Владимир Бабенко - Записки орангутолога
Море было спокойно, лишь вдалеке ползла на базу черная субмарина, создавая чудовищные белые буруны у яйцеобразного носа, да изредка показывался треугольный плавник косатки.
Сверху остров был плоский, весь покрытый торфом, который порос морошкой, вовсю кивающей желтыми головками.
Здесь были гнездования тупиков. Повсюду виднелись их норы. Мы стали бродить по острову в поисках трупов погибших птиц. Они встречались не часто. Мы с Игорем складывали их в полиэтиленовый пакет, для того чтобы потом принести добычу в лагерь.
Так, собирая трупы и водянистую переспелую морошку, мы добрались до середины острова.
Там была огромная скальная расселина, расколовшая Кувшин пополам. Все ее стены были белые от помета тысяч гнездящихся летом птиц, а в глубине, в легком тумане, дышала темная морская вода, над которой летало несколько моевок. Из расселины тянуло холодом, пахло водорослями, птичьим двором и тухлой рыбой.
На кафедре сельского хозяйства Тулупкина в этот день снова отличилась. Она рассказывала про различные сорта капусты.
— Брюссельская капуста, — говорила она, — достигает одного метра, то есть в человеческий рост. Ну, конечно, имеется в виду не взрослый человек, а ребенок, который в это время будет мимо проходить.
* * *
За день, с двумя перерывами на обед и ужин, мы облазили весь остров. У палатки в результате наших экскурсий набрался целый мешок птичьих трупов, которые потом орнитологи заповедника должны были обработать.
Вечером мы все четверо долго просидели у костра, пока егерям не надоели звуки настраиваемой мандолины. Моего друга прогнали подальше от лагеря. Егеря и я залезли в палатку и быстро заснули под тихий лепет штилевого прибоя, потрескивание костра и доносившиеся откуда-то сверху гитарные аккорды.
Снилась мне Испания.
Утром мы моря не увидели. И скал, которые должны быть за нашей палаткой, тоже — вокруг лежал густой туман.
Первым слегка загрустили работники заповедника. Они поняли, что сегодня катер точно не придет.
К вечеру загрустили и мы с Игорем, так как оказалось, что запасов продуктов — только на сутки.
Еще тоскливее стало на второй, точно такой же туманно-штилевой день. Продукты почти полностью закончились, стоящая в густом тумане палатка отяжелела и стала сочиться, а все наше барахло намокло. Но самое главное, пресная вода в канистре была на исходе. У егерей заканчивались и сигареты. Игорь предложил им было «Ментоловые», но они, покосившись на него, как на наркомана, отказались и продолжали страдать.
Затем, посовещавшись, бывалые работники заповедника скрылись в тумане и через час вернулись с двумя огромными нелетными уже задавленными ими птенцами чайки. Таким образом проблема с едой была решена.
Потом они походили по берегу и на одной горизонтально лежащей каменной плите нашли лужицу дождевой воды. Несмотря на то, что в лужицу иногда залетали морские брызги и помет с птичьего базара, для приготовления супа из чаек эта вода была в самый раз.
Егеря заварили этой водой и чай тоже, но он оказался совершенно непригодным. После соленого супа очень хотелось пить, и мы с Игорем, вспомнив о зарослях пресной морошки, полезли по мокрой тропе наверх, по ягоду.
По дневникам не могу воспроизвести точно, но по всей видимости, именно в это время в нашей подгруппе шел семинар по истории партии. Преподавательница этого весьма важного предмета — пожилая дама в зеленом платье с оранжевым сердцем на бедре — смачно ела грушу и комментировала ответ отличницы Тани.
— Очень хорошо, Танечка! Я чувствую, вы тщательно проработали все первоисточники. Одна небольшая просьба — прижимайтесь ближе к Ленину. Ближе. Ближе. Еще ближе.
Туман рассеялся (а значит и катерок смог придти за нами) только через два дня, как раз в тот момент, когда на всем острове кончилась морошка, а все мы уже и смотреть не могли на вареных, благоухающих рыбой чаек. Наконец-то нас забрали с острова. Все полтора часа хода до Харлова мы сидели в теплой, сухой каюте и пили настоящий — то есть пресный — чай.
На кордоне егеря, вспоминая о наших мытарствах, подарили нам с Игорем соленую семгу и обещали истопить баню. Но в баню мы так и не попали.
Только мы развесили наши вещи у печки кордона, а Игорь стал заботливо перебирать свои сушеные, но успевшие слегка заплесневеть белые грибы, как с моря послышался знакомый гудок — идущий в Мурманск «Петродворец» собирал пассажиров.
* * *На знакомом корабле мы снова в целях экономии и с надеждой на добрых попутчиков взяли билет на палубу. Но добрых попутчиков не было, и мы весь рейс голодные и холодные в своих шинелях проболтались по всем палубам «Петродворца».
Особый приступ голода у нас вызвал интерьер каюты помощника капитана. Дверь его жилища была приоткрыта как раз настолько, чтобы перед нами предстал удивительный натюрморт, достойный кисти малых фламандцев — зеленая пузатая бутылка болгарского коньяка «Плиска», граненый стакан на четверть наполненный этим напитком и початая пачка шоколада «Золотой ярлык». Рядом лежал апельсин. Кроме того из каюты пахло хорошим табаком.
Мы, глотая слюну и вспоминая вареных птенцов чаек, соленый чай и пресную морошку побрели по кораблю дальше.
* * *В Мурманске у нас хватило денег только на билет в общем вагоне до Москвы, на две буханки белого хлеба и на триста граммов самого дешевого колбасного сыра. И еще на проезд в московском метро.
Наши закопченные шинели так благоухали, что на обратном пути в поезде никакие жалостливые песни уже поднаторевшего в игре на мандолине Игоря не смогли надолго удержать проходящих мимо попутчиков, и результаты колядок были намного скромнее, чем по дороге на север.
Однако и этого нам хватило, чтобы немного приободриться. А когда до Петрозаводска оставалось всего два, часа мы решили, что грех проезжая через Карелию не побывать и в Кижах. И мы вышли в Петрозаводске. На день.
На вокзале нас тут же остановил военный патруль и сначала попросил предъявить документы. А когда мы показали гражданские паспорта, то потребовал немедленно снять с шинелей разноцветные погоны, чтобы не позорить Советскую Армию. Что мы и сделали.
Мы сдали в камеру хранения рюкзаки с ружьем, мандолиной, соленой семгой и полусушеными грибами. На деньги, извлеченные из неприкосновенных запасов взяли билеты на один из последних в этом году рейсов «Метеора» до Кижей (навигация и туристический сезон заканчивались) и поехали.
А у нашего курса в этот день началась педагогическая практика по химии. Наш знакомый Толик (прославившийся на военных сборах тем, что на броневике гонял в соседнюю деревню за водкой) в своем классе давал тему «Щелочные металлы». Он даже выпросил на кафедре химии металлический натрий — для того, чтобы удивить учеников. И это ему удалось. Начался урок. Толик достал банку с натрием. Весь класс притих, а методисты, сидевшие, как двоечники, на задних партах, довольно зашушукались.
Толик объяснил классу, что натрий — очень агрессивный металл, который мгновенно вступает в реакцию с кислородом воздуха и парами воды, образуя при этом сильную щелочь и поэтому его хранят под слоем керосина.
Потом Толик не спеша открыл банку, достал рукой большой тускло-серебристый кусок натрия и протянул его в сторону класса. Все ученики увидели его сочащуюся керосином пятерню, сжимающую щелочной металл.
— Натрий руками брать нельзя — торжественно и наставительно сказал детям Толик. С одним из методистов стало плохо.
Мы целый день бродили по совершенно пустынному острову, где все было выдержано в едином стиле — и сам Кижский погост, и стоящий в стороне, на отшибе, хутор с проживающими там хранителями музея и даже современный деревянный туалет — тоже с резьбой и крытый лемехом.
В Петрозаводск мы вернулись уже под вечер. Время до отправления поезда у нас еще было достаточно, и мы отправились побродить по берегу У причала, на мелководье мы обнаружили множество трехиглых колюшек.
На судовой свалке нашлось помятое, но целое ведро, и мы за час руками наловили для родной кафедры около полусотни рыбешек — как очень хороший объект для этологических исследований.
Так что в общий вагон поезда Петрозаводск-Москва мы грузились не только с нашими рюкзаками, но и с полным ведром воды.
Дорога до Москвы была спокойной, если не считать, что весь поезд был набит демобилизованными моряками, которые по такому случаю поголовно упились.
* * *Надо ли говорить, что в Москве в студенческой среде мы быстро прослыли героями. Во-первых, мы прогуляли полмесяца занятий и, что самое главное — начало педагогической практики. Во-вторых, мы своим товарищам к пиву привезли настоящую соленую семгу, которую (как мы удачно соврали), конечно же, поймали сами. В-третьих, в кафедральном аквариуме плавала целая стая наших колюшек. В-четвертых, своей девушке я подарил настоящую жемчужину, самолично добытую в глубинах северных рек. А Игорь очаровывал всех студенток тем, что ходил по факультету, как один из героев Бердслея с висевшей за спиной на ремне мандолиной. А когда его поклонницы просили что-нибудь исполнить, он снимал инструмент с плеча и ловко бил три «блатных» аккорда боем «трешка». И тогда все видели, грубо приклеенные клеем БФ-2 к деке мандолины крупные перлы, которым позавидовала бы английская королева. Если бы, конечно, эти перлы не были бы такими корявыми.
