Владимир Бабенко - Записки орангутолога
Было и еще одно письмо. Дверь одной кабинки изнутри сверху до низу была исписана ровным, аккуратным почерком. Это было очень пространное, изложенное прекрасным литературным слогом с соблюдением всех знаков препинания и с изобилующим подробными деталями (кстати без единого нецензурного слова), описание процесса потери девственности молодым человеком во время общения с его более опытной подругой. При этом автор очень откровенно и подробно рассказывал о своих сексуальных недостатках, переживаниях, аллюзиях и рефлексиях. Миша все внимательно прочитал и выяснил, что предложение обрывается на полуслове. Тогда ассистент зашел в соседнюю кабинку. Продолжение, оказывается, было там — дверь тоже была полностью исписана туалетным графоманом. И дверь третьей кабинки тоже. Но дальше Миша читать не стал по двум причинам.
Во-первых, автор Мишу совершенно не разжалобил, а потом, уже во второй части пошли повторы. Кроме того, вмешался экзогенный фактор — удобство сначала загудело, а потом кто-то громко стал колотить в его стену. Миша быстро покинул сортир, чтобы выяснить причину этих звуков. Все оказалось очень просто. К деревянному строению были протянуты провода. Снаружи на стене, на ржавой проволочной петле, висел старый скворечник, который облюбовала пара воробьев. И в тот момент, когда воробей садился на провода или чистил о них клюв, они начинали дрожать, а дощатое строение резонировало, как корпус дорогой скрипки. Когда же птичка забиралась к себе в скворечник, тот начинал громко колотиться о стену строения.
Миша пуганул воробьев и направился к жилым баракам. Население биостанции активизировалось.
Из преподавательской слободки в генеральский сортир вышел грузный, коротко стриженый, весьма пожилой профессор ботаники Осинский. Профессор, ввиду раннего утра, был только в трусах и майке, но с сачком для ловли бабочек — он слыл страстным коллекционером этих насекомых и не расставался с орудием лова никогда и нигде. Таким образом, полностью экипированный он, покосившись на по-прежнему смотрящих в бинокль на туалет студенток, осторожно обогнул стоящий вертикально автомобиль и скрылся в деревянном домике.
Тем временем в лес с ружьем в руках пробежал озабоченный Алексей Семенович, спортивного вида старший преподаватель с кафедры физиологии растений, а навстречу ему из березовой рощи вышли молодой человек и девушка. Хотя под утро прошел проливной дождь, но это не помешало им встретить рассвет в лесу. И несмотря на то, что оба промокли до нитки, а к тому же юноша был бос, как Лев Толстой, их лица были абсолютно безмятежными как у буддийских монахов, и светились тихим глубинным счастьем. Они настолько были поглощены друг другом, что их умиротворение не было нарушено ни бегущим им навстречу человеком с ружьем, ни полуголым Осинским, с грохотом выскочившим из генеральского сортира, и размахивая сачком, устремившегося вслед за порхающей редчайшей для средней полосы России шафранной желтушкой, которую он заметил сквозь щель своего укрытия. Ботаник, на ходу подтягивая трусы, мелькая белыми телесами, майкой и сачком, скрылся в лесу. Характерно, что студентки с биноклями не стали следить за профессором, полностью сосредоточившись на своем первоначальном объекте.
Романтичная пара побрела к своему бараку-общежитию, а Миша — к своему.
Ассистент шел вдоль студенческих жилых корпусов. Из открытых окон раздавались негромкие предрассветные сонные разговоры, иногда храп. Из некоторых пахло то нежным десертным вином, то дорогим коньяком.
На одном крыльце, освещенном утренними лучами солнца, сидела студентка, глядя не отрываясь на росший прямо перед крыльцом частокол борщевика Сосновского (Миша вздрогнул от ее полной неподвижности). На ней была клетчатая ковбойка и нежно-голубые трусики, испещренные сочными ярко алыми изображениями женских губ.
Из соседнего окна послышался звонок будильника, потом девичий голос коротко ругнулся, а затем часы выпорхнули наружу и, продолжая трезвонить, по широкой дуге долетели до зарослей борщевика и, ударившись о ствол гигантской травы, замолчали. При этом сидевшая на крыльце девушка даже не шелохнулась.
Миша пошел дальше. Из одного окна доносился звук гремящих консервных банок — очевидно, к утру кто-то уже проголодался.
Из другого окна послышался девичий голос.
— Володя, ты спишь? — спросили невидимого Володю.
В ответ ей донесся тяжелый храп.
Девушка вопрошала несчастного Володю до тех пор, пока его храп не прекратился и сонный голос не ответил:
— Да не сплю я, разбудила проклятая.
— Тогда отвернись и не смотри, — сказала, наконец добившаяся своего студентка. — Я буду переодеваться.
Миша добрался до своей комнаты, которую он делил с преподавателями кафедры зоологии.
Он осторожно миновал огромный разборный муляж коровьего вымени (в Никольских Выселках базировался также и сельскохозяйственный техникум) и присел на свою кровать.
Его коллеги по преподавательскому общежитию уже проснулись. Все были взбудоражены — у доцента Стланцева ночью воры угнали машину. Но Миша, зная, что машина цела, меняя полевую одежду на цивильную, ничего ему не сказал. В это время дежурный по Никольским Выселкам заколотил молотком по подвешенному куску рельса. Рабочий день начался.
Народ нехотя сползался на утреннее построение. Профессорско-преподавательский состав шел нарочито бодрым шагом, хотя было видно, что и им это мероприятие явно не по душе, так как предстояло полчаса слушать косноязычную речь Тулупкиной, которая за свой 20-летний срок работы в пединституте так и не научилась сносно говорить.
Студенты построились корявым каре. Представительницы прекрасного пола задрали вверх, к солнцу, мордашки, проявив тем самым положительный гелиотропизм и используя полчаса стояния на линейке для повышения уровня своей привлекательности.
Свое выступление Тулупкина как всегда начала неожиданно. Она повернулась к долговязому, слегка сутулому ассистенту кафедры энтомологии, немного похожего на Паганеля, которому вчера выпала очередь нести ночную вахту по базе.
— Ну как, Олег Филиппович, прошла ваша первая ночь?
И под хихиканье студентов услышав, что в общем-то нормально, она начала объяснять и несчастному ассистенту, и всем присутствующим, в чем была ненормальность его первой ночи.
— Вы видели, Олег Филиппович, что во время вашего дежурства студенты парами под самое утро возвращаются из леса? Как вы к этому относитесь? Где они всю ночь под дождем гулями и чем они там занимались? Это вы должны знать! И потом, куда это физиолог растений утром с ружьем бегал? А?
— Своего студента спасал, — отвечал за Олега Филипповича стоящий рядом с ним физиолог. — Он сказал, что когда он шел по лугу его догнала, покусала и чуть насмерть не забила копытами бешеная лошадь. Вот я и побежал разбираться.
— Лошадь, что, действительно бешеная? — насторожилась Тулупкина.
— Нет, у страха, глаза велики. Лошадь не бешеная, а стреноженная и еле ходит.
— Ну хорошо, что все обошлось, — подвела черту лошадиной теме Тулупкина и снова обратилась к несчастному ассистенту с не менее щекотливым вопросом.
— Олег Филиппович, а вы в туалет ходите?
— Хожу, — неуверенно признался Олег Филиппович.
— И что вы там видели?
Студенты снова гнусно захихикали, а Олег Филиппович совсем смутился.
— Это безобразие, что вы пишите на стенах туалета! — воскликнула Тулупкина, обращаясь теперь уже к студентам. А еще будущие учители!
Последовал долгий монолог Тулупкиной о вреде сортирных надписей, во время которого сгорающие от любопытства студентки пытались выяснить у своих товарищей, что же такое там у них написано. Студенты как могли пересказывали.
— Кстати, о туалетах, — прервал монолог Тулупкиной уже одетый, но по-прежнему вооруженный сачком Осинский. — А почему перед нашим преподавательским туалетом все время сидят две студентки и в бинокли наблюдают за входящими туда? Я, например, стесняюсь и не могу сосредоточиться.
— Да это они не за вами подсматривают, а за птичками, — объяснили Осинскому странное любопытство студенток преподаватели с кафедры зоологии позвоночных. — Там, под крышей, горихвостки гнездо устроили. Вот студенты и наблюдают за суточной активностью. Такая у них самостоятельная работа.
— А нельзя ли выбрать другой объект? — настаивал Осинский. — Все-таки неудобно.
— Неудобно без трусов из туалета с сачком выскакивать! — неожиданно пришла на помощь зоологу Тулупкина. — Вот это неудобно.
— И потом, — не унимался Осинский. — Сегодня ночью у нашего туалета кто-то очень неудобно машину поставил. Вертикально.
Тулупкина последнее слово не расслышала и только махнула рукой. Студенты переглянулись, а владелец машины — доцент Стланцев — начал пробираться к Осинскому за разъяснениями.
