Самуил Шатров - Нейлоновая шубка
— Переступи, переступи, — сказала Матильда Семеновна, — тебя на скамейку посадят…
— Вы не думайте о нас дурно, — попросила профессорша. — Просто нам хотелось посоветоваться…
— И почему люди так любят наживаться? — с надрывом спросила Матильда Семеновна. — Ну, я понимаю, спекулирует какая-нибудь уборщица. Большая семья, маленькая зарплата. Но обеспеченные люди? В нашей квартире живет один эстрадник. Чуть ли не каждый месяц он едет за границу, привозит оттуда барахло и торгует направо и налево…
— Совести у него нет, — сказал Веня.
— И как он только не боится общественности?
— Жадность, — сказал Веня.
— Ваш муж — интеллигентный человек. Неужели вы пошлете его на рынок? — с нескрываемым осуждением спросила Матильда Семеновна.
— Как вы могли подумать! — оскорбилась Нина Михайловна.
— Эх, на свой страх и риск даю две двести! — в порыве великодушия воскликнул Веня-музыкант.
— Смотри, схлопочешь выговор, — предупредила Матильда Семеновна.
— Пусть! Я пойду и на это! — самоотверженно заявил Веня.
Профессор смутился.
— Нет, зачем же, — сказал он. — Мне вовсе не хочется, чтобы из-за меня были неприятности. Выписывайте квитанцию на две тысячи.
Супруги Мотовилины оформили свои деловые отношения со «Скупторгом» и покинули магазин..
— Я где-то читал о трагедии одной официантки, — сказал профессор уже на улице. — Изо дня в день она видела жующих людей. Восемь часов в сутки — одни жующие челюсти! Они перемалывали на ее глазах сотни килограммов пищи. И она возненавидела пищу и свою клиентуру. Я вспомнил об официантке, когда заговорила эта женщина из «Скупки». Сколько неподдельной горечи было в ее словах! Она, видимо, возненавидела людей, торгующих вещами!
— Ужасная работа! — сказала жена профессора.
— Еще бы! Ежедневный поединок с человеческой жадностью должен выматывать нервы!
— Когда продадут шубку, напиши им, пожалуйста, благодарность, — сказала жена.
— Обязательно напишу! — пообещал профессор. — Им нужна моральная поддержка!
Тем временем в фанерном закутке тоже шел непосредственный обмен впечатлениями.
— Вы видели что-нибудь подобное? — спросила, давясь от смеха, Матильда Семеновна. — Отдать за две тысячи такую бесценную вещь!
— Он ненормальный, — сказал Веня. — У него не все дома.
— Он слишком интеллигентный, — сказала Матильда Семеновна.
— Он совестливый, ненормальный интеллигент, — уточнил Веня.
— Ну и комик вы! — вдруг прыснула приемщица.
Матильду Семеновну начало трясти от смеха.
— Что вы там корчитесь? — спросил Веня.
— Когда вы сказали про стенгазету, у меня чуть выкидыш не сделался!
— А почему вы не можете быть редактором? Что у вас интеллекта не хватает?
— Ай, идите вы! — простонала Матильда Семеновна.
Она долго тряслась на своем табурете.
— Матильдочка, — сказал Веня, — смех признак морального здоровья. Но одним смехом не проживешь, если ты не эстрадный сатирик. Принимайтесь за дело! Обзвоните клиентов!
В комиссионном магазине, где директорствовал Вениамин Павлович Гурьянов, существовала особая система сбыта вещей. Наименее ходовые товары продавали в установленном порядке. Веня и Матильда Семеновна сбывали модные вещи, минуя продавцов. Разница между комиссионной и продажной ценой оседала в их бездонных карманах.
Веня-музыкант и его верная помощница имели обширную клиентуру. Для переговоров по телефону они пользовались хитроумным кодом. Вот и сейчас Матильда Семеновна набрала номер и страстно зашептала в мембрану:
— Мила Аркадьевна? Прибыла чудесная книга. Переплет невиданной красоты. Какого цвета обложка? Я даже не знаю, как вам описать. Вы когда-нибудь гуляли лунной ночью? Видели, как блестит река при луне?.. Вот именно, цвета лунного серебра!.. Что? Вам не идет этот цвет?! Не смешите меня! Он идет всем…
— Не теряйте на нее время, — сказал Веня. — Позвоните лучше Исидору Андриановичу. Он прибежит сюда без шляпы!
Матильда Семеновна набрала новый номер.
— Если мы не продадим шубку за четыре куска, считайте меня идиотом! — не без торжественности сказал Веня.
Новелла о преуспевающем СТОМАТОЛОГЕ
Глава вторая
Глаша, домработница Исидора Андриановича, сорокалетняя женщина с лицом плоским и жирным, как блин, никак не могла привыкнуть к звонкам. Они отравляли ей жизнь. С утра дребезжал будильник. Затем наступала очередь электрифицированного колокольчика у входной двери. Потом начинал названивать истерик телефон. Вечером, когда приходила молодежь коммунальной квартиры, он звонил не переставая. Это приводило в ярость Глашу. К 12 часам ночи она накалялась добела. Впрочем, и днем она дымилась от негодования. Никто, кроме нее, не подходил к телефону. Добрую половину своего рабочего времени она проводила в беготне от телефона к входной двери.
К Исидору Андриановичу Бадееву, зубному врачу-надомнику, густо шли пациенты. Они валили косяком. Порой Глаше казалось, что весь город терзается от зубной боли. На пути к двери Глаша осыпала будущего пациента проклятиями, из которых самыми безобидными были: «Чтоб у тебя скулы повылазили!», «Чтоб ты зубами землю грыз!», «Чтоб тебе в десну инфекция попала!»
У Исидора Андриановича лечились командировочные. Забегут, начнут молить:
— Доктор, помогите! Мне завтра на коллегии отчитываться!
— М-да, коллегия вам в зубы смотреть не станет, — острил доктор.
Он не спеша извлекал из стеклянного шкафчика свой пыточный инструментарий, закатывал рукав халата, обнажая волосатую ширококостную руку молотобойца.
Еще лечились у Бадеева обеспеченные старухи в траурных мантильях времен «Торгсина» и таких же прюнелевых туфлях. Старухи даже на врачебном кресле не снимали соломенных шляпок с пришпиленными к ним пыльными букетиками искусственных цветов. Пыльные старухи не доверяли поликлинике. Ведь у тамошних врачей не было такой холеной остроконечной мушкетерской бородки, перстня на левом мизинце и величественных манер.
Со старухами Исидор Андрианович был отменно любезен. Лишь иногда он говорил с легкой укоризной в голосе:
— Так, голубушка, у нас дело не пойдет. Вы сомкнули челюсти. Вы закрыли их, как сейф. Будьте благоразумны, дорогая.
Клиентка трусливо разжимала зубы, и вскоре раздавались ее стоны, тонкий старушечий плач, прерываемый ласковым голосом Бадеева:
— Мужайтесь, дорогая. Не цепляйтесь за свои корни!
Вечерами Глаша выносила на помойку отходы стоматологического производства: удаленные зубы, отслужившие свой век коронки, кусочки гипса, окровавленные тампоны.
— Живодер! — возмущалась дворничиха Хабибулина. — Такой тип с человека шкуру соскребет и папиросу закурит.
— Живодер и есть! — охотно соглашалась Глаша. — Плюну я на ихнее жалованье и ворочусь назад в Тимофеевку.
— Ворочайся, — говорила дворничиха. — Что ты у этого костолома не видела?
— Не нравится мне ихняя квартира. Цельный день он людям скулы наизнанку выворачивает.
— Эсэсовец, — говорила дворничиха.
— Эсэсовец и есть, — подтверждала Глаша. — Весь день в квартире мужики стонут, бабы ревмя ревут. Сердце обрывается. Поверишь, за десять лет никак привыкнуть не могу!
— А ты не привыкай. Зачем на них здоровье кладешь? Пусть его мадам тряпкой помахает.
— Она помахает. Дождись! Нет, не буду я больше жить у них. Не нужно мне ихних подарков. Пойду на фабрику имени Бабурина. Дадут мне белый халат, буду конфеты в цеху заворачивать.
— Уйди! — говорила дворничиха. — Понапрасну ты у них жизнь губишь.
— Дождутся они, что уйду. В молочный бар приглашают, подавальщицей. Обратно же в кафетерий. А то и на вертикальную стенку.
— Это что за стенка?
— В парке. В павильон «Гонки по вертикальной стене» сторож требуется…
Каждое утро по дороге в магазин Глаша внимательно прочитывала многочисленные объявления о найме рабочей силы. Они распаляли ее мстительное воображение. Сколько раз она мысленно рисовала себе полную сладостного драматизма сцену ухода от Бадеевых. Вот она появляется в столовой в момент утреннего чаепития:
— До свидания, дорогие хозяева, говорит она. — Уезжаю я, стало быть, в Тимофеевку. (Иногда, в зависимости от объявлений «Горсправки», менялось место работы, и коронная фраза Глаши звучала так: «Ухожу я от вас, дорогие хозяева, в трамвайдепо, в магазин «Плодоовощ»…)
Тут поднимаются вопли, хозяйка падает в обморок. Исидор Андрианович униженно трясет холеной бородкой и молит во имя всех святых не покидать их. Глаша же, бросив на стол договор, быстро выходит из комнаты.
