Михаил Эдель - Чем вы недовольны?
– Да.
– Эту девушку я встречаю не впервые. И всякий раз выгляжу идиотом или бульварным нахалом. Она это заметила, что меня серьёзно огорчает. Вы не знаете, кто она?
Воробушкин неопределенно улыбнулся. Он был знаком с Катей, но многого не знал. Не знал, что…
…В декабрьскую стужу 1942 года семь девушек-красавиц в серых шинелях, предводительствуемые младшим сержантом Клавдией Турбиной, прибыли в детский дом самых маленьких. Зачем? Поделиться праздничным солдатским пайком, убрать елку и повеселить ребят.
Папы малышей сражались далеко от Ломоносовска, а мамы… Неизвестно, живы ли мамы, ленинградки, новгородки, псковитянки, киевлянки.
Маленькие беженцы расположились в двухэтажном кряжистом доме, когда-то особняке купца-лесоторговца.
Фашисты не каждый день бомбили район детского дома. Не хватало самолетов и бомб – раз, стало опасней летать – два, наши всюду понатыкали зенитные батареи и стали подымать в воздух невиданные доселе «яки», «лаги», более проворные и более огневые, чем «мессеры».
Конечно, если бы фашистские летчики знали, что всего в трех километрах от судостроительного завода находится дом, в котором обитают трехлетние большевики. О! Они бы пошли на риск и сбросили бы на детдом пяток бомб, но фашисты не все знали. Далеко не всё.
Разве могли они знать, что Клавдия Турбина, в день, когда ей исполнилось двадцать лет, 14 декабря 1942 года, командуя артрасчетом, расстреляет «Юнкерс-88» и его ведомого «Юнкерс-87».
Кто бы поверил, что вот эта синеглазая поморка с бледной родинкой над губой хладнокровно рассчитает скорость и высоту налетчика и заставит его приземлиться на дне Белого моря.
Командир зенитного полка, пожилой майор, дважды искалеченный на западных фронтах, невпопад целовал Клавдию и всех семь красавиц артиллеристок, сбивших два «юнкерса» в полторы минуты.
Тридцать первого декабря на море резвился шторм, над землей и в поднебесье мятежная пурга, беломорская, с посвистами, завываниями и прочей не вполне симфонической музыкой.
Где там «юнкерсам» летать… Артиллеристов, свободных от дежурств, отпустили в гости к детям. Клавдия Турбина расставила силы – кто убирал елку, кто носил в дом дрова, кто топил печи, кто помогал на кухне. Военные моряки принесли детям несколько рыбин, печенье и шоколад из дополнительного пайка.
Клавдия нечаянно открыла дверь детской спальни. На табуретке, насупившись, сидела девочка лет двух, с чудесными каштановыми волосами, темноглазая, с гордым с заметной горбинкой носиком.
– А почему ты здесь? – спросила Клавдия.
– Я наказана.
– За что?
– Не слушалась. Залезла в сугроб и набрала снег в валеночки.
– Как тебя зовут?
– Катя.
Девочку звали Тамарой Мухиной. Её привезли из Ярославля, где лечили в больнице. Пассажирский поезд, в котором матери с детьми следовали из Харькова в Москву, а Тамара с мамой в Котельнич, был растерзан бомбами налетчиков фюрера, «беззаветно и смело» нападавших на любой, даже незащищённый поезд.
Тамаре неизвестно когда понравилось имя Катя, в она упорно твердила, что её зовут Катей.
– Ты моя мама? – спросила Катя-Тамара.
Ах, женщины, в том числе девушки-зенитчицы! Сержант, командир орудийного расчета, стреляет по смертоносным «юнкерсам» – и вдруг слезы…
– Да, я твоя мама, – не раздумывая ответила синеглазая командир-артиллерист.
– Тогда посиди со мной. Меня скоро простят. Пойдём в наш красный уголок и будем петь… Хочешь, спою?
– Хочу…
Катя спела веселую песенку, сержант с удовольствием поплакала.
Через несколько дней Катя увидела во дворе быстро идущую Клавдию и кинулась к ней:
– Пришла моя мама.
Бывший председатель городского совета Ломоносовска, командир пехотного батальона, отец Клавдии капитан Турбин погиб под Тулой зимой 1941 года.
Мать Клавдии, Наталья Мироновна, старшая медсестра морского госпиталя, два с половиной часа добиралась до дома маленьких беженцев, везла Кате и детям гостинцы от раненых моряков…
– Я твоя бабушка, – сказала Кате Наталья Мироновна.
Через полгода Наталья Мироновна привезла Катю в свою квартиру. Навсегда.
Клавдия утвердилась в правах мамы, Тамару удочерили под именем Екатерина Турбина.
В октябре 1945 года Клавдия Турбина вышла замуж. За одаренного дирижера и композитора, прибывшего в Ломоносовск из Ленинграда. Некоторые грани дирижерского характера невыносимо выпирали и не поддавались шлифовке. Дирижер непрестанно острил, неустанно лгал и непрерывно пил.
Последние две грани лишили его уважения, любви и прописки в квартире Турбиных.
Дирижер покинул берега Северной Двины в нетрезвом состоянии и очутился на Дальнем Востоке в качестве руководителя ансамбля музыкальных эксцентриков. Пригодилось его стремление острить. Номер эксцентриков длится девять минут, и не пить в это время может каждый.
ВИДЕЛА?
На крыше ресторана «Амра» располагается кафе с тем же названием. Столики защищены от сухумского солнца пестрыми тентами. Изредка посетители кафе наблюдают цирковую игру дельфинов. Иных примет у «Амры» нет. Её не прославляют ни обходительность официантов, ни качество кофе. Нормальное курортное кафе. Отдыхающий, добравшись до Сухуми, приехал дышать, загорать, купаться, а не питаться – это отлично усвоено трестом ресторанов.
Катя и Ася завтракали в нарядной «Амре», окруженной с трех сторон Черным морем, недалеко от пляжа, где плещутся волны и курортники.
Именно в тот момент, когда Катя и Ася спускались с крыши, Илона, Курбский и Кутин ступили на бетонированный мол.
Илона Голицына нечаянно взглянула на девушку в легком костюме цвета переспелой малины и почувствовала некое досадное беспокойство.
Подобное беспокойство появляется у известной актрисы в связи с дебютом талантливой, притом красивой, со сценическим обаянием молодой артистки. Угасающей актрисе остается либо, содрогаясь, покровительствовать восходящему таланту, либо выживать его из театра. По-разному бывает. Чаще второе.
Илона вспыхнула. На один миг, вполне достаточный, чтобы возненавидеть незнакомку. Уж слишком приметна была её внешность – глаза, осанка, гордый профиль.
Курбский улыбнулся:
– Обратите внимание… Девушка в малиновом… Просто двойник «Неизвестной» с картины Крамского.
– Сравнили, – осмелился заметить исполняющий должность супруга доцент Кутин. В его обязанности входило раболепие перед номинальной супругой.
– Эта девушка серьезный конкурент вам, Илона, – вторично усмехнулся Курбский.
Курбский презирал человечество в целом, не делая исключения даже для Илоны Голицыной, своего помощника. И не упускал случая, чтобы побесить её.
– Прошу меня никогда и ни с кем не сравнивать.
Илона вторично вспыхнула и отказалась завтракать в ресторане «Амра», где Курбского знали как «известного ученого, академика». Для него накрывали стол в маленьком зале за музыкальной эстрадой. Особые блюда для него готовил лично шеф-повар. Илона заявила, что возвращается домой. Немедленно.
– Я остаюсь. Буду обедать один.
– В этом кабаке? – уронила Голицына.
– Лучшем в этой местности.
Кутин по положению не имел права высказывать своего мнения, он досадовал на Илону, как лакей, тайком.
С каким наслаждением Голицына собственноручно швырнула бы в море встреченную незнакомку, на которую обратил внимание её шеф, незнакомку с гордой осанкой и независимым взглядом. Илона, как радар, уловила дерзкую силу Катиных глаз.
– Чем вы недовольны? – вдруг спросил Курбский, чтобы ещё больше досадить Илоне.
– Как можно быть довольной? Что за курорт, какая публика? И вообще – что за жизнь?!
– Видела? – спросила Ася Катю, когда они миновали Голицыну и сопровождающих её лиц.
– Видела. Сверкает, как цирковая актриса на манеже при свете юпитеров, – ответила Катя.
* * *Сегодня сухумский пляж уже не прельщал Бура, не стал загорать и Воробушкин. Шикарный Богдан нынче выглядел иначе. Его курортный облик изменила усмешка Воробушкина, оглядевшего накануне костюм Бура, его туфли и сорочку цвета бычьей крови.
– Вам не нравится мой общий вид, – понял Бур.
– Ей не понравится.
– Вы знаете эту девушку?
– Да.
– Завтра я буду другим.
Сегодня Бур предстал перед Воробушкиным в ином виде: в легком светло-сером костюме, белой рубашке. Оба рассмеялись.
– Человек, очищающий душу, меняет кожу, – сказал Богдан.
– Согласен. Куда пойдём? Вам хочется увидеть Катю Турбину? Постараемся её встретить.
– Кто она?
– Начинающий следователь прокуратуры. В городе, где я работаю.
– В Ломоносовске? Опять указание свыше. Там живет и пока здравствует некий Филимон Гаркушин.
– Рубщик мяса на рынке.
– Всё знаете! Я вам расскажу о нём. Едем в Ломоносовск!
