Илья Пиковский - Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика
— Стрэнджэр эд тзе найт...
Но тут по каменным ступенькам входа вбежал какой-то разъяренный субъект, выхватил микрофон из рук Берлянчика и отвесил ему звонкую оплеуху:
— Мерзавцы! — орал он. — Сколько может продолжаться эта вакханалия? Уже третий час ночи! У меня ребенок не может заснуть! Я депутат горсовета! Я завтра же закрою этот балаган!
Депутат уже не впервые прибегал в «Капитан Дрейк», скандалил и грозил закрыть «этот балаган». Но поскольку старые уголовные связи Пети Димовича были намного выше представительских, депутат уходил восвояси ни с чем. Он снова ложился спать, закрыв голову подушкой, чтобы не слышать про электричку, спички и ночную даль.
В свою очередь Берлянчик, уже вошедший в роль Фрэнка Синатры, чувствовал себя глубоко оскорбленным и пнул депутата ногой.
Ситуация грозила перейти в мордобой, но, к счастью, подоспел Утюжня. Он развел дерущихся в стороны и потащил Берлянчика по аллее наверх. Додик держался за пострадавшую щеку и обиженно бормотал:
— Пошляк! Ничтожество. Да, меня, случалось, в жизни бивали. Но поднять руку на маэстро? Хамье!
— Идите, идите! — торопил Утюжня. — Не оглядывайтесь. Там ничего интересного нет.
— Обождите! Где моя старушка? Куда вы меня ведете?
— Хватит старушек. Пора уходить.
— Но я хочу в туалет.
— А вы сами дойдете?
— Попробую.
Берлянчик на шатких, неверных ногах обошел длинный фигурный забор и вышел к туалету. В туалете при ярком свете лампы без колпака Додик прочел воззвание над сливным бачком:
«Господа! Убедительная просьба правильно оценивать расстояние до унитаза. Администрация!».
Однако выполнить эту просьбу было нелегко, так как «Текила четыре пистолета» уже сделала свое дело, и у Додика все вертелось перед глазами — и потолок, и объявление, и расстояние до вышеозначенного предмета.
К столу он вернулся бледный, как мел. Виталия Тимофеевича уже не было. За столом сидел один Утюжня.
— А где подлый Ричард? — кисло спросил Берлянчик. Мысль о Виталии Тимофеевиче уже не вызывала в нем былого восторга.
— Ушел.
— Гнусный интриган...
— Нам тоже пора. Я позову официантку. Рассчитайтесь, и мы уйдем.
Берлянчик ощупал карманы пиджака и сказал:
— У меня нет денег.
— А где же они?
— Я где-то выронил бумажник. Наверное, когда танцевал «Семь сорок». Бурный танец, но кажется, денежный.
Берлянчик еще раз осмотрел карманы и рассмеялся открытым детским смехом. То обстоятельство, что за ужин в «Капитане Дрейке» должен будет рассчитаться налоговик, которого он пригласил в ресторан и обхаживал весь вечер, показалось Берлянчику очень забавным. «Это очень осторожный человек», — вспомнил Додик фразу Димовича, и снова рассмеялся. Это была реакция пьяного человека, освобожденного водкой от страха и обычных условностей, на прессинг целого ряда причин: на зависимость от Утюжни, которое тяготило его в течение вечера; на искусственное оживление от юбилярши, которое было протезом истинной радости, скрывавшем мысли о монархистке, а главное на шантаж Виталия Тимофеевича, которого он пригрел в «Виртуозах Хаджибея» со всем его семейством.
Утюжня подозвал официантку, и она принесла счет на трех листах. Очевидно ему, налоговику, впервые в жизни пришлось платить в ресторане за директора фирмы, которую его службы обложили огромным штрафом. Его пальцы нервно пересчитывали купюры, но лицо с хрящеватым носом и вздернутыми скулами оставалось невозмутимым. Когда официантка ушла, Берлянчик спросил:
— Вы ей дали на чай?
— Дал.
— Да, я видел: десятку. Это мало за вечер! Неудобно перед ребенком...
Утюжня перебил:
— У вас транспорт есть?
— Нет.
— Хорошо, я вас отвезу. Вы дойдете до машины?
Додик приподнялся и снова свалился на стул.
— Вряд ли...
— Черт бы вас побрал! Зачем же вы пили, если меры не знаете?
— Пардон! — с пьяным высокомерием возразил Берлянчик. — Я и не должен был пить. Я для этого держу человека. Подлый Ричард! Завтра же уволю мерзавца! Это его должностные обязанности.
Утюжня не знал, что делать: или тащить Берлянчика на себе, или оставлять в «Капитане Дрейке» без денег, без машины и в полубесчувственном состоянии. В конце концов, мужская солидарность все же взяла верх. Налоговый инспектор взвалил незадачливого бизнесмена, как коромысло, на плечо, и понес к автомобильной стоянке. Ноги Додика болтались у него на груди, а голова и безжизненно повисшие руки — за спиной. По дороге Берлянчик заснул. В машине Утюжня пытался его растолкать, но безуспешно. Додик что-то бормотал про детскую железную дорогу, преферанс и низкое предательство. Утюжня устроил спящего налогоплательщика на заднем сидении и отвез в ближайшую гостиницу. Берлянчик очнулся, когда его вносили в увешенный зеркалами вестибюль и увидал, что навстречу им спешит швейцар в ливрее и фуражке с шафрановым околышком. Сидя, как попугай на жердочке, на плече Утюжни, Берлянчик вдруг заорал швейцару:
— Звание? Фамилия? Номер части? Как служишь, болван?
Утюжня еле упросил швейцара не вызывать милицию и снял Берлянчику одноместный номер.
Проснулся Додик в первом часу пополудни. Во рту у него был вкус ржавых гвоздей. Голова раскалывалась на части. Он осмотрел небольшую, уютную комнату явно гостиничного типа и в первый момент не понял, где он и что с ним происходит. Наконец явь ожила для него целым роем позорных подробностей. «Вот мерзавец! — подумал он о Виталии Тимофеевиче, по вине которого он оказался в полубесчувственном состоянии. — А я на него так полагался... Все. Я провалил встречу. Конец идее, конец заводу, конец мечте! Придется стреляться или пускать завод и «Виртуозы Хаджибея» с молотка».
В это время постучали в дверь, и вошел Утюжня. Он был чисто выбрит, в галстуке, в черном плаще и с неизменным «дипломатом» в руке. Небольшой гостиничный номер сразу заполнился ароматом терпких мужских духов, название которых Берлянчик не знал.
— Ну, как самочувствие, генерал? — улыбнулся он, глядя на Додика оловянными немигающими глазами.
Берлянчик запустил пальцы обеих рук в седую гриву волос:
— Я хотел бы принести свои извинения...
— Оставьте! — рассмеялся налоговик. — Если честно, то даже напротив: вы мне показались глубоко симпатичным. Нет, сперва, правда, вы мне не понравились: смотрю, что-то лебезит, что-то втирается — душа не лежала... А потом смотрю, свой парень! Как это вы швейцару: «Звание? Фамилия? Номер части? Как служишь, болван?» Хе-хе. Ну молодец! Ладно, хватит лирики, — он сразу посерьезнел. — Я утром смотрел ваше дело...
— Ну и...! — едва вздохнул Додик.
— Можно решить. Можно, можно. Трудно, но можно. Я вам составлю письмо, и вы его подадите в отдел апелляции. А там ребята решат... Но только вам придется хорошо раскошелиться. Уж тут, брат, не взыщи, а платить, конечно, придется!
Глава 26. ХАВАЛЬ — ЧЁРНЫЙ — ЦИЦЕРОН
В ноябре убили Пуму. За несколько дней до этого он каким-то чудом разыскал Ирину Филипповну на Гарибальди и умолял её уехать с ним в Париж и зажить спокойной жизнью богатых и почтенных буржуа, но жена была неумолима и отказалась наотрез.
Пума чувствовал опасность и снял тайную квартиру. Редкие прогулки совершались так: вначале выходила хозяйка квартиры в ярко-красном атласном халате и внимательно оглядывала всё вокруг; затем приоткрывалась дверь и выскакивал огромный доберман-пинчер на длинной бельевой верёвке, после этого выходил сам Пума в блюдрейковской куртке, трусах и тапочках. Пока собака бегала на натянутой верёвке, он курил, оглядываясь по сторонам, потом бросал окурок на каменную плитку, растирал его пяткой и пятился назад, втягивая в дом собаку на верёвке.
Однако снайперский выстрел всё же настиг его.
Все местные газеты отозвались на это событие обширными статьями, которые выходили под заголовками: «Смерть гангстера Юга!». «Убийство одесского Аль-Капоне!».
Что касается Берлянчика, то он впервые за много дней испытал блаженное чувство безопасности. Он снял из-под мышки изрядно надоевшую ему кобуру и спрятал помповое ружьё в специальный ящик. Лиза тоже разобрала баррикаду в спальне и сейчас засыпала, не прикрывая голову чугунным казаном.
Теперь, когда Берлянчик избавился от проклятого вопроса, кто имеет эксклюзивное право оплакивать его кончину, к нему вернулся старый комплекс мирских желаний и страстей и ему захотелось увидеть монархистку. Он набрал ее мобильный и услыхал знакомый, бархатистый голос:
— Алло?
— Это вас беспокоит профессор Берлянчик. Вы знаете такого?
— Знаю, — сухо ответила она. — Я вас слушаю?
— Мы могли бы встретиться?
Трубка помолчала.
— Хорошо, я дам вам адрес. Приходите.
Новое жилище монархистки оказалось великолепным разновысотным особняком в «Аркадии» под красной марсельской черепицей, с широкими окнами и воротами с автоматическим подъемом. Берлянчик подошел к глухой кованой калитке и нажал на кнопку. Некоторое время его рассматривали в камеру домофона, а затем хриплый низкий голос сказал:
