Илья Пиковский - Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика
— Мы могли бы встретиться?
Трубка помолчала.
— Хорошо, я дам вам адрес. Приходите.
Новое жилище монархистки оказалось великолепным разновысотным особняком в «Аркадии» под красной марсельской черепицей, с широкими окнами и воротами с автоматическим подъемом. Берлянчик подошел к глухой кованой калитке и нажал на кнопку. Некоторое время его рассматривали в камеру домофона, а затем хриплый низкий голос сказал:
— Входите!
Этот голос показался Берлянчику удивительно знакомым.
Калитка мягко отворилась, и Берлянчик попал в чистый аккуратный двор, выложенный черно-белой плиткой в шахматном порядке. У ворот Берлянчик увидал огромный темно-вишневый «Джип», возле которого крутился сухощавый парень с драчливым лицом, в глухом свитере и коротком шерстяном пальто. «Ого! — удивился Додик, — у бедной официантки шикарный особняк, «Джип» и персональная охрана. Что бы это означало?!»
Но он еще больше поразился, когда увидал человека, который ждал его в дверях особняка. Это был Косой! Да, да, тот самый бомж, укравший пятнистую куртку у соседей, которого Берлянчик вызволил из РОВД вместе со вторым бомжом и монархисткой. Но теперь Косого было не узнать! Вместо засаленного клубного пиджака и грязных, стоптанных полуботинок с огрызками шнурков, на нем был малиновый пиджак, белоснежная рубаха, темный галстук и лакированные штиблеты. Он был пострижен по последней моде и пахнул одеколоном «Альфред Данхил».
— Анатолий Кузьмич! — вскричал Берлянчик. — Дружище, какими судьбами! Ты что выиграл миллион в «О, счастливчике»?
Косой самодовольно усмехнулся:
— Я бы на эти копейки не разменивался.
— Ого! Объясни тогда, пожалуйста, откуда «Альфред Данхил» и малиновый пиджак?
— Ирина Филипповна, дай ей Господь здоровья. Разыскала меня, можно сказать, на помойке, одела, накормила и дала работу. Я теперь при ней в советниках состою.
— Браво! Значит, мы, Кузьмич, коллеги. Я ведь тоже советник президента, правда, на своих вещевом довольствии и харчах. Ну, давай, коллега, веди к шефу.
В глазах Косого, еще хранившего остатки былой приниженности, вдруг вспыхнуло достоинство и уверенность в себе.
— Идемте!
Все еще не в силах прийти в себя от изумления Берлянчик последовал за Косым. Они миновали небольшой широкий коридор и попали в огромный светлый холл. В помещении стоял ротановый гарнитур — два белых кресла с плетеным верхом и мягкой обшивкой внутри и такой же журнальный столик, глухо закрытый плетением со всех сторон; напротив у стены находился огромный телевизор из последних самых дорогих моделей и рядом стояла напольная ваза с цветами. Наверх уходила винтовая деревянная лестница.
Косой указал рукой на кресло и сказал:
— Садитесь. Кофе или чай?
— А что придется ждать?
— Совсем немного. У нее господин Зелепукин. Вы уж потерпите.
— Ладно, давай кофе и включи, пожалуйста, телевизор.
Губы Косого тронула легкая усмешка. Он позвал горничную, которая тут же прибежала и выполнила все пожелания Берлянчика.
«Да, — думал Берлянчик, попивая кофе и рассматривая дорогие картины на стенах и роскошное убранство холла, — смерть Пумы ее вознесла. Теперь она владелица многих предприятий — они были на ее имя... С такими деньгами, действительно, можно озолотить любые Разгуляйки и въехать в Раду на белом коне».
В это время послышалась величавая поступь женских шагов и на деревянных ступенях сначала показались ноги и черная юбка с разрезом, а затем Ирина Филипповна появилась во весь свой рост. В тот же момент Косой покинул помещение.
— Здравствуйте, — с суховатой любезностью сказала она, протянув Берлянчику руку. — Извините, что заставила вас ждать.
— Это я должен извиниться, что забираю дорогое государственное время.
— Я вас слушаю?
Обескураженный прохладностью ее тона, Берлянчик не знал в каком духе продолжать разговор и, чтобы прервать неловкую паузу, спросил о первом, что попалось ему на глаза.
— Красивые цветы... Интересно, как они называются?
— Юка.
— Юка, юка... Мечты бомжа о роскоши. Это, наверное, Косой вам выбирал. Ведь он у вас теперь в советниках.
— Кстати о советниках, — сказала она, слегка скривив губы. — Я много раз звонила вам. Вы об этом знали?
— Знал.
— И отключали телефон? — Берлянчик промолчал. — Очень мило... Эх, профессор, профессор! — сказала она уже другим, потеплевшим тоном. — У меня была одна надежда — это вы. Вы возбуждали во мне огромную светлую энергию, которой я питалась в самые тяжелые минуты. Я считала, что у меня есть друг, близкий человек и была готова к любой жертве ради вас. А вы в опасную минуту сбросили весь лишний хлам с души — и этим хламом оказалась я.
— Повинную голову не секут. Ведь Косому вы простили куртку.
— Косого вы не трогайте. Куртка — мелочь, а Косой мой талисман. Я еще в каталажке это поняла.
— Что вы поняли?
— Предчувствие такое было... Что Косой — это последнее испытание судьбы и с него начнется восхождение. Я даже зарок себе дала: если так, я его непременно разыщу. Как видите, так я и поступила.
— Ну и каков он секретарь?
— Юрист. Толковый парень.
— А второго не хотите?
Она коротко сказала:
— Нет.
Берлянчик понял, что ему пора прощаться, что он и сделал с величайшим тактом и достоинством.
В целом он был доволен встречей. Дела его снова были на подъеме. Утюжня уладил дело со штрафом. С кредиторами он тоже рассчитался. Редакция «Клуба гениев» уже работала, подбирая материалы и отыскивая авторов. Что же касается Ирины Филипповны, то и к этому конфликту он отнесся с облегчением, поскольку с одной стороны увидал ее в полном блеске больших денег и, следовательно, мог не беспокоиться за ее дальнейшую судьбу, а с другой — серьезность этих отношений уже тяготила его свободолюбивую натуру.
Утром следующего дня он проснулся с мыслями о вчерашней встрече и подивился тому ничтожному значению, которое он ей придает. Он смеялся над ее позой, над прической, над историей с Косым и совещанием на верхнем этаже. Но к обеду он обнаружил, что ни о чем другом не думает, как только об этом. Додик прилагал огромные усилия, чтобы не мусолить эту тему и переключить внимание на что-нибудь другое; как вдруг какой-то бесенок в виде воспоминания ее на Мальте, в РОВД или где-нибудь еще прорывался в его сознание и разрушал всю систему обороны. «Черт возьми! — внутренне орал Берлянчик. — Да кто она такая? Если бы не деньги мужа, бегала б с подносом в ресторане. Таких сотни, как она...»
И он отторгал ее от себя и смотрел на нее со стороны так, как порой смотрят в зеркало, мысленно абстрагируясь от своего отражения в нем, чтобы увидать себя в подлинном виде. На него смотрело красивое, но совершенно чужое лицо, и, тем не менее, неотступное, как тень.
Теперь каждое утро его пробуждение начиналось с того, что он прислушивался к себе: не думает ли он о монархистке? И не обнаруживал ничего, кроме крошечного импульса, безболезненного, как щипок воробья, который, однако, постепенно набирал силу и уже к полудню приобретал температуру бушующей страсти. Это не было любовью. Это была какая-то странная болезнь чувств, которые заполонил один образ, одно видение, постепенно принимавшее очертания кошмара.
Тогда Берлянчик решил выбивать клин клином: сперва он разыскал Веронику и пригласил ее на яхту «Папирус». Он исходил из мысли, что женщину делает наше воображение и что в этом все различие между ними. Но подтвердилось это лишь отчасти: Веронику сменила Тала Газецкая, Талу — одна за другой, весь кордебалет «Лотереи любви», но это спасало лишь на некоторое время, а затем наваждение обрушивалось на него с прежней силой и к вечеру снова уничтожало его.
Ко всему прочему пришла новая беда.
Когда Берлянчик уволил «Сундука», она спалила часть документов, касавшихся деятельности фирмы. Виталий Тимофеевич, обозлённый на шефа за детскую железную дорогу и уволенного зятя, сообщил об этом Киевским поставщикам, которые не преминули воспользоваться удобной ситуацией и подали на арбитражный суд. Суд вынес решение взыскать с «Виртуозов Хаджибея» тридцать шесть миллионов гривен и шестнадцать копеек. Это было дикое решение! Во-первых, сохранился акт сверки между фирмами, который был в пользу «Виртуозов Хаджибея». К тому же судья Иванченко допустила откровенный ляпсус: сложила восемнадцать миллионов и шестнадцать и в сумме получила тридцать шесть.
Берлянчик отправился к судье Иванченко, уверенный, что у него неоспоримые аргументы на руках: акт сверки и элементарные законы арифметики.
Однако та ответила, что заседание уже состоялось, и если он не согласен, может обратиться к адвокату.
Берлянчик отправился к адвокату. Адвокат Анатолий Фомич Кузнечик пил кофе и по сей причине Берлянчика просили обождать.
