Леонид Ленч - Тернистый путь
Не успела супруга П. П. Фасина сказать: «Не отвлекайся, Петруша, потом расскажешь», как ее Петруша, не успев досказать, а главное, затормозить, вмазал своего бежевого «Москвича» в черную «Волгу». Посыпались стекла, жена Петра Петровича присадила себе на лоб изрядную шишку, он тоже получил ссадины и царапины. Сбежались доброхоты-свидетели, подошел суровый милицейский старшина. Подходит, а из разбитого «Москвича» несется безумный хохот.
— Сейчас нам с вами не до смеха, гражданин, прекратите! — строго сказал суровый старшина. — Вы можете давать объяснения? Или вам сначала оказать медицинскую помощь?
Еще не пришедший в себя после удара, экономист молчит с закрытыми глазами.
Коробочка ржет и кудахчет.
Супруга П. П. Фасина стонет.
Старшина недоумевает.
Тут выскакивает из толпы какая-то плечистая женщина в красной мини-юбке.
— Товарищ милиционер, у него смех на почве истерики от шока, а у меня незаконченное среднее медицинское образование. Позвольте, я приведу его в чувство.
— Приводите!
Плечистая женщина лезет в машину, садится рядом с экономистом, одной рукой берет за его подбородок, а другой лепит ему одну за другой не сильные, но довольно звонкие пощечины. И при этом повторяет:
— Прекратите смех! Прекратите смех!
Супруга П. П. Фасина хватает ее за руку и слабым голосом говорит:
— Он не может прекратить, он на нем сидит!
Кончилась вся эта история для Петра Петровича
более или менее благополучно. Свой «Москвич» и чужую «Волгу» он отремонтировал — пришлось залезть в долги. Анекдоты он больше не рассказывает, но в книжку записывает — для потомства. Что касается заморской игрушки, то он ее подарил одному нашему общему знакомому — эстрадному артисту. Тот тоже пустил коробочку в дело. Репетируя свои куплеты, он просит жену нажимать на коробочку в тех местах, где ему — для вдохновения — нужна реакция публики на его репризы. Вдохновение получается, но, когда я спросил его, совпадает ли реакция игрушки с ожидавшейся реакцией зрителей, он ответил неопределенно:
— Не всегда.
НАШ МАЛЬЧИК ПЛАЧЕТ
Мальчик создан, чтобы плакать, Мама — чтобы петь…
В. Инбер
Нагулявшись с отцом во дворе, Андрюшка сладко спал в своей кроватке, прихватив лишний, сверхрежимный час, и Наташе удалось ускользнуть из дома незаметно.
Она быстро оделась, сына целовать не стала — как бы не проснулся! — и, безмолвным кивком головы приказав Сереже, мужу, следовать за собой, вышла на лестничную площадку. Муж Сережа приказ выполнил — последовал.
— Ну, я поехала, — сказала Наташа, нажав кнопку лифта, ожидая от любящего супруга слов одобрения и сочувствия.
— Трусишь?! — сказал любящий супруг.
— При чем тут трусость?! Знаешь, как назвал один великий артист прошлого, не помню, кто именно, театральную премьеру? Он сказал, что для истинного артиста театральная премьера — это всегда как прыжок через пропасть.
Мягко громыхая, страшно медленно — так казалось Наташе — тянулась наверх кабина лифта.
— Но ведь ты пока еще не великая артистка, — мягко сказал Сережа, — пускай через пропасти премьер сигают ваши первачи, всякие там заслуженные львы и тигрицы, а наш бедный заяц…
Наташа взорвалась мгновенно, как чуткая мина нажимного действия:
— Сколько раз я тебя просила — не смей называть меня бедным зайцем! И вообще… «нет маленьких ролей, есть маленькие артисты». Азбука театра! Пора бы тебе ее усвоить. Нельзя в наше время оставаться таким… узкопленочным технарем.
Нервно вздрогнув, кабина наконец остановилась на площадке восьмого этажа. Наташа вошла в кабину, но дверцу за собой не закрывала, придерживала ее рукой.
— Когда Андрюшка проснется, действуй по моей инструкции. И пожалуйста, не осрамись… папа Сережа!
Дверца кабины резко захлопнулась, и кабина с космической — так казалось Сереже — скоростью полетела вниз.
Сережа вернулся в квартиру, постоял у двери в спальню — все было тихо, Андрюшка продолжал спокойно спать. Пока не проснется, можно поработать над кандидатской. Сережа прошел к себе, сел за письменный стол и углубился в дебри электроники. Работа пошла ходко, в темпе. Но вот из спальни до ушей будущего кандидата технических наук донеслось недовольное кряхтенье и хныканье. Отпрыск проснулся и властно давал о себе знать. Сережа поспешил в спальню.
Разрумянившийся после сна Андрюшка сидел в постельке, недовольно тер кулачком глаза. Его полная нижняя губка была чуть оттопырена. Дурной знак!
«Кажется, он собирается зареветь!» — с тревогой подумал Сережа.
Как многие молодые отцы, он не выносил детского плача и терялся, когда Андрюшка ни с того ни с сего, как думалось Сереже, принимался реветь. В такие минуты папу Сережу угнетало сознание собственного бессилия.
Сережа взял Андрюшку на руки, стал тормошить, целуя мальчика в его четко, аккуратно вылепленный лобик.
— Ну, ты здоров спать, Андрюха! Молодец!
— Аадец! — сказал Андрюшка и милостиво улыбнулся. Гроза миновала!
Сережа вытащил из кармана Наташину инструкцию, прочитал про себя ее первый пункт
«Без суеты и паники одень нашего бедного ребенка, когда он проснется».
Операция одевания прошла благополучно, но как только Андрюшка был одет, он вырвался из отцовских рук и убежал. Сережа настиг его в прихожей — Андрюшка стоял у двери на лестницу. Когда он обернулся, Сережа увидел, что нижняя Андрюшкина губа вернулась на свою исходную перед ревом боевую позицию.
Сережа заглянул в инструкцию, во второй ее пункт.
— А мама ушла в магазин за молочком, — бодро сказал папа Сережа. — Она скоро вернется.
Андрюшка благополучно проглотил наживку второго пункта инструкции, и Сережа решил, что можно переходить к третьему.
«Свари ему манную кашу, так, как только ты — ха-ха! — умеешь ее варить, и накорми нашего бедного ребенка».
Пока варилась каша, бедный ребенок, лепеча что-то себе под нос, тут же, в кухне, занимался любимым делом — вытирал тряпочкой свои машины, одну за другой. Сначала вытер деревянную грузовую с отодранными напрочь колесами, потом пластмассовый бронетранспортер с лихими солдатиками в зеленых касках с желтыми автоматами, потом металлическую заводную..
Машины вытерты, каша сварена и — с грехом пополам — съедена. Что идет дальше по инструкции?
«Не оставляй нашего бедного ребенка без внимания ни на минуту. Почитай ему вслух «Кроху» Маяковского либо Маршака».
Отец и сын уселись рядышком на диване в комнате, громко именуемой «рабочим кабинетом», и отец стал вслух, с выражением читать сыну стихи Маршака о том, как мама Мышка подобрала для своего сыночка подходящую няньку.
— Приходите, тетя Утка,
Нашу деточку качать.
Мышонок забраковал тетю Утку — у нее противный голос. Не принял он и тетю Жабу, и тетю Щуку, и тетю Лошадь…
— Приходите, тетя Кошка,
Нашу детку покачать.
Тетя Кошка, как известно, понравилась мышонку, но, увы, и мышонок пришелся по вкусу тете Кошке.
Прибежала Мышка-мать,
А мышонка… не видать!
Увлеченный собственным чтением, Сережа не сразу понял, что Андрюшка тихо плачет, а когда понял и опустил книгу на колени, было уже поздно — тихий плач превратился в громкий рев.
— Ты что, Андрюха?!
Андрюшка зарыдал еще громче, еще горше. Это была первая стадия того самого двенадцатибалльного рева-урагана, которого так боялся чувствительный «узкопленочный технарь».
— У тебя что-нибудь болит?
Андрюшка замотал головой. Крупные светлые бусинки слез катились по его щекам, и казалось, этому бурному слезопаду не будет конца. Что с ним такое? Почему он плачет так горько, с таким ужасным надрывом? Мышонка жалко? Но ведь Наташа много раз читала ему эти стихи, и он — ничего, улыбался и даже смеялся!.. Видимо, надо его как-то развлечь, переключить на другие эмоции.
Сережа покрутил диск телефонного аппарата, сказал нарочито громко и бодро:
— Это слон? Послушайте, слон, наш мальчик плачет, что делать?.. Хорошо, я передам!
Он положил трубку и сказал продолжавшему реветь Андрюшке:
— Слон — понимаешь, сам слон! — просил тебе передать, что, если ты перестанешь плакать, он придет к нам в гости.
Андрюшка замолчал. Перспектива встречи со слоном, видимо, заинтриговала его, но через секунду ураган рева, перейдя в свою вторую стадию, с новой силой стал бушевать в комнате. Слон был тут же забыт. Та же участь постигла и Бегемота, и Крокодила, и доктора Айболита, и Мойдодыра — всех, кому звонил по телефону начитанный папа Сережа.
Изнемогая, он оставил наконец в покое телефонную трубку и сказал плачущим голосом:
— Слушай, Андрей Сергеевич, перестань, а то я, кажется, тоже зареву. Так и будем с тобой реветь дуэтом?
