Андрей Кивинов - Перемена мест
— Слушай, это — твое личное дело. Резвишься ты с проститутками или в города играешь, меня не касается. Только от Насти отстань, — продолжал бороться за счастье Федоров.
Да она, похоже, сама уже отстала.
— Пас меня, что ли? — Вячеслав Андреевич смерил соперника презрительным взглядом истинного арийца.
— Сдался ты мне! Если бы не Настя, я бы тебя в упор не заметил. Я её пас, — эмоционально признался горе-ухажер и тут же поправился: — В смысле следил. В смысле интересовался, как и с кем проводит время. В смысле чтобы оградить ее от ненужных связей.
— В смысле! В смысле! — передразнил Золотов и фыркнул. — Это у вас тут, прямых людей, обычное дело, да? А в ресторане как оказался? Завтракал? Так там один завтрак половина твоего оклада.
— Случайно, — неуверенно соврал романтик, слегка краснея, — думал, вы туда вместе пойдете. Короче… Люблю я ее.
— А она?
Романтик вздохнул так, как вздыхают проигравшие миллионный процесс адвокаты и палачи, не отрубившие голову с одного удара. Опустился на итальянский стул.
— Она мне, прикинь, не говорит ничего! Ни да, ни нет. Больше года эта ерунда тянется. Я уж и так и эдак. Ты скажи прямо — пошел вон или… не пошел. Так ведь нет! И не посылает, и «да» не говорит. У нее мама — золотая женщина, мне сочувствует…
— Дима, не любит она тебя, — осторожно, но со знанием дела просветил Золотов. — А не посылает, потому что, наверно, жалеет. Такое бывает.
— Она сама тебе сказала? — тоном обманутого вкладчика тут же спросил романтик.
— Нет, подружку попросила!
Вячеслав Андреевич вдруг вспомнил себя в Димином положении. Было это совсем недавно, а кажется, что вечность назад. Он тогда как раз универ окончил, в Москве зацепился.
Славе Золотову, уроженцу Тульской области, остаться в златоглавой и во сне не могло присниться, предпосылки к этому отсутствовали полностью. Мешал всем знакомый замкнутый круг. Жилье не снять, потому что денег мало — зарплата у юрисконсульта невеликая. Как и у молодого адвоката без рекомендаций и выигранных дел. Как и у следователя-первогодка. А куда еще устроиться, если связей нет? Связей же нет, потому что сам не местный, откуда им в Москве взяться? В Туле у матери имелись связи, да и то не железные. Слава и думать не думал, чтобы в Москве остаться, хоть и очень бы хотелось.
Но судьба улыбнулась — очень вовремя всплыл старый товарищ отца, пропавшего без вести в геологической экспедиции. Приехал в их Алексин по делам, решил найти друга молодости. Слава как раз дома на каникулах отдыхал. Мама на стол собрала, посидели, выпили, разговорились. Приятель отца, оказалось, давно в Москве, по партийной, единороссной линии резво передвигался. Пообещал похлопотать, чтобы Славку на работу пристроили в хорошее место.
И что удивительно — не обманул. Пристроил в административный округ, в юридический отдел, специалистом. С одним, правда, условием — в «Единую Россию» вступить. Да это не жалко. Ради столицы хоть в «Батьковщину».
Тут и Макс Овалов кстати вынырнул. Он тоже в Москву подался счастья искать. Но действовал по-другому, с помощью удачной женитьбы. Он и путь к богатству предложил.
А не было бы у Золотова мохнатой партийной руки? Сидел бы на родине, в адвокатской конторе. Или следователем. И тоже бы по кому-нибудь страдал и мялся. Золотов всегда перед барышнями робел. До тех пор, пока не научили, что почти все покупается и продается в этой жизни. И барышни не исключение.
Осознав трагизм возможного исхода событий, Вячеслав Андреевич абсолютно искренне Диму пожалел. Себе он такой жизни, как у опера Федорова, не пожелал бы. Он дружелюбно похлопал неисправимого романтика по плечу и со всей присущей ему душевностью заметил:
— Старик, поверь, это можно пережить.
Окосевший от тепла и пива маргинал авторитетно, со знанием дела добавил:
— И заметьте, определенность — всегда лучше.
Его приятель никак сентенцию не прокомментировал, он уютно прикорнул, положив голову на подлокотник.
Дима такого перенести не мог. Мало того, что этот московско-калининградский ухарь в глаза Настиным равнодушием тычет, так еще и бомжи поучать будут! Так скоро весь город сочувствовать бросится! Одной Анастасии Журавлевой, кажется, дела до него нет.
Дима в бессильной злобе зарычал, вскочил со стула, поддал ногой коробку с лузинскими ботинками. Вид новых башмаков из крокодиловой кожи, усугубил ситуацию. Он подскочил к стене и со всей дури саданул по ней кулаком.
Но кулаку повезло, он не сломался. Не повезло гипсокартону. Рука романтика ушла в пробитую брешь и уперлась во что-то жесткое и холодное. Дима в первую секунду испугался, но тут же вспомнил, что сегодня можно всё — Москва прикроет. Вытащил руку из дыры и принялся ее пристально, разглядывать. По логике — с той стороны тоже должен находиться гипсокартон — стена не несущая. Обо что же он чуть не разбил кулак?
Он заглянул внутрь, в образовавшуюся дыру.
— Что там?
— Железяка какая-то.
Золотов подошел ближе, посветил внутрь фонариком от мобильного. Действительно, в паре-тройке дюймов отсвечивал металлический лист. Перегородка? Из железа? Вячеслав Андреевич поспешил в соседнюю комнату. Картина «Купальщица в Хургаде». Холст, масло, двадцать первый век. Ничего купальщица. Веселая. Придется снять. Не купальщицу — картину.
А под холстом… Заветная дверца. Не от театра. И не от волшебной страны. От сейфа.
И в связке ключей висит золотой ключик. Открываем, смотрим.
Ого!
— Не блефовал человек, — раздался за спиной воодушевленный глас романтика.
У Вадика Лузина сегодня был не лучший день.
* * *На письменном столе в кабинете номер тринадцать тесно лежали многочисленные коробочки с ювелирными изделиями, пачки денег, старинные раритетные кинжалы, пакетики с кокаином. Чуть в стороне — револьвер.
— Это с ювелирки на Пушкинской, — пояснял зачарованный Дима, беря в руки один предмет за другим, — в прошлом году. Я пробил по базе — один в один… Это антиквара на разбой поставили в Северном районе. Тоже глухо. Везде в масках, с пистолетами.
Вид у романтика был такой, как будто он на спиннинг вытащил русалку с пятым номером бюста. Ильичев, тоже разглядывавший коллекцию, нервно взял в руки револьвер, словно собираясь пустить пулю в висок. В принципе, было от чего.
— Боевая игрушка, — авторитетно пояснил Федоров, — с маслятами. И наркоты года на четыре потянет.
— Почему же он все это не сбыл? Не носить же собирался? Надо без мозгов быть, чтобы дома такие улики хранить.
На сей вопрос ответил третий находящийся в кабинете. Его временный хозяин — Вячеслав Андреевич Золотов, скрывающийся под личиной Антона Романовича Плетнева и вертящий в руках золотую брошь.
— Можно поинтересоваться, хотя я подозреваю — обыкновенный фетишизм. Как память о лучших мгновениях жизни. Да и вещички приметные — опасно сбывать. Город у вас маленький. А выкинуть жалко.
— И что теперь с этим хозяйством делать? — Ильичев с тоской задал вопрос куда-то в пространство, не рассчитывая на ответ.
— Как что? — бодро пояснил Федоров. — Поднимать дела, Лузина в тюрьму и колоть на остальную команду. Вон Антон арестует всех. Да, Антон?
— Я могу, конечно, — неуверенно протянул «Антон», который и сам был не рад столь впечатляющей находке, — но все зависит от судьи. Говорят, у вас с этим не очень строго. Если можно так выразиться, повышенная судейская лояльность, вызванная особенностями местной Фемиды.
Угораздило же так влипнуть! Давай, Антоша-Слава, выходи теперь на авансцену, свети лицом. Завтра твое фото в газете напечатают с соответствующей моменту подписью.
— Вот именно! — со знанием дела подтвердил Ильичев, нервно вертя в руках фуражку. Он смотрел на вещи реальнее, чем подчиненный Федоров. — Ни один судья Лузина не закроет! Умалишенных нет. Даже со всем вот этим! В лучшем случае — залог, да и то сомневаюсь. Лузин, разумеется, тут же смоется. И Антон Романович никому из них не указ!
— Но мы хотя бы попробуем, да? — не собирался отступать романтик, на глазах превращающийся из мелкого в особо опасного: — Обратной дороги все равно нет.
Золотов понимал, что его склоняют к очень рисковой авантюре, поэтому решил не отвечать.
— А Москва нас точно прикроет? — осторожно поинтересовался у него Ильичев.
Майор пока еще не окончательно позабыл такие понятия, как честь мундира и совесть белого офицера. Но вместе с тем подобного страха за звезды на погонах этого самого мундира давно не испытывал.
— Да, прикроет, — рассеянно ответил Золотов, занятый размышлениями о том, как из всего этого выпутаться.
Ильичев подошел вплотную и, наклонив голову к самому следовательскому уху, шепотом спросил, чтобы даже Федоров не слышал:
— Скажите, а это по всей стране или только у нас?
