Валерий Тихомиров - Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок
— Сделаете круг до леспромхоза. Если запалят, базарьте, что мы, — Моченый кивнул на Гниду и Потрошилова, — гикнулись в тайге. Лады?
— Тики так, — обрадованно улыбнулся Толик, — сделаем!
— Разбегаемся, — тихо просипел Гнида, — пока фраер фишку не рубит.
Степан Степанович не услышал. Он в этот момент развивал теорию пассионарности Гумилева по всей Якутии…
Рюкзак, прикрывающий выход из сугроба, вывалился наружу. К ужину, их осталось трое…
Прошла неделя побега. Водка закончилась на второй день. Степан Степанович брел по ледяному кошмару в полной прострации. Несмотря на холод, изматывающее голодное похмелье за неделю никуда не делось, приобретя хронический характер. На восьмой день он готов был выпить даже ацетон, но ничего, кроме снега вокруг не было. И не предвиделось на ближайшей сотне километров пути. Потрошилов начал спотыкаться и падать. Только пресловутая жизнеспособность интеллигента не давала ему лечь посреди тундры и жалобно завыть.
В этот же день закончилась последняя банка тушенки, которой, впрочем, Степану Степановичу не давали. «Корове» в день полагался кусок сухаря, кружка кипятка и басня о скором завершений похода. Он тупо переставлял ноги, а в ушах гудел нудный напев Моченого. Здоровенный пахан постоянно мурлыкал, без намека на слух и голос: «По тундре, по широкой дороге…»
От его жуткого воя Степану Степановичу было неуютно на бескрайних просторах Индигирской низменности.
Перед ночным привалом восьмого дня Моченый вынул из потайного кармана расписание. Пока все шло по графику. Он чуял близость жилья, а значит, еды и женщин. Ему было безразлично, будут ли это якуты или чукчи с эвенками. Как голодный волк, Моченый мог загрызть любого. Для этого нужно было продержаться еще немного.
Плотоядный взгляд пахана скользнул по наивному Потрошилову. «Корова» привалилась к тощему рюкзаку и жалобно мычала. Моченый сглотнул слюну, с вожделением переворачивая график побега. На обратной стороне было меню. Плотоядно зарычав, он облизнулся и тихо прочитал:
— Девятый день — уши и пальцы…
— Простите, что вы сказали? — Степан Степанович нашел в себе силы вежливо улыбнуться. Без интеллектуального общения затянувшееся похмелье протекало трудно.
«И язык!» — кровожадно подумал Моченый. Умствования Потрошилова вызывали в нем желание сожрать назойливого фраера сразу и целиком. Но хавать вне расписания было не по понятиям. Спать легли на голодный желудок.
Степан Степанович проснулся оттого, что кто-то ущипнул его за самое усидчивое место в организме. Уроки зоны Потрошилов усвоил глубоко, до подсознания. Мгновенно прервав мучительный сон про портвейн и комсомольскую инструкторшу, он беспокойно дернулся и хлопнул себя по нижнему краю ватника. Но руки Гниды там уже не было. «Померещилось», — подумал Стенай Степанович, окончательно просыпаясь.
«Пухленький», — сонно констатировал про себя Гнида, засыпая в предвкушении завтрака.
Потрошилов осторожно вытянул затекшую ногу. Конечность почти потеряла чувствительность, поэтому он ненароком выдавил из норы наружу тощий рюкзак Моченого, закрывавший выход. От дыры потянуло морозом. Поскольку в туалет хотелось все равно, Степан Степанович с вялой покорностью подумал: «Знамение» — и пополз в метель.
Натруженные денатуратом почки работали как насосы. Переполненный мочевой пузырь мешал дышать полной грудью. От резкого нарушения в диете кишечник тоже не давал покоя. Но, несмотря на трудности, эвакуация из берлоги произошла практически бесшумно.
Тундра встрепенулась, принимая в себя интеллигента в шестом поколении и удивленно взвыла ветром. После Тунгусского метеорита явление Потрошилова стало для нее второй по величине аномалией. Окончательно потрясая девственную природу, Степан Степанович расстегнул ширинку. Злобный вой метели на секунду стих, будто поперхнувшись. Потом ветер истерично завизжал от изумления, завистливо унося прочь невинные снежинки. Потрошилов прикрылся рукой и застенчиво поднял голову, осматриваясь.
Вокруг сугроба с берлогой слегка колыхалось белое море тундры. Бесчисленные волны девственных снежных наметов катились, как в ковше с молочным ликером. Он смущенно закряхтел. Гадить в дикой стерильности природы было кощунством. Даже где-то не по-советски.
Степан Степанович зябко потянул ватник вниз, чтобы не застегиваться, и покрутил головой в поисках укромного места. Справлять нужду рядом со спящими товарищами тоже было неудобно. Пришлось натягивать стоящие рядом с берлогой снегоходы и плестись вдаль. Метель пришла в себя и начала швырять за шиворот и в ширинку горсти снега. Спросонья и от холода мысли Потрошилова едва ворочались ленивыми вертухаями. Привыкнув за неделю к монотонной ходьбе, он быстро вернулся в ритм. Если бы не болтающийся где-то в районе колена мочевой пузырь, поиски укромного места в тундре шли бы до самого моря,
Наконец, с присущей ему мощью сделав разбудившие его дела, Степан Степанович развернулся. Родного сугроба рядом почему-то не обнаружилось. Снег повалил еще гуще, заметая следы. Потрошилов помчался наугад, падая на каждом третьем шаге. И окончательно заблудился в чистом поле. Впав в панику, он заметался туда-сюда, путая собственные следы. Цепочки переплелись, и берлога совсем потерялась. Бедолага прыгал от одного холмика к другому, постоянно протирая спадающие очки, а в душе его плескалась густая тоска. Дружная компания и уютная берлога потерялись в снегах. Он забрался на ближайшую кучу повыше и закричал тонким срывающимся голосом:
— Товарищи-и!!!
— И-и-и!.. — отозвалась метель.
— Где вы, товарищи-и!!! — отчаянно продублировал Потрошилов.
Ответа не последовало. Только снег под ногами зашевелился от сотрясения воздуха и просел. Степан Степанович начал скатываться по обвалившемуся сугробу. Как тонущий пловец, он замолотил руками и ногами. Ему удалось вернуться наверх. С опаской изучив рыхлое шевелящееся месиво, Потрошилов напряг остатки интеллекта. Перед тем как снова заорать, он тщательно утрамбовал себе стартовую площадку. Упрямый снег под завывания метели проваливался. Но упорная борьба со стихией завершилась победой царя природы — Степана Степановича Потрошилова. Сугроб стал ниже и спокойнее. Отважный беглый зэк, бесстрашно покоряющий Заполярье, тут же тоскливо завыл:
— Ау-у!!! Товарищи-и!!!
В снежной мгле крик увяз, не оставив даже эха. Друзья пропали. Он представил, как за него волнуется коллектив в составе Моченого и Гниды. От переживаний в глубине несколько опавшего за время скитаний живота вдруг забурлила медвежья болезнь. Потрошилова скрутило винтом. Стойкий интеллигент едва успел сдернуть штаны. Когда приступ прошел, он задумчиво слез с утоптанного сугроба. Не оглядываясь, Степан Степанович грустно ушел в полярное утро.
Надежно замурованные в толще снега, как мамонты в мерзлоте, позади остались Моченый и Гнида. Вот к чему приводит незнание истории! А ведь весь исторический опыт гласит, что разбуженная интеллигенция способна… черт знает на что! Так и не познавшие Герцена и Чернышевского, два матерых зэка оказались затоптаны и обгажены собственной интеллигентной «коровой»…
Глава 2
ВОДКА ИСЧЕЗАЕТ В ПОЛНОЧЬ
Полночь — время колдовское. На стыке прошлого и будущего происходят самые загадочные события Вселенной. Рождаются и исчезают мифы. Сбываются роковые пророчества. Таинственно кончается водка. Новый день похотливо готовился покрыть тундру, разомлевшую от первого весеннего тепла. Вместе с ним с востока к племени Белого Оленя подползал похудевший кабздец. Его звали Степан Степанович Потрошилов.
Он шел навстречу судьбе целую вечность, полную холода и хронического похмелья. Вместе с ним, помогая забыть о бренных потребностях организма, по тундре плелись мысли о древнегреческой культуре как гарантии позитивного преображения мира.
Размышляя о мифологии, Потрошилов упал, споткнувшись о развалившиеся нарты у крайнего чума. В этот момент стрелки единственных в поселке часов сошлись на двенадцати. Новый день настал. Со вершенно случайно в календаре он оказался пятницей, первым апреля.
Потрошилов уютно свернулся в клубок и закрыл глаза, впадая в последние грезы. Перед его прощальным мысленным взором проплыла бывшая жена с томиком Конан Дойля в руках, сынишка, похожий на папу, как две стопки коньяка, бюст супруги третьего секретаря обкома. И, конечно, реки портвейна, ручьи вермута и гейзеры пива посреди бескрайнего моря водки.
Якуты пили. Всем маленьким, но шибко гордым племенем Белого Оленя. Необъятный запас — целый ящик водки — за неделю опустошили наполовину. А как не пить, когда кругом весна? Тем более что на носу было столетие племенного тотема. Хотя великие якутские ученые во мнениях разошлись. Возможно, Белому Оленю исполнялось и сто один. Смотря сколько полных лет считать круглой датой. Такой полет научной мысли оленеводам был не под силу. Поэтому отмечать решили два года подряд. Без перерыва. Чтобы никого не обидеть.
