Самуил Шатров - Нейлоновая шубка
Веня протянул манто, аккуратно увернутое в бумагу. Он улыбался, обнажив ровные, хорошо подогнанные зубы.
«Вот ферт! — подумал Исидор Андрианович. — Ни одного изъяна! Ну, попадись ко мне в руки. Повертишься в моем кресле!»
Глава третья
Исидор Андрианович не любил жену, родственников, Глашу, соседей, коллег, сокурсников, земляков — словом, всех окружающих его людей. Любви стоматолога не мог удостоиться ни один из двух миллиардов девятисот миллионов жителей нашей планеты, если не считать дочери. Дочь он обожал. Он питал к ней самые трогательные, самые нежные отцовские чувства. Ей он и купил нейлоновую шубку.
Исидор Андрианович с трепетом ждал приезда своей Настеньки. Кажется, совсем недавно она поступала в институт. Только вчера уехала в Ленинград на учебу. И вот — нате вам! Дочь геолог, дочь невеста. Какое счастье, что она возвращается в Москву!
Вернуть родное чадо в столицу было не так-то просто. Исидору Андриановичу безумно повезло. Судьба сослепу бросила в его зубоврачебное кресло корчившегося от боли председателя комиссии по распределению студентов. Командированный в Москву председатель света белого не видел. И тут стоматолог превзошел самого себя. Он удачно удалил больной зуб, запломбировал два других и снял камень. Он привел челюсти председателя в такое идеальное состояние, что тот мог бы сжевать брусок легированной стали, будь на то желание. Вместе с зубом Исидор Андрианович вырвал у своего пациента обещание направить дочь на работу в Москву.
Настенька приехала под вечер. Несмотря на поздний час, в мрачной, затемненной квартире Бадеевых заиграли солнечные зайчики. После традиционных объятий, поцелуев, беспорядочных расспросов стоматологу был нанесен первый удар.
— Папа, я должна сообщить тебе одну важную новость, — сказал Настенька.
Глядя на откровенно счастливое лицо дочери, Исидор Андрианович почувствовал, что у него сжалось сердце.
— Только не пугайся, папочка, — заспешила Настенька. — Он хороший парень. Я люблю Владика уже давно, целых полгода!
— Какой парень? Что за Владик? — еще больше испугался стоматолог.
— Владик — это мой жених!
Наступила нехорошая пауза. Исидор Андрианович оперся волосатой рукой о край стола. Железная его длань постыдно дрожала.
— Хорошо, — сказал он. — Спасибо!
Жена стоматолога Раиса Федоровна на всякий случай заплакала.
— Ты что, не могла обождать? — линялым голосом спросил Исидор Андрианович. — Тебе было невтерпеж?
— Но если я его полюбила…
— Полюбила! Десять тысяч раз ты еще могла полюбить!
— Погуляй, дочка, на воле! Не суй голову в ярмо! — запричитала Раиса Федоровна. — Поживи в свое удовольствие.
— Такие молоденькие! — поддакнула Глаша.
— Что за спешка?! Тебе негде было жить? Нечего было есть?! Ты старая дева?! — закричал Исидор Андрианович.
— Он богатый, — догадалась Глаша.
— Как вам не стыдно, Глаша! — покраснела Настенька. — Он такой же студент, как и я!
— Студент? Понятно! Одна пара брюк, дырявый макинтош и полуботинки на все случаи жизни, — с нескрываемым сарказмом сказал стоматолог. — Лучшего и желать не надо!
Исидору Андриановичу не пришлось размусоливать свои переживания. Раздался звонок, и Глаша, чертыхаясь, пошла открывать дверь.
В комнату вошел высокий нескладный парень в стареньком, хорошо промытом ленинградскими дождями плаще.
— Это мой Владик! — сказала Настенька, исторгая из глубин своего существа волны любви и света.
Парень вытер запотевшие очки, и его милое и некрасивое лицо изобразило крайнюю степень смущения.
Стоматолог тяжело поднялся со стула. Небрежно кивнув в сторону парня, он сказал Глаше:
— Вечерний прием сегодня отменяется.
— А с острой болью? — спросила поднаторевшая в зубоврачебных делах Глаша.
— С болью? — переспросил Исидор Андрианович с трагической усмешкой. — А как быть с моей болью? Какой врач ее снимет? Не знаешь, Глаша?
Он пошел в кабинет, тяжело волоча ноги.
— Я подумаю, Настенька, — сказал он в дверях.
Стоматолог думал неделю. Внешне жизнь семьи Бадеевых шла своим чередом. Стонали пыльные старушки, Исидор Андрианович пересчитывал захватанные десятки. Чертыхалась Глаша. Как-то вечером опять пришел Владик. Стоматолог демонстративно удалился в свой кабинет. Он вышел оттуда лишь час спустя. Исидора Андриановича шатало.
— Украли! — сказал он Владику. — Увели!
Владик страшно смутился.
— Поверьте, Исидор Андрианович, — начал было он. — Я…
— Единственное счастье, единственную радость украли!
— Папочка, меня никто не крал! — воскликнула Настенька.
— Машину украли! — рявкнул стоматолог и, схватившись за сердце, повалился па диван.
Через две недели Глаша сделала для дворничихи обстоятельный доклад о событиях в доме зубного врача.
— Как он, значит, на диван повалился, так и не встал!
— Придуривается, — поставила диагноз дворничиха.
— Понаехали врачи. Небольшой, говорят, инфархт.
— Неужто помрет?
— Нет, уже вставать начал.
— Я же говорю, придуривается. А Настенька как?
— Уезжает. «Не хотим, говорит, папа жить в Москве. Не нужна нам ваша квартира…»
— Не с руки, значит…
— Ага, неподходяще. В Сибирь уезжают. Дескать, для ейного Владика работа там самая наилучшая. Дескать, там он развернется у полную силу, а здесь ему развороту не будет.
— Молодой, молодой, а деньгу, видать, любит!
— А как же иначе! И, дескать, ей надобно в Сибири жить — в тундре каменья искать… «Там, говорит, папа, работа меня внутренне удовлетворяет, а тут не удовлетворяет…»
— Стало быть, тоже свой рубль ищет! А как он, живодер?
— Не спрашивай! Как про каменья услышал, так у него язык отнялся. Сидит, ушами двигает…
— Переживает, значит!
— Страсть как переживает. Он ей и так и этак: здесь вам и комната, и отопление, и освещение, и родители, и богатство, а она головой мотает…
— Отделиться хотят…
— Я ей и то говорю: как же ты, Настенька, у тундре жить будешь, может, там манафактуры и вовсе нет? Не слухает!
— Свое доказывает…
— Напоследок Исидор Андрианович вынул шубку красоты неописуемой! Настенька не берет!
— Отказывается, значит?
— «Спасибо, говорит, папа, только такая шубка в тундре будто ни к чему. Не носильная она в тундре вещь!»
— Ну раз такую вещь не берет — значит, все! — заключила Хабибулина.
Прошла еще неделя. Настенька и Владик уехали в Сибирь. Исидор Андрианович встал с постели. Машину так и не нашли. Он понес шубку в комиссионный магазин.
Веня-музыкант встретил стоматолога без особых почестей. Он не высказал и большого удивления. С деланным равнодушием он распластал нейлоновое диво на прилавке.
— Не трудитесь. Можете не изучать ее. Она ненадеванная, — сказал Исидор Андрианович.
— Я не столько изучаю, сколько думаю, — ответил Веня.
— Вы, оказывается, по совместительству еще мыслитель, — заметил стоматолог.
Веня пропустил мимо ушей бестактную остроту.
— Я думаю о том, — сказал он, — во сколько оценить этот заграничный ширпотреб.
— Выпадение памяти — первый признак склероза, — сказал стоматолог. — Неужели вы запамятовали, что я заплатил вам четыре тысячи!
— Я никогда ничего не забываю, — сказал Веня. — Просто жизнь идет вперед. Ситуация, к сожалению, изменилась. Матильда Семеновна, сколько нам принесли вчера на комиссию нейлоновых шуб?
— Шестнадцать! — не моргнув глазом, соврала приемщица.
— Вот видите! Из-за рубежа приехал какой-то ансамбль песни и пляски. Актрисы начали распродавать шубы. Они узнали, что импортный нейлон не выдерживает наших морозов!
— Это ужасно! — сказал стоматолог. — И что вы предлагаете?
— Мы можем теперь оценить эту вещь только в три с половиной тысячи рублей.
— Побойтесь бога, Веня! Вы расцениваете свою байку про ансамбль в пятьсот рублей? Не слишком ли это дорого?
— Какая байка! Это же факт… — начал было Веня.
— Слушайте, дорогой! — сказал серьезно стоматолог. — Жизнь больно ударила меня. У меня увели машину. У меня украли дочь. У меня большая душевная травма. Но я еще не стал сумасшедшим. Я не созрел для палаты номер шесть. Я нормальный.
— Я не понимаю, как можно переживать из-за каких-нибудь пятисот рублей?
— Я всегда переживаю, когда у меня хотят отнять деньги. Такой уж у меня характер. Заверните шубку — и закончим этот глупый разговор!
— Боже мой, какой вы принципиальный! — сказала Матильда Семеновна, посылая стоматологу одну из лучших своих улыбок.
