Stephen Leacock - Юмористические рассказы
После свадьбы мы поселились в Лондоне: премьер-министр хотел, чтобы Альфред баллотировался на выборах в палату общин. Англия, сказал он, нуждается в таких людях, как Альфред. Муж принял предложение на том условии, что он не будет выступать, работать или заседать в парламенте, а также не станет иметь никаких дел с избирателями. Премьер-министр сразу же согласился: он вовсе не желал, чтобы Альфред встречался с избирателями.
На первых порах нашей семейной жизни у нас, как и у всех молодоженов, естественно, были материальные затруднения. Вначале, когда мы поселились в Лондоне, мы во многом нуждались, то есть я хочу сказать, что у нас было слишком мало доходов, чтобы держать достаточно прислуги и жить на широкую' ногу. С другой стороны,, мы не могли не иметь такого большого дома, так как иначе нам трудно было бы использовать всех наших слуг. Доходило до того, что Альфред нередко сам приносил себе воду для бритья, а иногда собственноручно растоплял камин: учитывая положение, он предпочитал сам поднести спичку к дровам, чем позвонить слуге. Но мы оба считали, что все эти маленькие неудобства делают нашу жизнь только более достойной уважения.
Однако в скором времени благодаря связям моего папы Альфред получил назначение на должность главного шталмейстера на псарне ее величества, что значительно упрочило наше положение. Альфреду, конечно, не приходилось выводить собак на прогулку: для этого на псарне имелись младшие шталмейстеры, но ему приходилось подписывать всякие счета на корм для собак, и это нередко отнимало у него массу времени.
В довершение этих маленьких домашних неурядиц над нашей семьей разразилось страшное несчастье: моя сестра Люси неудачно вышла замуж, Насколько мне помнится, Люси никогда не придавала должного значения общественным различиям. Помню, еще девочкой она разговаривала с крестьянами так, словно они были ей ровней. Поэтому я нисколько не удивилась, когда она вышла замуж за человека значительно ниже ее по общественному положению. Папа и мама были страшно шокированы, и мама решилась на исключительно смелый шаг – она перестала разговаривать с Люси. Мало того, что у этого человека не было никакой родни – он к тому же еще работал в какой-то газете. Конечно, теперь на такие вещи смотрят иначе, и журналистов – разумеется, кроме незаконнорожденных – принимают всюду. Но тогда приличия соблюдались строже, а с мужем Люси, мистером Смитом, дело обстояло совсем плохо: он пытался писать книги и даже напечатал что-то о цветах и ботанике. Нас всех очень огорчало, что судьба Люси сложилась столь печальным образом, но потом папа, который, безусловно, пользовался большим влиянием, добился в министерстве колоний, чтобы мистера Смита вместе с Люси и детьми, которых к тому времени было уже трое, отправили на казенный счет в Британское Борнео изучать цветы. У них не было денег на обратную дорогу, а потому все они остались там и впоследствии чудесно устроились. Несколько лет спустя папа получил письмо из Саравака от одного из мальчиков; папа сказал, что тот как будто подает большие надежды и, вполне возможно, станет настоящим дакойтом [33].
Но значительно больше хлопот доставляли нам финансовые затруднения, которые чуть было не привели нас к полному разорению. Началось с того, что лопнул папин банк и сэр Джон вместе с другими директорами попал в тюрьму. В то время законы были очень строгими и справедливыми и даже директора банка могли посадить в тюрьму наравне со всеми прочими. Разумеется, папы это не коснулось. Папа, как объяснил верховный судья, действовал в полнейшем неведении, то есть не разбирался в банковских делах, поскольку был аристократом. И действительно, после того как лорд Аргью вынес приговор директорам, он сказал много теплых слов о папе. Он сказал, что именно благодаря людям, подобным моему папе, и возможны хищения. Нам все это показалось очень, благородным. Но все же мы испытали огромное облегчение, когда все кончилось особенно когда узнали, что по счастливой случайности как раз накануне краха папа продал все принадлежащие ему акции этого злосчастного банка.
Однако нам с Альфредом пришлось вынести куда более сильный удар-крах золотых приисков мистера Дерингера. Мы так и не поняли, что там произошло. Кажется, дело было не в том, что прииски не давали ожидаемого дохода, а в том, что просто их никогда не существовало. Альфред слышал в Сити, что мистер Дерингер «посолил» [34] участок, но мы никак не могли понять, где он раздобыл столько соли. Так или иначе, но все американские газеты писали об этом деле. Мистера Дерингера судили и приговорили к тюремному заключению на десять лет, и прошло много-много недель, прежде чем он смог выйти на свободу. В связи со всей этой историей папино имя, конечно, опять попало в газеты! Ведь он был первым директором приисков. Правда, папа давно уже вышел из этого дела, но все же мог разразиться скандал. К счастью, американский судья опять сказал несколько красноречивых слов о папином неведении. Чтобы перечислить все, чего не знает папа, – сказал судья, – не хватит самой большой книги, и добавил, что именно люди, подобные папе, снискали Англии ее репутацию.
В конце концов, и эта беда пронеслась, не коснувшись нас. Однако вскоре мы с Альфредом обнаружили, что перестали поступать дивиденды от золотых приисков, – это было совершенно невероятно, поскольку наши акции были привилегированными. Альфред решил, было, обращаться с папой холодно, но потом раздумал, потому что папа сильно постарел. Если бы с папой что-нибудь случилось в то время, когда Альфред держал себя с ним холодно, это могло бы иметь последствия, И в самом деле, как раз тогда с папой случился удар – первый удар. Состояние папы не было тяжелым, но все же мы сочли своим долгом созвать консилиум, и тогда с папой случился второй удар: мы не на шутку встревожились и послали за лучшим врачом на Харлистрит. С папой случился третий удар. После третьего удара он скончался.
* * *
Пожалуй, эти мемуары лучше всего закончить описанием папиных похорон. Был погожий, ясный день, один из тех осенних дней, когда так радуешься жизни! Цвели осенние цветы, и наша старая усадьба, освещенная яркими лучами солнца, была великолепна. Все выразили свое соболезнование. Это было так трогательно! Одно было официальное послание – от палаты лордов., Там говорилось, что палата одобрительно отнеслась к предстоящим похоронам лорда Глупса. Другое – лично от министра внутренних дел с выражением чувства удовлетворения по поводу папиных похорон. Третье – из Уиндзорского дворца – от министра двора, сообщавшего, что всем придворным отдано распоряжение носить полутраур в течение четверти часа.
Погребальная служба состоялась в нашей милой маленькой церкви. Старый доктор Глоуворм, которому к этому времени было, наверное, без малого сто лет, сказал проповедь. Слушать его было немного трудно, но слова из писания «Куда он ушел?», которые нам всем показались очень уместными, он произнес достаточно внятно. К сожалению, мы так и не смогли расслышать, что доктор Глоуворм ответил на этот вопрос. И вот, наконец, настал торжественный момент – папин поверенный, мистер Раст, который специально для этого приехал из Лондона, прочел завещание. Конечно, мы знали, что все будет в порядке, но, разумеется, волновались. Бедный папа всегда был немножко рассеянным, и когда мы вспоминали историю с банком и приисками, то не могли не испытывать беспокойства за судьбу Глупса. Титул по праву переходил к моему двоюродному брату, нынешнему маркизу Глупсу, все недвижимое имущество давно уже вошло в майорат, с остальным же папа был волен поступить по собственному усмотрению. Я помню, как мой дорогой Альфред сидел выпрямившись и старался не пропустить ни одного слова, хотя понять что-нибудь было совершенно невозможно, ибо большая часть завещания была изложена юридическим языком. Все же смысл его постепенно дошел до нас. Дорогой папа сделал все как полагается, то есть в полном согласии с обычаями и традициями. Мама получала в пожизненное пользование городской дом с правом содержать его на собственные деньги. Не были забыты и старые слуги: каждому из них папа отказал по траурной ливрее и по весьма солидной сумме денег – не помню сколько, но, во всяком случае, не меньше десяти фунтов, а это немалые деньги для таких людей. Для моей сестры Люси после всего, что случилось, папа, разумеется, не мог сделать очень много, но все-таки оставил ей кое-что на память, завещав прекрасный комплект книг из своей библиотеки-проповеди, переплетенные в сафьян, а ее детям (их тогда было всего пятеро) подарил по кошельку с полусовереном в каждом и еще по молитвеннику. Мы с Альфредом получили Глупс и все остальное имущество, очищенное от долгов и налогов, как выразился мистер Раст. Что ж, я считаю это вполне справедливым: мы нуждались в средствах для поддержания усадьбы, и, кроме того, мы едва ли смогли бы должным образом использовать доставшиеся нам деньги, если бы Глупс не перешел к нам. Мистер Раст объяснил все это очень убедительно.
