Эфраим Севела - Остановите самолет — я слезу! Зуб мудрости
Я не жалуюсь. Мне повезло с предками. На мою долю досталось больше нормы. А у других детей ни одного нет. Погибли дедушки и бабушки на войне. Или в Сибири, куда их Сталин сослал.
У меня — все живы. Даже два лишних.
Получилось это вот как. Мамин папа — дедушка Сема, у которого — скулы и узкие глаза, отчего его можно принять за китайца, во время войны с немцами пропал без вести. Бабушке Соне — его жене и маме моей мамы, прислали официальное извещение, что он убит, и назначили пенсию. Как вдове солдата. Бабушка Соня погоревала-погоревала. Она и сейчас красивая. У меня ее точеный носик. И встретила человека, который в нее влюбился с первого взгляда. Сошел с ума от любви. Так рассказывает бабушка Соня. Во время войны, когда женщин — пруд пруди, а на мужчин — жуткий дефицит, молодой человек, офицер, влюбляется во вдову с ребенком (моей мамой) на руках и делает предложение. Только полоумная откажется.
Так бабушка Соня вышла замуж за дедушку Степана. За русского человека и немножечко антисемита. Ее бывший муж и мой дедушка Сема, когда в хорошем настроении, любит пошутить в присутствии деда Степана:
— Степан, когда женился на Соне, не был антисемитом. Прожив с ней столько лет, он стал антисемитом и злейшим врагом еврейского народа.
И все смеются. И дедушка Сема. И бабушка Соня. И дедушка Степан тоже.
— Вот дает! — дружелюбно хлопает дедушка Степан дедушку Сему по спине, и дедушка Сема после этого долго кашляет.
Тут, конечно, возникает подозрение, что я немножечко завралась. Откуда взялся дедушка Сема, похожий на китайца и совсем не убитый, а, наоборот, живой? И еще шутит над дедушкой Степаном — мужем своей вдовы бабушки Сони?
К счастью (а я люблю дедушку Сему), будет время, расскажу, почему он не погиб на войне. Попал в плен и остался живым, потому что похож на китайца, и никто не догадался, что он — еврей. Бабушке же Соне сообщили, что он убит, и оформили вдовью пенсию. Бюрократия!
После войны дедушка Сема вернулся домой, а там его ждал сюрприз. У его дочери (моей мамы) уже был отчим. Бабушка Соня поплакала. Дедушка Сема тоже. Дедушка Степан напился как свинья (со слов бабушки). И дедушке Семе ничего лучшего не оставалось, как оставить их в покое. Он подыскал себе новую жену. Тоже военную вдову. Но не липовую, а настоящую. У которой мужа убили не по документам, а на самом деле.
Так у меня появилась еще одна бабушка. Вернее, меня еще тогда на свете не было. Бабушка Сима детей не имела и к моей матери, которая еще была ребенком, проявила настоящую материнскую любовь.
Моя мама сразу обзавелась кроме родных отца с матерью, еще и мачехой и отчимом. Которым всем предстояло в будущем стать моими дедушками и бабушками.
Таким образом, на мою долю выпала участь стать единственной внучкой шести дедушек и бабушек. И я об этом не жалею. Как говорил дедушка Степан, мне здорово повезло в жизни, и я выросла в здоровом советском коллективе. Под этим коллективом он подразумевает нашу семью: девять взрослых людей, считая моих папу с мамой и прадедушку Лапидуса, дружно сплотившихся вокруг меня — единственного ребенка.
По нашей семейке, как говорит мой папа, можно изучать историю России (советский период) и на живых примерах видеть, как советская власть создавалась (прадедушка Лапидус — старый революционер, знал Ленина) и укреплялась (дедушка Лева — инженер, строил Московский метрополитен, самый красивый в мире, бабушка Соня — врач, на войне оперировала раненых солдат и возвращала их в строй, бабушка Люба была директором парфюмерной фабрики, пока не стали коситься на евреев и увольнять их с руководящей работы, а бабушка Сима была инженером-химиком на секретном заводе, который таинственно назывался почтовый ящик номер такой-то, и я полагаю, что там выпускали ракеты, хотя бабушка Сима не подтверждает это, но и не отрицает).
Я сознательно упустила двух дедушек — Сему и Степана. По ним тоже можно изучать историю СССР. Только не самую лучшую ее часть.
Дедушка Лева и все три бабушки были честнейшими людьми и такими коммунистами, каких сейчас уже нет. Я уж не говорю о прадедушке Лапидусе. Он был лично знаком с Лениным, и его можно поставить в музее и показывать посетителям за плату.
Они всю жизнь получали награды за хорошую работу. Ордена и медали. Очень много благодарностей. Которыми можно было обклеить стены в их маленьких тесных квартирках. Но никогда не хитрили и не ловчили. Себе не просили больше, чем другим. Хотя занимали высокие должности. И, конечно же, не воровали. А кто в СССР не ворует? Кроме моей родни, я думаю, воруют почти все. Иначе все население Советского Союза ходило бы разутым и раздетым. И с опухшими от голода лицами.
Но в семье не без урода. Так гласит русская поговорка. Нашим уродом, без которого семьи не бывает, был дедушка Сема. Похожий на китайца. Он единственный не был коммунистом и ни в какие идеалы не верил. Дедушка Сема верил в деньги. И делал их в большом количестве.
Как? Очень просто. Он, в отличие от остальной родни, не учился и не получил высшего образования. Те, с высшим образованием, жили на свое жалкое жалованье, на сухую зарплату, как говорил дедушка Сема. А он не знал счета деньгам. Потому что он заведовал пивным ларьком на Тишинском рынке. Маленький киоск, сбитый из листов фанеры и на скорую руку покрашенный линючей краской. Там стоит большая деревянная бочка с помпой, и дедушка Сема качает эту помпу, и из крана в толстые стеклянные кружки бежит струйка пива, наполняя их доверху пенной шапкой. Все дело в пене. Как объяснял мне дедушка Сема. Полкружки пива, полкружки пены. Пена — чистая прибыль дедушки Семы. Покупатели — народ нетерпеливый. Не ждут, пока пена осядет, а дорываются до пива, как голодные свиньи до свежего дерьма. Я снова цитирую дедушку Сему.
Вторая статья его доходов — ведро или два водопроводной воды, подлитой в бочку. Жаждущий народ не отличает разбавленное пиво от неразбавленного. И снова денежки текут в карман продавцу.
Если отбросить родственные чувства и посмотреть на это со стороны, то дедушка Сема — вор. Самый элементарный вор. Которому место за решеткой. И так на него смотрит остальная родня. Еле скрывая брезгливость.
Но он не просто вор, а выдающийся вор. Потому что ни разу не сидел долго. Если он и попадался, то знал, кого подмазать, кому сунуть взятку, и всегда выходил сухим из воды.
Он — ворюга, спекулянт, аморальный тип, жулик, ловчила, паразит, расхититель социалистической собственности, взяточник, мародер, разрушитель устоев советского государства — это лишь малая толика кличек, какими его наградила негодующая родня, был самым дружелюбным человеком в нашей семейке. И я его люблю, пожалуй, больше всех остальных. Если не считать прадедушки Лапидуса. Но тот — святой. Он не в счет.
Жулик Сема, разрушитель устоев советского государства, подкармливал, чтоб они не протянули ноги из-за своей честности, всех остальных членов нашей семейки — строителей коммунизма. Ко дням рождения приносил самые дорогие подарки, доставал по блату заграничные пальто и ботинки, которые ни за какие деньги не купишь. Подбрасывал всем в холодильники дефицитные колбасу или копченую рыбу. Давал денег взаймы. И никогда не напоминал о долге.
И у него брали. Хотя и краснели, и клялись, что имеют дело с этим аморальным типом в первый и последний раз. По семейным праздникам, подвыпив, даже целовались с ним и вместе пели революционные песни. Других песен мои предки не знали. Дедушка Сема подпевал им без слов. Мычанием. Потому что он выговорить не мог диковинные слова этих песен. Его тянуло петь на идиш. И в конце ужина ему удавалось спеть соло душераздирающую песню «Ди идише маме» — еврейская мама. Наши твердокаменные коммунисты слушали жулика Сему и оттаивали. И даже рыдали, стесняясь своих слез.
Сухими оставались глаза лишь у одного члена нашей семейки — дедушки Степана. Его «Еврейской мамой» не проймешь. Потому что он — не еврей.
Пожалуй, сейчас не найти еврейской семьи в СССР без русского родственника. У нас таким был дедушка Степан. Муж бабушки Сони. Бывшей жены дедушки Семы.
Как говорил по этому доводу дедушка Сема:
— В нашей семье, слава Богу, теперь есть полный джентльменский набор. Старый большевик, отсидевший при всех властях, жулик, ни разу не сидевший, и свой палач — майор КГБ в отставке, дедушка Степан.
Мои родственники, когда оправдывались друг перед другом, почему терпят в своей кристально чистой среде такого пройдоху, как дедушка Сема, сваливали все на меня:
— Он без ума от Олечки. Он одевает ее, как куколку. Крошка обожает его.
Они, конечно, лицемерили. Дедушку Сему терпели за то, что он всех выручал из беды и давал им, чистоплюям, возможность жить вполне прилично. Не марая собственных ручек. И гордясь своей чистотой.
А я его любила не за то, что он одевал меня, как куколку. А за то, что он — славный. Не лезет с нравоучениями. Не требует благодарности. А просто любит. И еще за то, что у него, жулика, такая добрая, бесхитростная улыбка. Как улыбнется, так его китайская физиономия расползается до ушей, а глазки сначала превратятся в узкие щелочки, а потом совсем исчезнут.
