Татьяна Акимова - Безответные
Рыча, кусаясь, и царапаясь, черт орал:
- Чтобы меня! Какая-то японская баба в оборот взяла, и не подумаю доставлять на место!!!! Втопкуууууууууу!
С последними словами, Петр принял свою истинную бесовскую личину, перехватил тень за шею и прижал к земле русской осиновой дубинкой.
Но тень упавшая ничком и не подумала сдаться. Голова её неестественно перекрутилась, как у совы. Тело втянуло в себя осину, и так же развернулось к обидчику.
Откинув с лица капюшон, Коки-тэно[3] произнес:
- И тут меня достали! Суки!
Забыл как я вас по дороге на Жареный Бугор. Останавливал? Я и сей час могу. Дурилка ты… - По-отечески потрепал мужик, Петра за шею, отбрасывая в сторону осиновый дрын.
- Я ведь на осинке тогда и повесился!..
Не вышло - Эпилог
Мужик сидел с печальным видом, за столом на кухне общежития. И вместе с чёртом Михой глушил водку.
- И главное, понимаешь… - вещал бессменный вахтер, с пьяным ожесточением. – Система – проворонил тогда договор со мной?
- Ну, опять ты! – Завыл черт, давясь пельменем. Мужик только рукой махнул:
- Проворонил! - Мужик хлопнул стакан и утерся ватником. – Я вашу систему, уже дважды поставил, этим… как бишь… На колени короче. И Японию тоже! – Хмыкнул, хрустя огурцом висельник.
У них там по реинкарнации положено – зверюшками быть… - мужик вздохнул.
-Ну, я и стал. Только у системы все равно завсегда, свербит… Есть ты? Плохо! Нет тебя – тоже… НЕПОРЯДОК! Вот и выслали за мной Петьку. Только не сказали ему ничего.
Звякнули стаканы.
Мужик тоскливо посмотрел на немытое окно.
- Я ведь и у них, Мишк, не прижился. Тут храм такой, тут сякой. Здесь не ешь, тут не испражняйся… Ети в душу мать!
А ведь кицуне ихняя… - задумался мужик. – Похожа была на мою…
Глава 2 С приветом из Франции
Инструкция
Мостовая, губкой впитывала слёзы неба.
Капли барабанили по навесу, плюхались в остывший кофе на краю столика и тонули. А кофе… Кофе портился.
Серебристая зажигалка щелкнула в руках Рейко, и прикурила noir cigarette.
Принесли голубую лагуну.
Кицуне вспомнила Поля… Как этот мальчишка пришел в неописуемый восторг от идеи смешать водку с модным ликером.
А ей – ей просто было промозгло в осеннем Париже.
… Или это был молодой серфингист?..
Недавно, Рейко подбросила идею одному писателишке, что пьянство, в целом, если от него получать удовольствие - похоже на пойманную океанскую волну.
Ему понравилось.
Докурив, женщина вставила окурок в бит пепельницы.
Тройное удовольствие: дым остается даже когда всё закончилось, дым раздражает serveur, serveur раздражаются дважды – когда видят докуренную cigarette не потушенной, и когда обнаруживают что это они как раз некультурны, ведь биты – как раз для того, что бы noir ne resta pase'teint.
Вот и теперь: официант издалека, раздраженно наблюдал, за стервой, заказавшей, три часа назад, один кофе, и час назад один коктейль.
- Мадам, - склонился гарсон. – Не угодно ли changer le cendrier?
Рейко, молча, закурила еще одну.
Гарсон, скривив мину отошёл.
Из-за завесы воды появился Матвей.
Разухабистой походкой «вразвалочку» черт не спеша прогуливался под дождем, двигаясь в направлении столика кицуне.
В до блеска начищенных кирзовых сапогах, гимнастерке нараспашку, и руками, утопающими в галифе, он не был похож на открывшего в Риме французское кабаре.
Но дождь он любил по-прежнему.
Не обращая внимания на удивленных Les amateurs de pa'tisseries frai'ches, des moules et un peu poivrot[4] русский солдат, взяв стул, пододвинул его к столику дамы, и, усевшись на вышеуказанный стул верхом (что уж совсем было не komilfo), щелчком подозвал официанта.
- Графин белой, сельдь атлантичскую в молоке, равиоли а ля рюсс и тарелку разносолов! – Сказал черт на чистейшем русском. Официант, удаляясь, презрительно хмыкнул, пробубнив под нос:
- Понаехали тут, позорят перед всем обществом как пить дать…
- На месте стой! Раз-два! – отчеканил Матвей вслед гарсону. Гарсон встал как вкопанный. Публика кафе неотрывно наблюдала за происходившим действом.
- КРУуу-Гом! – Официант развернулся. Черт поманил пальцем. Официант подошел.
Смерив обслугу взглядом, Матвей со скептической иронией заметил:
- Белое движение? А? От чего же здесь? От чего же не в манеже? А я знаю! - Продолжил глумиться черт. – Молодые обскакали. Да и если серьезно, какой толк-то от таких - как вы…
Мужика кто проворонил?
Лицо кицуне неожиданно вспыхнуло вместе с лицом гарсона.
Черт только мельком стрельнул в её сторону глазами, и продолжил:
- Мужика-то, первым – ты, близорукий, проссссссссспал, а не Миха!
Публика, не разумевшая о подлинности беседы черта с противостоящими силами, недоумевала, но была заинтригована.
- Я русский офицер! И не позволю! – С горячностью зашёлся официант…
- Хр-тьфу, - сплюнул в пол Матвей. – Ты теперь ХОЛУЙ. – Ответствовал черт, сопроводив оскорбленного жестом, чтоб тот, мол, шёл заказ оформлять. – Убери.
Подбежал мальчик-половой и вытер плевок.
С гордо поднятой головой, официант отправился выполнять заказ.
- Зачем? Грубо ведь. Он в чём-то прав… Вы там у себя все такие? - Брезгливо заметила кицуне, вкладывая вторую cigarette в свободный бит.
- Какие? Пролетариат?
Ты сама-то мать чего видом-то обрусела? – Оценивающе посмотрел черт на e'migre' russe[5] - Рейко, и подмигнул.
– Мужика, не уж то вспоминаешь?
Щелкнула зажигалка.
Принесли бочковые огурцы и граненый, ледяной штоф.
- Моё ремесло, - бесцветно отметила кицуне, - предполагает, что из толпы выделятся, не нужно.
Выразительно посмотрев, на гимнастерку Матвея, закончила. – В Париже японки сей час только в «красных фонарях».
- Не узнаю я Корио – Рейко – Кицуне. – Захрустев огурцом, покачал головой Матвей. – Лиса–призрак исчезает, и появляется только перед загнанной жертвой!
- Я далеко от своего эфирного плана. А ваша «евро-зона» излишне обширна, с навязыванием
своих правил. – Сверкнула глазами лиса.
- Конечно! – Растянулся в ухмылке черт Матвей. – Думаешь, чего мужик тогда к вам рванул! – Попытался поддеть он кицуне.
- К делу. – Отрезала Рейко. – Я решила с тобой встретиться, потому что полной информации о том кого мы экстрадируем, нам ни когда не спускают. А я бы не хотела попасть, в ситуацию аналогичную предыдущей.
Зашкварчала noir cigarette.
Черт хлопнул рюмку и произнес:
- А… Боишься, значит, чтоб тебя не подставили, как это в прошлый раз с Петром-то вышло!
В рот пошел пельмень и Матвей, безэтикетно чавкая, продолжил:
- Ты думаешь, вот я «пролетарий», хамло не отесанное?
Пошла рюмка.
-Думаешь, я этого холуя напрасно... от недостатка воспитания, оскорбил?
Нет, милая.
Мне Блок, когда у нас застолье, сам стихи читает!
Так пел её голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
- Мне просто противно это! Видишь – черт тыкнул в сторону гарсона. Офицеры, эполеты. Офисы беленькие. Евро–зона опять же. «ЗОНА». Поняла? Все же уже договорено!
И подписано.
Да я если хочешь знать, сам, - потянулся через стол Матвей к Рейко. – Сам к вам подался бы. Последняя вольница ведь!
Ты сама знаешь, кто… что цунами и землетрясения – диверсия!
- Ну так помоги. – Ответила кицуне.
-Да? – Прищурил сальные глаза черт. – А кто Петра тогда подставил?
- Я действовала по инструкции. Если мы будем посвящать вас в корпоративную политику, нас цунами и накроет! А с вами и так ни чего не случится – железный занавес,ты тоже не дурак…
Кицуне выпустила колечко дыма, и играючи расположила его над своей головой.
- О.К. – Хмыкнул черт. – Только, как говорят наши единомышленники: «Таки что я буду с этого иметь?»
- А что ты хочешь, - прищурившись от дыма, спросила женщина, стряхивая пепел.
- Эх! - Махнул рукой Матвей, и, опрокинув ещё водки, выдохнул: - Не понять тебе широкой, русской, хм…
- Короче – сформулировал черт интерес. – Черкнёшь пару строк, нашему вахтёру.
Глаза у Рейко округлились, а пальцы машинально вдавили сигарету в пепельницу.
Моментально взяв себя в руки, лисица холодным тоном ответила :
- Исключено. Инструкция категорически запрещает.
Дыша перегаром, Петр придвинулся на стуле к кицуне, и приобняв её за плечо, ласково прошептал:
- Так ведь и мне многое что запрещается.
Экстрадиция
Дождь кончился.
