Георгий Эсаул - Рабочий
Черная тоска пиявкой сосала тело, не помогало даже пятно на бетонном полу, не отвлекало больше на балерин-депутаток, на английских королев, на вечные муки с философичками, толстыми, хотя и балерины, но их на тракторе не объехать, не развязать узел страданий — деньги в мечтах есть, а Королева Английская не нужна.
Лёха не заметил, как в волнении до крови расковырял прыщ на щеке, словно искал клад на лице.
Кровь из прыща — жертвенная кровь в честь мечт о балеринах философичках депутатках запеклась, словно Лёха только что брился и думал о Сусанне Хорватовой и булках уборщицы Елены.
Лёха молча обзывал балерин странными алчными со-зданиями — так мстил за свою несостоятельность даже в грезах.
Он гонял их мысленным строем на плацу, требовал, чтобы английские принцессы поднимали ноги выше голо-вы, иначе их не возьмут в охрану Мавзолея Ленина.
Одна балерина с крепкими икрами в мечтах Лёхи во время обеда уронила ложку, наклонилась, и Лёха с востор-гом заметил, что у балерины под танцевальной юбкой-пачкой нет нижнего белья.
Но восторг не сексуальный, а восторг — поразитель-ный, оттого, что Лёха сейчас в мечтах накажет балерину, что действовала не по Уставу Вооружённых Сил.
Если, вдруг, нагрянет враг, а балерина с ложкой, но без трусов — кто ответит?
Народ ответит, народ, который вскормил балерину?
Или ответит английская принцесса, что ужесточила санкции против русских, оттого, что много в Парламенте распекала Россию, и в Россию не поступает нижнее жен-ское английское белье с монограммами королевского Дво-ра.
Лёха представил, как заставляет балерин носить нижнее белье, а по вечерам они разводят в тазиках сти-ральный порошок, поласкают грязные тряпки — балерина даже в армии обязана ежедневно стирать своё белье, иначе армия из высокоорганизованной структуры скатится до уровня кооператива с сомнительной репутацией.
При перерасходе стирального порошка «Дося» (сви-ное рыло на коробе) Лёха отнимет у балерин коробки с по-рошком, балерины разрыдаются, а Лёха со смаком бросит коробку в стенку, чтобы балерины видели, насколько Лёха справедлив и вспыльчив, потому что — рабочий парень.
В армии деньги не нужны, и балерины в армии, пусть даже прима-балерины запаса, или балерины философички — лейтенантихи запаса, или — английские пленные принцессы с длинными носами — все трудятся, и никто не отвернет нос от командира, от Лёхи в чине подполковника.
Путь к успеху, оказывается, лежит не через покупку балерины за деньги, а через покупку военного чина и при-зыва балерин в армию — всех балерин, которые поднимают ногу выше головы.
Балероны в армии не нужны, от балеронов в армии нет проку, как тухнет капуста, и заяц бежит мимо неё к свежему клеверу.
Лёха уже решил, что нашел выход, устроит новую жизнь в армии, когда станет миллиардером, но что-то плу-товское мешало, стояло комом в мыслях на пути к радости.
Дверь в раздевалку распахнулась, будто ураган «Ка-рина» пришел в гости в Россию.
— Лёха! Подъем! Рабочий день — кирдык, пора в шалман! — Митяй ввалился, счастливый, будто только что беседовал с красавицей молодой прима-балериной фило-софичкой депутаткой.
Митяй извлек из правого кармана помятую фотогра-фию голой девки из журнала, поржал над фотографией — так жеребец ржет над соловьем.
Лёха на миг представил на месте Митяя, или хотя бы под руку с ним идеальную балерину с шаловливым взгля-дом и задорными грудками, но затем сплюнул, будто про-глотил жука-скарабея.
Внимательно осмотрел Митяя, не нашел в нем и ря-дом с ним прима-балерину депутатку философичку и про-изнёс с протяжным выдохом:
— Во как!
На профсоюзном собрании, во как
После смены председатель профсоюза Сергей Ники-форович погнал свободных рабочих на собрание — так пас-тух гонит стадо к обрыву.
Уйти нельзя — премии лишат, как снеговика носа.
Может быть, премия и не светит, но всё равно боязно и неприятно, когда за ерунду деньги отдают — не в публич-ном же доме рабочие, и не в шалмане.
Лёха обреченно подумал, что шалман сегодня вече-ром пролетает, как фанера по столярному цеху.
Но не шалманом единым жив человек — пиво можно и в магазине взять, а дома — чем не шалман, если душа просит.
Окрыляло и то, что другие пацаны не убегают, даже смеются, словно в кабаре пришли бесплатное.
Когда шум в зале приутих — но не до тишины, а так — на холостых оборотах бобина крутится, Сергей Никифоро-вич постучал ложечкой по графину с водой, поправил очки на носу и начал длинную, двухчасовую речь о роли рабочего класса в современном обществе и на заводе в частности, где много учетчиц, и не все надевают нижнее белье.
Через пять минут Лёха уже отчаянно зевал, вывора-чивал челюсть, даже не закрывал рот ладонью — не до при-личий, когда глаза слипаются, и в своём коллективе мож-но, ведь не на приеме с балеринами.
Колька, Серега и Митяй разливали незаметно от ора-тора, пили, и лица их, красные, стали фиолетовыми.
Лёха не завидовал, но принял бы, и друзья угостили бы, но слишком далеко сели друг от друга — не подумал Лёха, не смекнул, что у парней всегда найдется, как у де-вушки за пазухой.
Настюха сидела рядом с выпивающими, но не пила, а смотрела грозно и осуждающе, как положено будущей эстрадной диве.
Лёха почесал за ухом, похлопал негромко по коленке, заложил ногу на ногу, затем переложил, выпрямился, сгорбился, проморгался — на этом развлечения закончились, словно цирк уехал навсегда в США.
Еще несколько минут Лёха крепился под гипнозом Сергея Никифоровича, но понял — не дотянет до конца со-брания, упадет, заснет, а это неприемлемо, потому что вы-делит Лёху из толпы заводских парней, из коллектива.
Голова падала водопадом, глаза опускались ведром в колодец, и тут Лёха увидел надписи на спинке кресла пе-ред собой — так перед отшельником в пустыне на песке по-являются письмена.
Скучающие рабочие до Лёхи — а кресла давно не ме-няли в актовом зале — оставили свои заметки на память и в назидание потомкам.
Сначала Лёха рассматривал рисунки: картинки с мужскими половыми органами он сразу отбросил за нена-добностью и пошлостью — гадко, непотребно и не интерес-но смотреть на профсоюзном собрании на то, что видишь каждый день у себя.
Но фигурки женщин, а все женщины изображены без одежд, обрадовали Лёху, и он даже причмокнул от удо-вольствия.
Английская Королева от посещения Палаты Лордов не получает больше впечатлений, чем простой рабочий от созерцания картинок на спинке кресла.
Неумелой рукой — рисовал явно не художник по при-званию — шариковой ручкой изображена обнаженная жен-щина с руками и ногами, чтобы не возникло сомнения, что она — здоровая, а не инвалидка.
Схематично нарисованы груди до пупка с палочками сосков.
Лёха даже покачал головой в легком негодовании: если пацан рисовал женщину, то зачем ей пририсовал гру-ди старухи — висячие, и даже на картинке дряблые, словно их высушили на Солнце.
Он на рисунке уменьшил бы груди, округлил до си-ликоновых форм — пусть на рисунке, но красиво, как Джо-конда в бане.
Джоконду Лёха раньше любил, любовался, даже на стену повесил репродукцию из журнала — Джоконда.
Но очкастые профессора испортили Лёхе настроение и Джоконду, когда по радио объявили, что существует версия, будто Джоконда — мужик, одетый бабой.
Профессора могли и соврать ради репутации и исто-рической полемики, но неприятный осадок в душе Лёхи остался, словно на дне океана радиоактивные отходы.
Мужик Джоконда, или женщина — теперь не важно, как и не важна судьба нарисованных женщин.
Лёха дальше оценивал нарисованную женщину, от-метил, что ноги у неё длинные, и это хорошо, а бедра кру-тые — тоже полезно для глаз мужчины и здоровья женщи-ны.
Лобок густо заштрихован — от души, пацан не пожа-лел чернил, возможно, что ручку украл у председателя со-брания.
Да, лобок нарисованной женщины не подкачал, вид-но, что пацан, хоть и неумеха в рисовании, но душу вло-жил, сгорел за рисунком.
Лицо нарисованное — схематичное, волосы длинные, и в длине волос Лёха тоже нашел художество и положи-тельное — так Мцыри в горах находит стихи Лермонтова к Гончаровой.
Нарисованная женщина смотрится в целом неплохо, патриотично, даже вызывает некоторое шевеление в мозгу, но что-то (кроме нудного голоса Сергея Никифоровича) тревожило Лёху, будто расческой водили по зубам.
Он испытывал дискомфорт, сердце грызла тоска, и щеки краснели за художника, словно Лёха заплатил ему за работу.
Лёха внимательно осмотрел рисунок и вздохнул с облегчением, будто план перевыполнил.
Рука художника дрогнула, и он нарисовал неровную талию — с одной стороны меньше, с другой — больше, буд-то срисовывал с натуры сколиозную инвалидку.
Никакой натуры на заводе нет, потому что завод, а тем более — актовый зал — серьезно, не хихоньки-хаханьки с голыми девками.
