Александр Белокопытов - Рассказы о литературном институте
А он запыхался, красный весь от беготни.
— Так чая-то не было! Самовар у них еще не закипел. Сказали, чтоб попозже зашел… А пока это вот купить присоветовали, сказали, что это тоже ничего, горяченькое…
Ладно, так и поехали… Хорошо! Из кувшина прихлебываем, раз присоветовали… Ничего чаек, тоже горяченький попался, обжигает и продирает, как надо. Вся простуда, какая была в организме, — со свистом вон вылетает! А уж как весело и непринужденно беседа складывается! Хоть бери блокнот и записывай. Кто что не скажет, все умно и складно выходит. Одни афоризмы и пословицы вылазят. И — правильно. Что молчком-то ехать? А то дорога дальняя, если молчком ехать — со скуки подохнешь.
А Ананьев скоро пошел с пассажирами знакомиться… Кого не увидит, ко всем подсаживается.
— Кто такие и куда едете? Я вот — Ананьев, в Астрахань еду, черной икры из тазика ложкой поесть. А вы куда? А ну-ка предъявите документы! И вещи — на стол! Погранзона! Сдать колющие и режущие предметы!
А пассажиры отказываются. Никто не хочет ни документы предъявлять, ни вещи показывать — скучные люди! И погранзона их не пугает. Ладно… Тогда он им сплясать решил. А то, может, в вагоне-то и плясунов еще настоящих нет? Пустъ народ поглядит да поучится.
И давай плясать, по голяжкам себя бить… А он всегда в хромовых сапогах ходил, чтоб все думали, что он в армии подполковником служил. Поплясал для народа, а в вагоне-то не шибко разойдешься — теснота! Надоело ему в тесноте по голяжкам бить, пошел он тогда просто по вагонам шататься… Дошел до начала состава и к машинисту полез:
— А ну дай, — говорит, — машинист, порулить. Я трактористом работал, тягал за рычаги, будь здоров! Все знаю. А то ты еще, черт слепошарый, завезешь туда, куда не надо. Дай-ка я состав поведу, я дорогу до Астрахани знаю!
А тот не дает.
— Не положено, — говорит. Жадный оказался.
А тут и милиционер неизвестно откуда на лыжах вылез. Увидел его Ананьев и обрадовался.
— О-о, — говорит, — друг человека — милиционер! Дай-ка мне, милиционер, пистолет подержать и шороху навести, а то скучно ехать. А то у тебя в кобуре, может, и не пистолет вовсе, а — огурец соленый? Дай-ка нам огурца закусить! А лыжи свои можешь снять пока, пусть отдохнут, а то они устали.
А милиционер ни пистолет не дает подержать, ни огурца закусить — тоже жадный оказался, жадюга. Говорит:
— Если каждому пистолеты давать подержать, то пистолетов не напасешься! Милиция-то — не резиновая.
Тут и второй милиционер подбежал… Вдвоем уж они кое-как скрутили Ананьева, упарились, пока скрутили. А тут, в аккурат, и город Мичуринск нарисовался. Остановка. Проводник объявляет:
— Которые до Астрахани — на выход. Вот ваша Астрахань! Сейчас вас здесь черной икрой до отвала накормят, — и давай выталкивать, сначала Ананьева, потом — меня, за мной — жену мою и собаку нашу — маленькую, но злую…
И милиция помогает, тоже подпихивает сзади, приговаривает:
— Вот уже и карету вам подогнали… Сразу в гостиницу и поедете, как благородные люди… Там уже и икра, и вобла, и пиво — все приготовлено…
Глядим мы: точно! Стоит на перроне машина с будкой, нас поджидает… Сама — серого цвета, а надпись на боку — красная. Кто в очках, может и прочитать. А мы очки не взяли. Значит — и читать не будем. Рядом с машиной еще трое в милицейской форме стоят, улыбаются… Предлагают нам в гостиницу ехать…
Делать нечего, слезли мы с поезда, сползли… а то еще сопротивлялись слегка, вдруг да нас насчет икры в заблуждение вводят? Впереди — Ананьев, он — руководящее звено, я — за него прячусь. Жена моя — за меня, а за жену — собака наша… Собака наша хотела сразу на них наброситься и изорвать всех в куски, да я не дал, пожалел их…
Погрузили нас в «карету» и все — с почетом: по ступеням взобраться помогли, на почетные места посадили и дверь закрыли на ключ, чтоб нас в дороге лихие люди не ограбили. Привезли в гостиницу… Гостиница — ничего так… Только сероватая какая-то, не очень-то приятно в сероватой поселиться… Ну да ладно! Может, у них на весь Мичуринск всего-то она одна и есть. Выбирать не приходится.
Поселили нас с Ананьевым в номер… Ничего номерок… Общий попался… Здоровый такой, просторный, чтоб всех желающих принять можно было. А желающих попасть в гостиницу всегда навалом бывает. И правда, народу в номере — битком набито. Кто спит, кто подремывает, наблюдает за происходящим вполглаза, а кто и не спит — шатается туда-сюда, вчерашний день ищет… А номер со всех сторон решетками забран, на тот случай, наверное, чтоб ворье мичуринское не залезло… Хорошо, надежно! Я тогда спать лег, делать-то нечего, Ананьев бодрствовать остался, а жена моя с собакой на улице приютилась… Сказали, что ей номер не предусмотрен, она горяченького-то не пила. Ананьев, пока бодрствовал, со всеми перезнакомился, сна — ни в одном глазу, давай в женский номер кричать, знакомиться. А он как раз напротив, тоже решеткой забран. Кричит в женский номер, обращается с речью… Проснулась там одна хорошая жиличка, подошла к решетке, улыбается ласково, как будто всегда его знала.
— Кто ты, души моей рассказ? — спрашивает Ананьев.
— Рая я… — отвечает жиличка.
— А я — дядя Слава! — обрадовался Ананьев и сразу песню ей исполнил что попусту-то болтать — и всю душу в пение вложил:
Ах, Рая, Рая, Рая, ты со мной играешь!
Ну, играй, играй, играй, играй…
Ты меня из рая прямо в ад бросаешь,
А потом из ада снова в рай!
да так хорошо спел, душевно, как на оперной сцене.
Рая даже прослезилась и зарыдала в голос. А он не унимается и все, что есть у него, предлагает:
— Рая, выходи за меня замуж! Поедем в Астрахань черную икру есть, а оттуда — в Москву, стихи писать… Выходи за меня, я тебя люблю по гроб жизни, — сильно расчувствовался.
И Рая расчувствовалась — колотится в решетку…
— С большим удовольствием, — говорит, — выйду, как только клетку позорную откроют!
Но пока объяснялся он ей в любви, нас и освободили… Жена моя на улице сидеть замерзла, пошла и откупилась от милиции деньгами, капустой, засунула каждому за голенище… А они в хромовых сапогах ходили, чтоб все думали, что они в милиции офицерами служат. Нас и отпустили за примерное поведение.
Вышли мы на улицу, на волю… А на улице — ночь, темень непроглядная! Все улицы в Мичуринске кривые, темные, одна лампочка на фонаре кое-как болтается… А у них на весь Мичуринск одна лампочка и была! И еще — снегом в лицо несет, буран по городу гуляет… Буран и бандиты, а остальные все спать позавалились, если что — не добудиться. Хорошо, хоть с нами собака была, а она в обиду не даст, любого на куски порвет. Собака за пазухой сидит, а мы все наруже зябнем… Хоть бы в какую конуру спрятаться, что ли?
Наконец остановили легковую машину… Сами уже в сосульки превратились. Ох, и сташно в Мичуринске в три часа ночи, да еще зимой!
— Вези, — говорим, — нас обратно в Москву. Не хотим больше в Астрахань ехать, не нужна нам черная икра! И у вас не хотим гостить, надоело, неприветливые люди у вас в Мичуринске! — сговорились с ним, он и повез… Сказал, что он сам-то хоть и мичуринский, но — хороший, другим не чета.
Едем по городу, по кривым темным улочкам… Хоть бы, думаем, побыстрее за город выехать да газу наддать, чтоб дорога-дороженька перед нами до Москвы стрелой легла… Нет, не успели выехать! Привязался за нами легковой автомобиль без номеров и сигналит, чтоб немедленно остановились… Ну, бандиты, верное дело! А наш-то водитель не останавливается, показывает им, что тормоза у него отказали, не может никак остановиться…
Кое-как от них отвязались, за город выехали… А там дорога заблокирована, трактора стоят… И опять — милиция! Палками машет, чтоб остановились. Есть ли, нет тормоза? Стоп — и все.
Ну, остановились кое-как… Мы то пригнули сразу башки, чтоб нас милиция не узнала, а то вдруг узнает, опять в гостиницу отправит… Ну, ее, эту гостиницу к лешему! Мы в таких гостиницах живали, что мичуринским и не снилось! Пошел водитель наш выяснить, в чем дело? Не нам же переться, выяснять! Мы башки-то пригнули, не дома сидим, у мичуринцев в гостях!
Пришел водитель… Так и так, говорит, нет нам никакой возможности на Москву прорваться — всю дорогу перемело… Остается одно: на вокзал возвращаться и поездом телепаться… Делать нечего, повез он нас обратно в немилый Мичуринск, на вокзал…
А на вокзале — и билеты нам на поезд купил и до вагона помог добраться… А то мы уже извелись все! Сказали ему:
— Неси ты нас теперь к вагону, мил-человек, мы — устали, сил никаких нет!
Сгреб он нас в охапку: и Ананьева, и меня, и жену мою, и собаку нашу отнес в вагон и по своим местам разложил… Правда, хоть сам и мичуринский, но — хороший оказался.
А в вагоне мы отогрелись и в себя пришли… А в вагон-то еще много разных мичуринских набилось, они поехали в Москву яблоки мичуринские продавать, чтоб московских на базарах облапошить, а самим — разбогатеть. Тут уж Ананьев на них и отыгрался…
