Джером Джером - Томми и К°
Значительный Муж поднялся и, положив тяжелую руку на хрупкое плечо Томми, провозгласил:
— Я полагаю, вы заслужили это право!
«Каковы ваши взгляды, — принялась читать Томми, — на будущее взаимодействие политики и общественной жизни?»
— Пожалуй, лучше я сам все напишу! — предложил Значительный Муж.
— Ладно, — согласилась Томми. — А то у меня правописание хромает.
Значительный Муж придвинул кресло к столу.
— Только смотрите, ничего не пропустите! — предупредила Томми.
— Приложу все усилия, мисс Джейн, чтоб не дать вам ни малейшего повода для беспокойства, — с серьезным видом заверил ее принц, подсаживаясь к столу и берясь за перо.
Принц окончил писать к тому моменту, как поезд стал сбавлять ход. Промокнув бумагу и свернув ее, Значительный Муж поднялся.
— На обороте последней страницы я приписал кое-какие указания, — пояснил принц, — прошу вас обратить на них особое внимание мистера Хоупа. Мне бы хотелось, мисс Джейн, чтобы вы обещали мне больше никогда не предпринимать опасные акробатические трюки даже на благо такого святого ремесла, как журналистика.
— Так ведь если бы до вас не было так трудно добраться, я бы...
— Согласен, моя вина! — кивнул принц. — Теперь насчет вашей принадлежности к женскому полу нет никаких сомнений. И все же прошу вас, обещайте мне! Ну же, ведь я на многое ради вас пошел!.. Вы даже не представляете, до какой степени мне было трудно это сделать.
— Ну ладно, — с видимой неохотой сдалась Томми. Она терпеть не могла давать обещания, так как, однажды дав, выполняла их свято. — Обещаю.
— Вот вам ваше интервью.
И первые отблески фонарей Саутгемптона озарили лица стоявших и глядевших друг на друга принца и Томми. Тут принц, имевший (и не без основания) репутацию вздорного и злобного старикана, совершил нечто, совершенно для себя несвойственное: сжав в своих громадных ладонях личико в кровавых подтеках, он чмокнул Томми в щеку. На всю жизнь запомнился ей табачный запах его жестких, с проседью усов.
— И еще одно, — серьезно сказал принц. — Никому об этом ни слова. Держите рот на замке, пока не вернетесь к себе на Гоф-сквер.
— Вы что, меня за дуру считаете? — ответила Томми.
Едва лишь принц исчез, окружающие как-то странно стали поглядывать на Томми. Все принялись по непонятной, казалось, для них самих причине суетиться вокруг нее. Глядели на нее и отходили, и подходили вновь, и вновь глядели. По мере того как нарастал их интерес, нарастало и недоумение. Некоторые задавали вопросы Томми, но тот факт, что она не знала, что сказать, не говоря уже о том, что ей наказано было молчать, изумлял до такой степени, что само Любопытство в задумчивости померкло.
Ее помыли и почистили, ей предложили восхитительный ужин и, поместив в купе первого класса с табличкой «резервировано», отправили обратно до Ватерлоо, а с вокзала — в кебе довезли до Гоф-сквер, куда Томми заявилась около полуночи, преисполненная самомнения, следы которого сохранились в ней и по сей день.
Именно так все и началось. Томми, в течение часа тарахтевшая без умолку со скоростью две сотни слов в минуту, внезапно в изнеможении уронила голову на стол и была не без трудностей подхвачена под руки и препровождена в постель. Питер в своем глубоком уютном кресле просидел у камина до поздней ночи. Обожавшая человеческое присутствие Элизабет нежно мурлыкала. И средь ночных теней явилась Питеру Хоупу его давняя, забытая мечта — мечта о создании нового, удивительного журнала-еженедельника стоимостью в один пенни, в редакторы которого он некогда прочил некого Томаса Хоупа, сына Питера Хоупа, почетного основателя и инициатора: журнала яркого, какого давно ждут, популярного и в то же время возвышенного, доставляющего радость читателям и приносящего доход владельцам.
«Ты помнишь меня? — шептала Мечта. — Мы подолгу беседовали вместе. Миновали утро и день. У нас впереди целый вечер и ночь. А утренний свет в свою очередь подарит новую надежду».
Элизабет прекратила мурлыкать и в удивлении подняла мордочку. Питер смеялся, внимая своим мыслям.
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ
Как Уильям Клодд назначил себя директором-распорядителем
Миссис Поустуисл восседала в виндзорском кресле посреди Роллс-Корт. В пору своей юности миссис Поустуисл причислялась восторженными завсегдатаями старого ресторанчика «Митра» на Чансери-лейн к тому виду худосочных особ, каковых принялся популяризировать один английский художник во дни своей славы; однако за последние годы миссис Поустуисл значительно увеличилась в размерах, сохранив при этом безмятежный облик молодости. Нельзя не отметить, что именно эти два обстоятельства вкупе способствовали некоторому увеличению ее дохода. Оказавшись в Роллс-Корт этим летним днем, случайный прохожий, претендующий на знание текущей периодики, покинул бы этот квартал, сопровождаемый странным ощущением, что физиономия праздно отдыхающей в виндзорском кресле дамы ему несомненно знакома. Перелистав едва ли не первый попавшийся из последних иллюстрированных журнальчиков, он обнаружит искомый ответ. Увидев фотографию миссис Поустуисл в нынешнем виде, любознательный прочтет под ней подпись: «Пациентка до принятия лечения профессора Хардтопа от лишнего веса». А под фотографией рядом, где изображена миссис Поустуисл двадцать лет назад, еще в бытность ее Арабеллой Хиггинс, можно прочесть несколько измененный текст: «Пациентка после принятия лечения и т. п.». Лица на фотографиях идентичны, однако фигура — и в этом нет никаких сомнений — претерпела некоторые изменения.
Миссис Поустуисл выехала со своим креслом на самую середину Роллс-Корт, по причине перемещения по небу солнца. Небольшая лавочка, меж окон которой красовался щит, гласивший: «Тимоти Поустуисл. Торговля бакалейными товарами и гастрономией», осталась в тени позади миссис Поустуисл. Старые обитатели Западного Сент-Данстана еще сохранили память о субъекте джентльменского вида с густыми, пышными бакенбардами и в неизменном цветистом жилете, который время от времени возникал за прилавком. Всех клиентов он постоянно и с величием лорда-гофмейстера, опекавшего вновь представленных ко двору, препровождал к миссис Поустуисл, самого себя считая, очевидно, чисто декоративной деталью. Между тем последние лет десять никто его в лавке не видел, а миссис Поустуисл обладала граничившей с талантом способностью делать вид, что не слышит или не понимает, о чем ее спрашивают, если отвечать не входило в ее планы. Никто ничего не знал наверняка, ограничивались лишь подозрениями. И жители Западного Сент-Данстана утратили интерес к этой проблеме.
«Вот если бы я вовсе не желала видеть его, — говорила себе миссис Поустуисл, орудуя спицами, а одним глазом поглядывая на лавку, — можно не сомневаться, я бы и со стола убрать не успела, как он бы сюда заявился. Странно все в мире устроено!»
Миссис Поустуисл с нетерпением поджидала прихода некого джентльмена, появление которого никогда не вызывало энтузиазма ни у одной из жительниц Роллс-Корт. То был некто Уильям Клодд, сборщик квартирной платы, обходивший дома Западного Сент-Данстана по вторникам.
— Ну наконец-то! — произнесла миссис Поустуисл, не рассчитывая, однако, что как раз возникший вдалеке мистер Клодд может ее услышать. — А уж я-то начала беспокоиться, что вы в спешке поскользнулись и зашиблись.
Завидев миссис Поустуисл, мистер Клодд решил поменять порядок обхода и начать с дома номер семь.
Мистер Клодд был небольшого роста, крепкий молодой человек со слегка вытянутой головой, порывистыми манерами, с некоторой лукавинкой в добрых глазах.
— Ах! — произнес мистер Клодд восхищенно, упрятывая в карман шесть монет достоинством в полкроны каждая, которые вручила ему миссис Поустуисл. — Если бы все были такими, как вы, миссис Поустуисл!
— Тогда бы отпала необходимость в таких молодцах, как вы, — резонно заметила миссис Поустуисл.
— Вообще-то, если подумать, я сделался собирателем квартирной платы только по иронии судьбы, — заметил мистер Клодд, выписывая квитанцию. — Будь моя воля, я бы решительно искоренил крупную земельную собственность. Это же позор всей нации!
— Кстати, как раз на эту тему я хотела с вами поговорить! — подхватила дама. — Это касается моего жильца.
— Ах, так он не платит вам? Предоставьте его мне. Живо заставлю его платить.
— Нет-нет! — возразила миссис Поустуисл. — Это я могу перепутать дни, когда ему платить; он не перепутает никогда. Если меня не случается дома в назначенный час, он оставляет мне деньги в конверте на столе.
— Бывают же матери, которые так хорошо воспитывают детей! — произнес в раздумье мистер Клодд. — Мне бы в этом районе хоть парочку таких плательщиков. С какой же стати вы заговорили о нем? Чтоб я узнал, какой у вас прекрасный жилец?
