и он понял: его.
— Я прочитала твои опусы, — говорила Верочка из квартиры своей подруги Тамары, — легко написано — у тебя есть перо. И достаточно убедительно нафантазировано...
— Это по большей части наблюдения, — уточнил Сева со скрытой обидой.
— Ну, тогда это имеет двойную цену! — Рядом с Верочкой сидела Тамара, плотная, но без весовых излишеств, натуральная шатенка с приятным, открытым, чуть тяжелым лицом. Держа на весу перед собой чашечку кофе и затягиваясь тонкой и длинной — нездешней — сигаретой, она внимательно слушала переговоры подруги.
— Спасибо, — только и смог выдавить Сева после комплимента Веры.
— Я подозревала, если говорить правду, что ты — очередной восторг Ефима Давыдовича с его любовью открывать самородки, которые на поверку оказываются обычными булыжниками! Ну, о твоих писаниях стоит поговорить не по телефону.
— У нас завтра съемки на натуре. На студии я буду только к пяти...
— Перенесем все разговоры в домашнюю обстановку. На день рождения моей молодой подруги. Ты — не против?
— Не против... — В Москве в гости его еще не приглашали, и он попросил: — Координаты, если можно, поточнее, чтобы не заблудиться.
— Не заблудишься — это рядом с Кремлем. Форма одежды, как говорят у вас на флоте, парадная.
— Ну, тогда я не смогу прийти...
— Почему?
— У меня парадная — она же повседневная.
На том конце провода засмеялись.
Подруги переглянулись, и Тамара, зажав ладонью трубку, подмигнула Верочке:
— Пусть приходит в одной тельняшке — это пикантно!
— Приходи в чем хочешь!
Губан стоял с фужером вина над столиком веселой и нарядной компании пижонов — это было заметно по небрежно повязанным галстукам, брошенным на спинки стульев твидовым пиджакам. Девицы, как в униформе, были в нейлоне.
Что говорил им Губан, не было слышно за столиком Севы: играл входивший тогда в моду малый джазовый состав. И, конечно, «Бесаме мучо».
Со своего места, что было напротив Губана, поднялся парень с мощной спиной гимнаста, и Губан, заглотнув фужер вина, тут же отошел от компании, поискал глазами удобное место и плюхнулся за столик одинокого Севы.
— Суки! Их папаши нахватали сталинских премий за то, что лизали жопу власти, а эти выродки считают, что они тоже таланты...
— Ты им это сказал?
— Ну, сказал.
— Зачем?
— А чтобы знали. Я для них — ничтожество, грязный репортер. — Он глотнул кофе из Севиной чашки.
— Значит, отдал концы?
— В каком смысле? — не понял Губан.
— В прямом — порвал знакомство, — пояснил Сева
— Да пошел ты со своими флотскими примочками. — Губан встал было со стула.
Но Сева удержал его:
— Ну брось! И что? Выродки изменили свое мнение о тебе?
— Да ты-то что выступаешь? Прибыл из своей провинции и трешься здесь в надежде наверх вылезти.
— Я тебе это говорил? — вскипел Сева.
— Да это ясно без всяких разговоров. Любым способом полезешь, без всяких принципов!
— Я тебя сюда не приглашал! — Теперь уже Сева встал со своего места.
