Йозеф Лада - Картинки похождений бравого солдата Швейка
Надпоручик Лукаш вышел с собакой в город и отправился на улицу Пршикопы, что в самом центре Праги. И тут его мысли, связанные с одной дамой, были внезапно прерваны строгим «Halt!» — перед надпоручиком стоял полковник Краус. Собака вырвалась от надпоручика и с радостным лаем бросилась к полковнику. «Господин надпоручик! — грозным голосом начал Краус. — Низшие по званию обязаны отдавать честь высшим! Этого никто не отменял! Во-вторых: с каких это пор господа офицеры усвоили привычку совершать моцион с крадеными собаками?»
«Эта собака, господин полковник… — возразил надпоручик Лукаш. «Принадлежит мне! — проревел полковник. — Это мой Люкс! Гулять с украденной собакой — это несовместимо с честью офицера! Вы не знали? Вы не читали в «Богемии» объявление, что у меня пропал чистокровный пинчер? И это называется дисциплина?!» — «Эх, старый хрыч, хоть бы разок дать тебе по морде…» подумал про себя надпоручик Лукаш. «Можете продолжать прогулку!» — проорал напоследок полковник и, злобно щелкая стеком, ушел, уводя с собой пса.
Надпоручик Лукаш перешел на другой тротуар и тотчас услышал вновь: «Halt!» Это полковник задержал какого-то несчастного резервиста, который не отдал ему чести. Краус собственноручно поволок его в казармы, честя морской свиньей. «Что мне с этим Швейком сделать? — думал по дороге Лукаш. — Разобью ему морду, но этого мало. Ремней из шкуры этой сволочи нарезать, и того мало! Я его убью, сукиного сына!» Вне себя от ярости, Лукаш направился домой.
Между тем Швейк вел дома дружескую беседу с вестовым из казарм. «Государь император от всего этого должно уже совсем свихнулся, — заявил Швейк. — Сильно умным он никогда не был, а тут еще эта война. Она его как пить дать доконает!» — «Балбес он, — ответил вестовой тоном, не допускающим сомнений, — дурак набитый! Он, видать, и не знает, что война идет. Ему, может, и сказать постыдились!» Наконец Швейк вынес Австрии окончательный приговор: «Такой идиотской монархии, ей на этом свете вообще делать нечего!» Собеседник дополнил Швейка замечанием чисто практического характера: «Как попаду на фронт, тут же смоюсь!»
Дружескую беседу прервало появление надпоручика Лукаша. Отпустив вестового, он уселся на стул и, меча в Швейка громы и молнии, принялся раздумывать, как ему лучше приступить к экзекуции: «Сначала ему дам пару раз по морде, потом расквашу нос, оторву уши, а там посмотрим!» Швейк, уставив на него пару своих добрых невинных глаз, нарушил тишину словами: «Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, так что вы лишились кошки. Она съела сапожный гуталин и соизволила сдохнуть!» — «Господи боже, — думал надпоручик, — что ты с ним будешь делать, если он смотрит таким дурачком!»
Внезапно вскочив со стула, надпоручик Лукаш замахал кулаком под самым носом у Швейка. «Вы украли собаку, Швейк!» — заорал он. «Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, после обеда вы пошли с Максом гулять, так что украсть я его никак не мог. На Спаленой улице живет один галантерейщик…» — «Заткните свое хайло, Швейк, черт бы вас побрал! Himmellaudon! Либо вы в самом деле такой мерзавец, либо вы безмозглый верблюд. Какого черта вы привели мне краденого пса?» — «Чтобы доставить вам удовольствие, господин обер-лейтенант!» Надпоручик опять опустился на стул и простонал: «И за что меня бог наказывает таким скотом!»
Сам не зная, зачем он это делает, Лукаш послал Швейка за «Богемией», чтобы прочесть объявление о пропаже собаки. Возвращаясь с газетой, Швейк сиял от радости: «Тут оно, господин обер-лейтенант! Господин полковник дают тому, кто найдет, сто крон! Очень приличное вознаграждение. А то ведь обыкновенно дают всего полсотни. Один мой знакомец, Божетех из Коширж…» — «Идите спать, Швейк! — приказал Лукаш. — А то вы в состоянии пороть глупости до самого утра!» Надпоручик тоже лег спать, но заснул лишь к утру. Вскоре после этого его заставил проснуться стук в дверь и вопрос Швейка, когда господин надпоручик прикажут его разбудить. «Вон, скотина! — простонал Лукаш. — Какой ужас…»
Наутро надпоручик сказал Швейку: «Знаете, Швейк, мне очень хочется отдать вас под суд, но они все равно вас освободят. Посмотрите на себя в зеркало! Неужели вам не тошно от своего дурацкого выражения?! Себе-то вы хоть нравитесь?» — «Осмелюсь доложить, не нравлюсь. Какой-то я в нем вроде шишки. Зеркало-то не шлифованное… Изволите ли знать, в Праге в магазине у Станека было когда-то выпуклое зеркало. Кто бы в него ни посмотрелся, каждому блевать хотелось, И вот проходит как-то мимо господин наместник…» Надпоручик, не став слушать, отправился по вызову к полковнику.
Вернувшись, он многозначительно спросил Швейка: «Швейк, вы знаете, что такое маршевый батальон?» — «Так что осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, маршевый батальон — есть маршбатян! Это, стало быть, мы завсегда так сокращаем…» — «Так вот, Швейк, вместе со мной вы отправитесь с «марш-батяном» на фронт, если вам нравится такое сокращение! Рады?» — «Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, очень! — ответил Швейк. — До чего же будет здорово, когда мы вместе сложим головы за государя императора и его августейшее семейство!»
В купе второго класса скорого поезда Прага — Чешские Будейовице сидели двое: надпоручик Лукаш и совершенно лысый господин в годах. Швейк скромно стоял у дверей. Надпоручик крыл его на все корки. «У нас украли чемодан!.. И вы это говорите так, будто ровным счетом ничего не случилось, паршивец вы этакий!» — «Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, его в самом деле украли. Я как раз шел вам докладывать, что у нас все в полном порядке, а между тем унесли чемодан! Был у нас один мужичок, Нехлеба…» — «Заткнитесь, Швейк! Знаете, что я вас отправлю на губу?» — «Так что осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, не знаю. Вы еще об этом не изволили упоминать», — сказал Швейк мягко.
Надпоручик залязгал зубами, вздохнул и погрузился в чтение «Богемии». Тогда Швейк обратился к лысому господину: «Простите, уважаемый, вы, случайно, не будете господин Пуркрабек?. Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, нормальный человек должен иметь на голове от шестидесяти до семидесяти тысяч волос. Черные, они, правда, бывают пореже… А вот выпадание волос, его будто причиняет душевное потрясение в первые шесть недель после рождения!» В этот момент лысый господин вскочил и с криком: «Марш вон, свинья!» ловким пинком в зад вышиб Швейка в коридор. Плешивый господин оказался генерал-майором фон Шварцбургом, самым свирепым из всех генералов-инспекторов.
После изрядного разноса надпоручик Лукаш вылетел в коридор, чтобы расправиться со Швейком. Заведя его в свободное купе, он торжественно объявил своему денщику: «Швейк, наконец наступил момент, когда вы получите пару таких затрещин, каких свет еще не видывал! Знаете, что это генерал фон Шварцбург?!» — «Осмелюсь доложить, ни о каком генерале я и понятия не имел. Он ей-богу вылитый пан Пуркрабек. Это просто трагическая ошибка. Вы знаете, однажды, когда портной Гивл ехал по Штирии и наворачивал ветчину…» — «Швейк, — проревел надпоручик, — проваливайте отсюда, не попадайтесь мне на глаза, скотина, идиот!»
Швейк перешел в другой конец вагона, где завязал разговор с каким-то железнодорожником. Для начала он спросил его, как, собственно, обстоит дело с надежностью аварийного тормоза. Один знакомый Швейка по фамилии Гофман утверждал, будто бы эти тормоза никогда не действуют. Железнодорожник принялся объяснять Швейку устройство тормоза, руки при этом у обоих лежали на тормозной рукоятке, и неизвестно как это случилось, кто из них за нее потянул, но поезд остановился. Швейк твердил, что он этого не сделал, не хулиган же он в самом деле! «Это удовольствие вам обойдется в двадцать кров!» — грозился кондуктор. «Дешевле грибов, — рассудительно заметил Швейк. — А то Франта Мличек тоже как-то потянул за такой вот тормоз да так перепугался, что лишился языка!»
После длительных пререканий из-за штрафа, кондуктор заявил Швейку, что будет вынужден ссадить его с поезда и сдать в Таборе начальнику станции. «Идет, — ответил Швейк, — ужасно люблю беседовать с образованными людьми!» В Таборе Швейку в самом деле пришлось сойти, а поезд с надпоручиком Лукашем, безгранично счастливым, что ему, наконец, удалось избавиться от Швейка, запыхтел дальше к Будейовицам. «Не виноват я, люди добрые!» — провозгласил Швейк, обращаясь к толпе, собравшейся на перроне. Один господин вызвался уплатить штраф за солдата, а какая-то сердобольная старушка высказалась: «Опять над служивым понапрасну измываются!»
Затем появился жандармский вахмистр, который выволок из толпы одного пожилого дядю и увел его со словами: «Я вам покажу народ подстрекать! Вы мне еще объясните, что это значит: раз так обращаются с солдатами, то не приходится от них требовать, чтобы Австрия выиграла войну!» Горемычный дядя оказался способным лишь на «чистосердечное признание», что у него мясная лавка у Старых ворот и что он совсем не то хотел сказать. Швейка же между тем один господин отвел в ресторан и угостил пивом. На прощание он еще сунул ему десятку на дорогу и другие расходы. И Швейк, потихоньку потягивая пиво, вспоминал о своем надпоручике.
