Сергей Шапурко - Два миллиона (сборник)
– Паренек-то, я смотрю, в годах уже.
– Это ничего. Нормальный он. Только вот беда – из провинции. Не знает здесь ничего толком. Помоги.
– Посмотрим, посмотрим… Как вас зовут, товарищ?
– Гайкин я. Иван.
– Вот что, Иван Гайкин. Приходите-ка ко мне где-то в полчетвертого. Расскажите, что у вас там стряслось. Может чем и смогу помочь.
– Вот и договорились! Спасибо, Ле… извини, Алексей… как тебя?
– Анатольевич.
– Анатольевич. С меня причитается.
Просители вышли на улицу.
– Вот видишь, все и решилось. После обеда к нему заедешь, он все, что нужно сделает, – заверил опекаемого Егор.
– Посмотрим, – резонно заметил Иван.
– Не кисни! Пошли лучше пива выпьем.
– Может не надо? А то будет как вчера.
– А что вчера? Нормально погуляли.
– Я сроду столько водки не пил. Да еще бабы какие-то…
– Эх, Ваня, скучный ты человек! – сказал Продуваев и увлек Гайкина в ближайшее кафе.
К назначенному времени Иван зашел в кабинет Зебрина. Он довольно твердо стоял на ногах, но в голове был такой звон, как – будто он только что спустился с колокольни.
– А, это вы, Иван Гайкин. Прошу, садитесь. Что же у вас стряслось такого, что аж в саму Москву ехать пришлось?
– Тали у меня украли.
– Тали? Это штука такая, чтобы тяжести поднимать?
– Она самая. И вот из-за этой штуки мне выговор объявили и премии лишили.
– Да, дела, – сказал чиновник и задумчиво почесал за ухом.
В душе он очень даже позавидовал слесарю, у которого были такие вот карликовые проблемы. Над ним самим давно уже висела угроза ареста и последующего суда.
– И что же вы хотите?
– Как что? Эту, как ее, справедливость восстановить. Тали же не я забрал. Украли их у меня.
– Помочь тут можно, проблем нет. Но существуют определенные правила… Не я их придумывал и не мне их отменять…
– Вы попроще, пожалуйста, говорите, а то я совсем не понимаю.
– Любое дело лучше решается, если присутствует финансовая составляющая.
– Чего?
– Совсем просто: платить надо.
– Платить?! А кому? Вам?
Алексей Анатольевич слегка замялся. Он давно не имел дело с настолько непонятливым посетителем. – Вам надо решить ваше дело? – Надо.
– Тогда необходимо заплатить. – Вам?
– Да почему мне?! Тому, кто выведет на того, кто решит. Ну, и, естественно, самому тому, кто все повернет в вашу пользу.
– Сложно все как! Я думал, раз комитет по труду, значит, он за трудяг заступается, – угрюмо проговорил Гайкин и облизал засохшие губы.
– Это не совсем так. Мы призваны следить за взаимоотношениями между работниками и работодателями. То есть, присутствуют две стороны. И чтобы мы заняли вашу позицию, необходимо стимулирование. Ну, что тут непонятного?
– Все не понятно! И там меня обирают, и здесь! – вскипел Иван.
Тут Зеброва осенило.
– А деньги-то у вас есть, уважаемый? – спросил он.
– Откуда?! И не было их толком никогда. Да еще в Москве этой два месяца околачиваюсь. Все дочиста потратил.
«Фу ты, черт! Чего же я с ним вожусь?!»
– Иван Гайкин, тогда вам не к нам. Идите в правительство. Там, возможно, и помогут. До свидания!
Выйдя на улицу, слесарь зло плюнул на тротуар и сказал:
– Все хватит! Домой поеду! Нечего тут делать.
Глава 20
Пока слесарь Гайкин размышлял, как ему без денег добраться до далекого южного дома, с ним чуть не столкнулся подтянутый мужчина, переваливший за средние года.
– Ты куда прешь?! Стоять! Смир… Ваня! Вот так встреча! – командный голос полковника Свинаренко вывел Ивана из задумчивости.
– Геннадий Павлович!
Друзья обнялись. Полковник достал свой знаменитый портсигар, но, покрутив в руках, убрал обратно в карман.
– Курить бросил.
– С чего бы это?
– Начальство не велит.
– А где ты сейчас, Палыч?
– У Юрия Карловича Македонского служу. Начальником охраны.
– Вот это да! Как же так быстро продвинулся?
– Лишних вопросов задавать руководству не надо, тогда и повышение по службе будет, – губы-рупор полковника активно двигались, пропуская мощные звуки.
– Но ты же у олигарха работаешь. Там же, вокруг него, не такие люди, как в армии.
– Конечно, есть своя специфика. Главное – вести себя так, как будто ты – культурный человек, – сказал бывший военный и посмотрел на свои командирские часы.
– Ох ты, времени-то сколько! Секунду, Ваня, позвонить надо.
Полковник достал радиотелефон, набрал номер, и став по стойке смирно, прокричал в трубку:
– Юрий Карлович! Полковник Свинаренко! Произвожу опоздание на двадцать минут!
На другом конце линии усмехнулись, и трубка прохрипела: «Ладно».
– Времени у нас немного есть. Рассказывай, Иван, что у тебя.
– Пойдем, может, на лавочку сядем, а то народ об нас спотыкается.
– Правильное решение. Вон сквер!
Устроившись в более подходящем для общения месте, друзья продолжили разговор.
– Ничего, Палыч, у меня не получилось. Где только я не был, с кем только не разговаривал! Все без толку. Никто меня понять не хочет. Смеются только. Говорят: что у вас за проблема такая? Тали, мол, какие-то украли. Подумаешь! А то, что человеку в душу наплевали, размазали, как муху по стеклу – им безразлично. Нет правды у нас, Палыч! Не было и нет!
– Погоди-ка ты, Ваня, нюни разводить! У всех, говоришь, был? А к президенту обращался? Он же у нас гарант этой, как ее, конституции.
– Как же мне к нему попасть? Невозможно это.
– Все в жизни возможно. Особенно, когда за дело берется военный человек. У меня знакомый есть, президента охраняет. Ты, давай, письмецо напиши, а я через него передам.
– Когда же ты успел связями такими обзавестись?!
– Военный должен все быстро делать: что койку заправлять, что знакомства нужные заводить. Пойдем ко мне в штаб, вернее, в офис. Там сядешь, все чин-чинарем напишешь, а я твое послание переправлю.
Друзья покинули зеленый сквер и, оживленно обсуждая будущее письмо, проследовали к месту дислокации полковничьего подразделения.
В офисе царила военная атмосфера. Форму никто не носил, но дух армии чувствовался во всем. Твердая рука полковника навела здесь свой порядок. Везде на стенах висели какие-то приказы и распоряжения. Возле находящегося у входа охранника была установлена тумбочка, как у дневального в казарме. Раз в неделю проводились учения по боевой и пожарной тревогам. В холле, под стеклянным колпаком, хранилось знамя фирмы. Возле него был пост, и охранники там круглосуточно несли службу.
Когда полковник и слесарь вошли вовнутрь, охранник у входа прокричал:
– Дежурный на выход!
Тут же выскочил крепкий молодой человек, на котором был, в отличие от остальных охранников, не серый, а черный костюм.
– Дежурный по офису Огоньков! – доложил он полковнику и продолжил. – Происшествий нет, служба несется согласно приказа. Юрий Карлович – в отъезде.
– Хорошо. Продолжайте дежурство, – принял рапорт Свинаренко.
– Проходи, Ваня, не стесняйся, – сказал он и повел слесаря в свой кабинет.
Когда перед Гайкиным оказался белый лист бумаги, он, не имея достаточного письменного опыта, растерялся. Полковник убежал по своим служебным делам, и испросить совета было не у кого.
Промучившись десять минут, Иван корявым почерком вывел: «Уважаемый товарищ президент!» Пригладив потной ладонью шевелюру, он, подумав, зачеркнул «товарищ» и написал «господин».
За окном бушевала летняя жизнь. Прохожие сновали, как пули во время жаркого боя. Время шло, а Иван никак не мог перейти ко второму предложению.
«А вот если бы я был президентом, какое бы письмо мне написали?» – вдруг подумал он. Странно, но эта мысль облегчила ему работу. Слова, с натугой, как будто их рожали, стали появляться на бумаге.
«У меня к вам просьба. Вы, наверное, очень заняты. Международные дела, экономика тоже. Но мне никто не помог, поэтому обращаюсь лично к вам. Беда у меня вот какая».
Дальше пошло проще. Описывая историю с талями, Иван проговаривал про себя слова, усиленно шевеля розовыми молодецкими губами и слегка притоптывая ногой.
«…Я Магарычану говорю: «Не брал я тали», а он – в крик. Слушать даже не стал…».
Гайкин уже всеми частями тела помогал себе писать, извиваясь, как змея.
«…Где же правда, товарищ (зачеркнуто) господин президент? Потом я поехал в Москву…»
Описывая столичную эпопею, слесарь, не заметно для себя, иронически улыбался и прищуривал левый глаз.
«…Я им: «Помогите!», а они: «Иди к другому». А к кому другому?…»
У Ивана на лбу мелким бисером выступил пот. Он совершал всевозможные движения: ковырялся в носу, почесывал ухо, грыз ногти, но при этом не прекращал писать. Видимо, он поймал вдохновение, которое усиленно от него отбивалось. Но из цепких рабочих рук не очень-то вырвешься.
