Евгений Комарницкий - Эныч
— Ну, ты не очень-то, — пытается утихомирить страсти Кувякина Евгений. — Не расходись. Сам первый поддержал дядю Луку с шалашом.
— Да еще, — добавляет Саша, — звезду из соломы стал для шпиля мастерить. Хорошо, наш шеф тебе запретил, а то б еще подумали, что мы…
— Вот со звездой бы мы как раз и выиграли!
— Нет, Коль, не надо. Все было правильно. По делу, — говорит Федор. — Выше головы не прыгнешь. А что хорошо, то хорошо. Справедливо. Смотри, какой настоящий аппарат, фантастический, противник придумал. Залюбуешься. Я сам в детстве, когда меня ремнем отчимы лупили, мечтал стать воздухоплавателем.
— Спарведливо… Храшо… Мачтал… — передразнивает Коля. — Эх ты, плюха-матюха, я ж тебе не о том речь-то веду! — Он безнадежно машет рукой. — А ну вас всех к…
— Молчанье! Эй! — обрывает Кувякина сердитый рык Шуйцы. — Виктор Вильямыч говорит!
Коля делает улыбчатый поворот, кланяется индийским гостем и замирает с прижатыми к груди руками.
Главный режиссер театра под Парусами ровным голосом объясняет капитанам условия заключительного конкурса — конкурса капитанов. Напоминает, что призом для победившей команды будет ящик вина.
— Радуется сердце мое, — удобнее устраиваясь в кресле, кладет ногу на ногу Молекула, — что состязание наше венчает единоборство столь достойных и незаурядных мужей. Именно наклонность обоих лидеров к неординарному восприятию мира, а также различие их мировоззренческих концепций и побудили мой ум придать философско-поисковую окраску предстоящей дуэли… Шуйца, переведи народу мое замудренное витийство и не забудь ему выдать дотацию за долготерпение.
Пока Шуйца и пара его помощников под радостные стоны зала разбрасывают кассетными очередями вино в массы, другая часть свиты по кивку гвоздики Виктора Вильямовича усаживает капитанов на перевернутые ящики друг против друга. Александра ставит в кресло к своему сюзерену обнаруженный в суфлерской будке тщательно протертый глобус величиной с детский мяч. Погладив ладонью Северный полюс, Молекула, амальгамово поблескивая глазами, смотрит на Авангардия, на Луку.
— Так откуда же мы все-таки с вами идем, друзья? Куда? В чем смысл жизни нашей? Впрочем, нет. И первых двух вопросов достаточно.
Крутанув глобус, Виктор Вильямович воспаряет взглядом над задумавшимися Авангардием и Волохонским.
— Да чего тут думать?! — раздается из возбужденной толпы выкрик. — Из «гадюшника» идем, через Паруса и на Каменья! Чего там непонятного, да, Вась? Оставь еще каплю из недостаточной…
Выкрик поддерживается ржанием, мелким кваканьем и веселым спуском воды. Молекула недовольно кривит бровь. Шуйца бросает охране:
— Поговорить налегке с этим дуремаром.
Четверка десантников прыгает с эстрады, хватает нарушителя действа и, произведя пару ударов в солнечное сплетение, уносит сложившееся тело прочь. Белым лебедем под притихшими Парусами гладко плывет голос из кресла-ракушки:
— Все мы, дети мои, в одной лодке нашего общего причастия к этому маленькому празднику души, и я не называю вас ни участниками, ни зрителями, но друзьями своими и братьями. Шутите, острите, высказывайтесь на здоровье, отдыхайте по уму и по совести. Знайте: я с вами весь и весь я вас люблю. Ну, а теперь, внимание к нашим ведущим мастерам сцены. Кто первый?
Волохонский поднимает руку.
— Я! Вы мне позволите начать?
— Лишь этого хочу, — останавливает замедлившееся вращение глобуса Молекула. — Но только кратко и по существу.
— Понял и говойю, — в тон ему произносит лейтенант, взглядывая на парусиново-веревочную конструкцию соперника. — Я считаю: человечество есть беспокойный пьедукт высшего йязума, стъемящийся в своем спияльном язвитии пьетянуть йюку бьятьям во вселенную. Все.
— Угу. Понятно, — Молекула кивает и смотрит на Авангардия. Тот, запустив руку в черную бороду, делится своими соображениями:
— Здесь на первый вопрос уже был дан ответ из народа, и я с ним согласен. А на второй отвечу так, — смотрит себе под ноги Авангардий. — Дело выбора каждого — куда, но дело выбора каждого «куда»— кто.
— О как! — одобрительно морщит подбородок Виктор Вильямович. — Это ответ! Замечательно! Даже сам златоуст Аркаша, которого к моему глубокому сожалению сегодня с нами нет, не придумал бы ничего лучшего. Ну и кто же вы?
— Я и мои ребята, — пожимает плечами чернобородый капитан, — обычные трущебники жизни, поелику тяготеющие к самовыражению. Живем себе как-то, чего-то ищем, чего-то находим и чего-то ждем. Такое вот «кто». Ну, а куда… — Он поднимает голову, смотрит на вновь зашевелившийся шар. — Пока еще не знаю… По крайней мере, не в Йоханнесбург и не к братьям нашим по разуму. Но выход все равно должен быть.
— Значит, — покручивает за макушку глобус Молекула, — уйти, забыться, умереть и видеть сны и не смириться? Забавный симбиоз… Вторая часть ответа невнятна. По ящику двум капитанам!
Кожаные руки приподнимают соревнующихся вместе с сиденьями и подставляют под обоих по дополнительному ящику. Ноги капитана-лейтенанта Луки зависают, не обретя точек опоры.
— Это входит в условия конкурса, — объясняет Молекула. — Коснувшийся головой потолка проигрывает. Как видите, все сбалансировано: победителю достанется приз, зато побежденный заметно вырастет в глазах окружающих.
— Не могу согласиться с таким моим местом, — сжимает ноги замком Волохонский. — Я высказал точку зъения, котоюю под-твейдят многие ученые светила, а вот у моего пьетивника не оказалось пъи себе ни веских, ни надежных айгументов — один нео-пьявданный пессимизм. Так что я не понимаю, по каким къитейи-ям мне пъисудили ящик и заявляю пьетест…
Дядя Лука останавливает речь, так как под него закладывается еще один, третий этаж.
— Дизайн! Помоги Сонету узлы на корзине закрепить! Горелку больно не распускайте! — пользуясь паузой, дает указания своим товарищам Авангардий. Бароккоподтянутый Дизайн в штопаной безрукавке отставляет ведро с краской и подключается к увлеченно вяжущему узлы владельцу цепочки.
Молекула скашивает иронические глаза на дорождающийся в конвульсиях летательный аппарат.
— А знаете, капитан, — бодро говорит он Авангадию, — если бы в самом деле ваше жестяное чудо-бриг способно было б поднять ваш экипаж хотя бы на метр от сцены, то я, пожалуй, и поверил бы в возможность существования вашего гипотетического выхода. — Он доверительно смотрит в глаза невозмутимо-слушающему его собеседнику и доканчивает — Откроюсь — скучновато порой.
— Скоее эта колонна сама собой полетит в космос, — запальчиво замечает, указывая на винный штабель, не находящий места ногам Волохонский, — чем их так называемый шай от земли отой-вется. Пьесто ума не пъиложу, чем наше сооюжение хуже.
— Оно не хуже, — отзывается на слова Волохонского Авангардий. — Зачем же вот так. Что душа подсказала, то и получилось.
— Да, пъедставьте себе, получилось! — Волохонский скрещивает руки на животе. — И не какой-нибудь там абстьяктный кубизм в фойме сайдельки для пьепитания возвышенных позывов! А скажите-ка нам, молодой человек с землистым цветом кожи и йву-щейся в невесомость душой, почему вы, в таком язе, оказались не в планетаии, у Млечного пути, а здесь, на этой сцене, возле ящиков с восемнадцатигъядусным напитком? И не этот ли самый напиток является гоючим ваших идей? Попьебуй, не попей недельку — и сдуешь свой воздушный шайик.
Динамик, свинка и молодцы-перчатки весело хохочут. Коля и курсанты довольно улыбаются. Молекула обмахивает цветком уголки губ. Народ ждет.
— Авангард! — летит увлеченный голос от шара. — Крепеж сделан! Подводка готова! Сейчас балласт подберем! Как думаешь, противовесные блины со столбов сгодятся?
— Сгодятся, — отвечает Авангардий. — И верхние поменьше берите… Да, Лука, ты прав. Лжеполеты на этом сладком топливе бывали, и не раз. Но сейчас не оно управляет нашими действиями.
— Интеесно, что же? — покачивается на ящиках Волохонский. — Яныпе, значит, пили и хотели взлететь, а тепей, может быть, что-нибудь не то съели?
— Капитан Лука, — грозит пальцем Молекула, — должен заметить, что негоже вам покри-вывать душою. Ваше участие в соревновании также напрямую связано с тем же стимулирующим вас и вашу команду горюче-смазочным материалом. Так что, господа, будьте взаимно вежливы. Хотите вы того, или нет, но, — он скачками сводит зрачки к носу, — в нашем Подпарусном свинстве вы все равны.
Поддирижирывая сам себе гвоздикой, окуклившись и наклонившись вперед и вбок, Виктор Вильямович быстро напевает, подхрю-кивая:
— Ты свинья, и я свинья — все мы братья-швайны… А в самом деле, брат Авангардий, — переходит он на протяжную прозу, — ответьте нам, что привело вас, такую неординарную, утонченную и глубокую натуру, сюда, в этот отстойник человеческих судеб? Ну, расскажите… Ведь зло, как говорят, людей переживает, добро же погребают вместе с ними.
