Георгий Эсаул - Рабочий
Глистов много в кабане, мясо надо жарить долго на адском огне.
— Ха! Да не того ты кабана видел, голубчик, не того!
Я решительно не понимаю и спрашиваю своё сердце: похож ли настоящий рыцарь на кабана со свиным рылом?
Попрекни меня, пожури, милейший, но подругой мальчишки я никогда не стану, даже, если он тяготится любовью мужней жены.
Унижения, обиды, сила страсти и охлаждение чувств испытал я, когда упал в Терек.
Ненужная речка Терек — течет, бурлит, холодит, а толку в ней — ноль без палочки.
Вот Волга, матушка Волга, она — река от края и до края, во всю ширь, во всю осетровую глотку.
Пойду в бурлаки, выйду на Волгу, как гаркну:
«ОГОГОГО!»
Вороны от моего крика разлетятся в стороны, а чайки замертво упадут.
Никто не назовет мой крик преступлением, потому что я знаю основы основ, а планировка парков развивает склонность моего мышления к скульптурам.
Эстетически не оценивай меня, парень, не жури, по-тому что все эстеты — педерасты.
Знаешь ли ты, что предметная, непосредственно-изобразительная сторона является доминирующей по сравнению с художественной идеей, а все идеи — тьфу на них!
Срамота!
Не знаешь? И правильно, что не знаешь, от знаний индюки дохнут в полях.
Голодные индюки, а им много пищи нужно, чтобы разжирели, как американские индейцы или индейки.
Свет в очах померкнет, но индейка американская от-даст свою жирную лапу коммивояжёру или Рэмбе.
Предрекаю тебе встречу с Рэмбо, но и на Рэмбо плюй!
Рэмбо со своим кинжалом и индейским луком не по-мог бы ей и крысам, что живут в подвале, словно эмигран-ты из Африки.
Выхожу из лифта, а она уже стоит у дверей, словно березка белая выросла на придверном коврике.
Я бы прогнал её, но с удивлением заметил, что шубка у неё королевская, горностаевая (я видел эти шубки на картинах, да и то Короли не в шубках, а в позорных накидках, потому что денег на шубку не хватило).
Комета к земле летит, всю воду высосет комета, ли-шит человечество атмосферы и жизни, но не думал я в тот миг о комете, а размышлял: кто же купил ей эту шубку? за какие её заслуги наградил шубкой? и сколько денег в пересчёте на голодных детей и стариков Поволжья эта шубка стоит?
Но старики Поволжья — беззубые и кривые, а с ними дети с выпученными животами ушли из головы, когда я вспотел от волнения, потому что порядочные девушки в шубках не расхаживают, а, если и накидывают дорогую шубу, то на голое тело.
Куда она пришла и зачем, если я по цене намного ниже шубки из горностая?
Возможно, шла она к своему мужу, то есть ко мне, а затем забыла на пороге, что в шубке из горностая на голое тело, и задумалась о своей судьбе и о моих рогах северного оленя.
Из рогов чукчи добывают порошок для усиления по-лового органа, а москвичи из оленьих рогов дома строят.
Смотрит на меня, улыбается, а у меня чуть ли не бе-лая горячка начинается повторно: презентация, диссерта-ция, встреча с директором, вечеринка, корпоратив — когда только работаем? когда стране искусство даем?
Я присел на ступеньку, хотя штаны у меня дорогие, из бутика Пьер Карден, словно я принц Уэльский.
Что в этих принцах? Бегают голые по отелям, прика-лываются, а весь мир на них зубы скалит и флагом отмаш-ку дает на взлет «Боинга».
Сидел я на ступеньках, пока попа не отмерзла, а за-тем завалился на бок, упал, потому что центр тяжести в те-ле сместился, в голову перешел, как у носорога.
Рог у носорога небольшой, но заметно отличается от рога бегемота, потому что у бегемота рога нет.
Бегемоты злые, мать их, затопчут большими свиными ногами.
Отдыхаю на боку, силы собираю, но, чтобы значимо лежал — с укором и немым вопросом в очах смотрю на неё и жду, чтобы она открыла дверь в квартиру и позвала меня за собой, или втащила, а затем рассказала историю шубки из горностая.
Я бы зажег свечку — потешно мы свечки зажигали на коллоквиуме, освещали, просвещали: нам электричество отключили за неуплату, а мы свет несем свечками, даже чуть не спалили ценнейшие труды и скрипку Монмарти.
Скрипка, нет, не похожа она на скрипку, даже на го-лую виолончелистку не похожа.
Приезжал мой друг из Канады, деньгами сорил, словно курей кормил.
Всё показывал, как он хорошо в Канаде устроился дровосеком, или гомосеком.
Друг повел меня в сауну, и виолончелистку голую заказал, как высший шик.
На балерину голую денег у него не хватило, а на виолончелистку — в самый раз, словно три дуба продал.
Я просил пригласить поэтесс — намного дешевле они виолончелисток и душевнее.
Но на поэтесс друг не согласился, а, когда решился, то деньги — фью, улетели хваленные, и никакой он не бо-гач канадский, а — бедняк.
Против моей докторской диссертации его канадская пила «Френдшип» не пилит.
Чуть я не заснул тогда на лестнице, когда на шубку смотрел и виолончелистку вспоминал с небольшой гру-дью.
Грудью она по струнам водила — смешно, но никако-го эстетического удовольствия я не получил, потому что ошпарился кипятком.
Нет, не похожа в шубке на виолончелистку, потому что шубка — вторая кожа с шерстью, и была она лицом бледная, а губы накрашенные, ярко красные, словно пила кровь молодого лорда Джастина.
Наша модель Водопьянова, как вышла один раз за лорда замуж, так у неё по жизни и покатили женихи мил-лиардеры, в очередь стояли, потому что миллиардер про-стую девушку не возьмет, ему только после другого мил-лиардера подавай.
Но девушки по сравнению с искусством — ноль, и в прямом смысле, что ноль без палочки, потому что у деву-шек ТАМ пусто, вакуум, как у Венеры Милосской.
Это меня видения напугали, не привидения, а — видения кошмарные.
Иногда, когда я болею, я крепко держу себя за руку, чтобы сам от себя не ушел в расстройстве и потрясении нервами — так колдун вуду видит себя со стороны.
После дня искусства я долго болел, но болел не поэ-зией и не прозой, а болел неподвижным вглядыванием с усиленными попытками сообразить и исполнять свои мысли обыкновенно, как в книгах.
Думал я, а она в своей шубке смотрит на меня с вы-ражением восторга и мучительного страха, присущего сту-денткам на экзаменах.
Я решился на лестнице, что завтра же схожу к нарко-логу и спрошу его о смысле жизни с девушкой, с женой, которая уходит в никуда и из ниоткуда возвращается в горностаевой шубке на голое тело.
— Жена наставила тебе рога, а ты в запой ушел, ин-теллигент? — Лёха не жалел мужчину, не испытывал к нему дружеских чувств, но разговаривал с ним на равных, потому что одного мужского пола. — Больше закусывай, на других баб посматривай, тоска тогда и уйдет, как стружка с детали.
Если бы ты работал на заводе, то понял бы меня сра-зу, а так — пройдут годы, горностаевая шубка твоей жены истлеет, у тебя борода вырастет и выпадет, и ты поймешь, что бобина для мужчины значит больше, чем баба.
— Вы, бедное создание, меня смеете принимать за слабую особь, что не в силах постоять за честь жены в шубке! — интеллигент разозлился, теребил галстук, но в драку с рабочим не лез, понимал, что кулак сильнее искус-ства. — Вы не смотрùте на меня, как на голодающего кро-кодила; я только с виду слабый, а ум интеллигента он намного прочнее ума рабочего.
Вы же не знаете Пастернака, а я Мольера в подлин-нике наизусть знаю, словно у меня не мозг, а — быстродей-ствующий компьютер.
Я вас на дуэли, милейший, сражу наповал стрелой не Амура, а — пития.
Питие есть веселие на Руси! И только мы, интелли-генты понимаем правильно питие, пригубляем, а не как вы — бадьями сивуху кушаете.
ХА-ХА-ХА-ХА!
Интеллигент налил в пластиковый стаканчик на до-нышко пиво, чуть-чуть прикрыл дно, словно стеснялся за трудовую интеллигенцию.
Лёха щедро, без спроса долил стакан интеллигента доверху водкой и прямым рабочим взглядом, взглядом, ко-торый сокрушал скульптуры голых баб в Зимнем Дворце, уничтожал интеллигента.
Интеллигент дрогнул, махнул рукой, а затем в бес-шабашной решительности, словно брал урок музыки у Ба-ха, выпил стакан до дна!
— Вы поможете мне исправиться, братец! — интел-лигент мягко улыбнулся, снова погрозил пальцем — так учительница грозит пальчиком физруку.
Он упал мягко, по-интеллигентски раскинул руки, будто убитый красноармеец.
Лёха допил пиво из бутылки интеллигента, почесал себе за ухом (нет ли вшей?):
— Во как!
В душевой, во как
После смены Лёха принял немного на грудь с Сере-гой, Колькой и Митяем, пошел в душевую — сегодня вспо-тел и прокоптился у станка, как поросенок на вертеле.
В душевой кабинке кто-то фломастером написал на стене свежую мысль «Анатолий Маркович — гад», и Лёха подивился — надо же, не поленился парень, взял под душ с собой фломастер — так браконьер на охоту берет плюшево-го зайца для приманки медведя.
Лёха голый стоял под душем, закрыл глаза от удо-вольствия, приглаживал волосы и фыркал буйволом в ин-дейской резервации.
