Юлия Вознесенская - Жила-была старушка в зеленых башмаках…
— Вот так он всегда, — пожаловался дед. — Веревки из меня вьет и куличики лепит. Ладно, договорились.
— А ты, дед, давай свою летную прощальную спой.
— Спою, а как же без этого? — И Егор Александрович бодро ударил по клавишам и запел:
Дождливым вечером, вечером, вечером,
Когда пилотам, прямо скажем, делать нечего,
Мы приземлимся за столом,
Поговорим о том, о сем
И нашу песенку любимую споем!
И все три подружки, естественно, подхватили, песня-то была с детства знакомая:
Пора в путь-дорогу!
Дорогу дальнюю, дальнюю
Дальнюю идем!
Павел тоже пел с ними вместе — у него, кстати, был неплохой, хотя и несильный тенорок.
Окончив песню, Егор Александрович закрыл крышку пианино и встал.
— Давай-ка, Павел, я тебя отвезу в твою комнату и на постель переложу. А потом я отвезу домой наших замечательных гостей.
— Нет-нет, — возразила Агния Львовна. — Отвозить нас не надо, мы своим ходом до дома доберемся: погода стоит чудесная, мы с удовольствием прогуляемся по снежку. А вот до останов- можете нас проводить.
— Как скажете!
— Василия с собой возьми, дед!
— Обязательно возьму.
— Вы что, кота выводите на прогулки? — удивилась Лика Казимировна.
— А как же! Он ведь сибиряк — ему обязательно надо зимой по снежку каждый день гулять, а то шубка не будет пушистой.
Уложив внука, Егор Александрович помог одеться дамам и отправился их провожать. А кота он с собой не прихватил, потому что тот куда-то исчез.
— Ну ладно, я потом с ним схожу погулять, — махнул он рукой. — Наверное, набегался с Титаником и теперь спит где-нибудь в углу.
По дороге они еще раз договорились об ответном визите Зубовых в следующее воскресенье.
— А что вам приготовить на обед? — спросила Агния Львовна.
— Да что угодно! Лишь бы к чаю были пирожки. Если это не слишком хлопотно.
— Ну что вы, какие хлопоты? Нас же трое! Заказывайте обед, не стесняйтесь.
— А тогда… Тогда можно борщ? Мы с Пашкой сто лет не ели настоящего домашнего борща.
— Будет вам борщ!
Подходя к остановке возле Летнего сада, Егор Александрович вспомнил о несостоявшемся свидании.
— Знаете, а я теперь очень доволен, что свиданье на Лебяжьей канавке не состоялось. Я бы чувствовал себя не в своей тарелке, был бы неловок. Вы замечательно придумали, что решили встретиться со мной втроем! У нас есть друзья, есть добрые знакомые, но такого чудного, уютного вечера мы с Пашкой не припомним. Не говоря уже о пирожках…
— Да полно вам все о пирожках! — засмеялась Агния Львовна. — Поведетесь с нами — привыкнете к пирожкам, как к обычной повседневной еде.
— Какая восхитительная повседневность! — заметил Егор Александрович.
Подошел их автобус, приглашающе распахнул двери. Лика Казимировна вошла первой и помогла залезть Титанику, за ними поднялась Агния Львовна, последней на ступеньки взошла Варвара Симеоновна, и Егор Александрович подал ей сумку, которую всю дорогу вез за собой. Дверцы автобуса закрылись, и тут из сумки раздался истошный вой и высунулась взъерошенная морда Василия — кот был в панике!
Лика Казимировна застучала обоими кулачками в заиндевевшее окно и закричала: «Егор Александрович, постойте! Заберите кота!»; Агния Львовна бросилась по свободному проходу почти пустого автобуса к водительской кабине с криком: «Будьте добры, остановите ваш автобус!»; и только одна Варвара Симеоновна ничего не кричала и не двигалась с места — она спокойно стояла, нажимая специальную кнопку для связи с водителем возле входных дверей. Автобус остановился, и подруги вместе с Титаником и сумкой с орущим Василием через несколько секунд снова стояли перед удивленным Егором Александровичем.
— Василий решил не дожидаться воскресенья и отправиться с нами! — сказала Варвара Симеоновна. — Забирайте вашего беглеца!
— Они так подружились с Титаником, что решили не расставаться, — объяснила поведение Василия Лика Казимировна.
— А вы поводок для него случайно не захватили? — спросила Агния Львовна. — А то мы вам сумку для него оставим.
— Поводок я не брал. Да он никуда не убежит, я его приучил у ноги ходить, — успокоил ее Егор Александрович, поглаживая Василия, который, успокоившись и сидя на надежной хозяйской руке, теперь поглядывал сверху на Титаника и делал вид, что пытается оттуда достать его лапой. А Титаник сидел на снегу и молча глядел на него, не вступая в игру и грустно предчувствуя окончательную разлуку.
— По-моему, они насчет сумки сговорились с Титаником заранее, — с подозрением глядя на них, сказала Лика Казимировна.
— Да нет, просто Василию понравился запах внутри сумки — мы же с ней на рынок ходим, — предположила Агния Львовна.
— Все кошки любят забираться во всякие ящики и сумки: норки выискивают, — подвела итоги Варвара Симеоновна.
Егор Александрович с улыбкой их слушал.
— Интересно, так все-таки кто же из вас Орхидея? — спросил он.
— А вот этого мы вам ни за что не скажем! — лукаво воскликнула Лика Казимировна.
— Может же у нас остаться хоть один секрет на троих? Мы вам сегодня, кажется, все про себя рассказали, — сказала Агния Львовна.
— Свой последний пирожок каждый должен заработать сам! Напряженным интеллектуальным трудом! — заявила Варвара.
Им повезло (или, скорее, не повезло, потому что расставаться теперь уже снова не хотелось): следующий автобус подошел очень скоро, и они простились все еще раз, в том числе и Василий с Титаником: Егор Александрович наклонился, и котик слегка съездил-таки лапкой по лохматой голове приятеля. В ответ Титаник радостно взвизгнул и отбежал, приглашая приятеля махнуть на все лапой, спрыгнуть с хозяина и побегать-поиграть на снежку. Не получилось. Пришлось ехать домой.
В автобусе подруги молчали, только изредка переглядывались, улыбаясь каждая своим мыслям. Уставший Титаник упросил хозяйку взять его на колени, свернулся там и безмятежно уснул.
— Утром приходите ко мне пить кофе, — сказала Варвара Симеоновна, когда они остановились на площадке каждая у своей двери, — обменяемся впечатлениями!
* * *А вот Егор Александрович с Павлом на завтра откладывать ничего не стали.
— Ну что, внучек, проведем «разбор полетов»? — предложил Егор Александрович, входя в комнату внука. Довольный Василий уже успел наскоро перекусить и теперь крепко спал в ногах у Павла.
— А как же! Я уж тебя поджидаю. Чего вы так долго гуляли с Василием?
— Да так:.. Хотелось поскрипеть снежком, подумать. А ты уже отдохнул, я смотрю, лицо порозовело.
— Это с пирожков.
— Спина-то как?
— В порядке спина, не отвлекайся. Ну говори, которая тебе понравилась больше всех?
— Все три понравились. Одна лучше другой! — И он пропел дурашливым козлетоном:
Если б я был султан,
Я б имел трех жен
И тройной
Красотой
Был бы окружен!
— Ну, дед, ты, смотрю, разошелся! А пел ты сегодня замечательно, в ударе был и в голосе.
— Мне и самому так показалось. А не зря я все-таки спел под конец «Белую акацию»?
— Что ты говоришь, это же твой коронный романс!
— А как ты думаешь, наши дамы не приняли его за намек на их возраст?
— Да что ты! Вот если бы ты спел «Отцвели уж давно орхидеи в саду»…
— А тебе-то, Пашка, кто больше всех понравился?
— Не кто, а что: пирожки, ясное дело.
— Чревоугодник ты, Павел!
— Да нет, у меня к пирожкам было чисто лирическое отношение — я ел и свою бабушку вспоминал.
— Ты бы еще сказал «платоническое отношение»!
— Я именно это и имел в виду!
— А что ж ты тогда мне последний пирожок не оставил, жадюга?
— Не хотел, чтобы у прекрасных дам сложилось о тебе превратное мнение: пусть они думают, что ты в них влюблен бескорыстно.
— Ну, уж и влюблен. Торопишься, Павлуша, торопишься, как всегда!
— Надо ковать железо, пока горячо.
— Ладно, неуемный ты кузнец моего счастья, сейчас тебе отдыхать пора, а не ковать.
— Вообще-то я уже и так почти сплю. А какой-то… счастливый был вечер, да, дед?
— Верно ты говоришь, Павел, — именно счастливый. И только одно его омрачает!
— Что его омрачает? — чуточку встревожился Павел.
— Да мне-то еще посуду мыть!
— Ой, дед, да ты, я смотрю, совсем разучился понимать женщин, холостяк ты мой замшелый! Я уверен, что Агния Львовна успела незаметно все перемыть, пока вы с Варежкой распевали дуэтом, а мы с Ликуней на вас любовались.
