Йозеф Лада - Картинки похождений бравого солдата Швейка
В участке вахмистр учинил Швейку перекрестный допрос. «Что вы делали в Таборе на вокзале? — спросил вахмистр; такой уж у него был метод. «Разговаривал с солдатами!» — «А о чем вы с ними разговаривали?» — «Какого они полка и куда едут». — «А не спрашивали вы их, случайно, сколько в каком полку солдат?» — «Нет, это я уже давно знаю наизусть». — «Значит, вы досконально информированы о наших войсках?» И тут вахмистр неожиданно спросил: «Русский знаете?» — «Не знаю», — безразличным тоном ответил Швейк. Вахмистр окинул своих подчиненных победоносным взглядом.
Вахмистр вызвал своего унтера в соседнюю комнату я, довольно потирая руки, провозгласил: «Слыхали? Не говорит по-русски! Тертый калач! Во всем сознался, только от самого главного отпирается. Видели, как я его потопил в лавине вопросов?! Каким дурачком прикидывается, прямо идиотик! К таким особо тонкий подход нужен! Принесите ему обед, это, видно, старший русский офицер, штабной какой-нибудь. Сами понимаете, шпионить русские не пошлют какого-нибудь там ефрейтора! Но какая выдержка у этого человека, а? И ведь знает же, что его как шпиона расстреляют! Стальные нервы! Эх, если бы у нас в Австрии было… а… лучше об этом не стоит…»
«… Но и у вас есть энтузиасты, — восторженно продолжал вахмистр. — Читали в «Национальной политике» про обер-лейтенанта Бергера, артиллериста, который забрался на высокую ель и устроил там свой наблюдательный пункт?! Когда наши отступили, он не смог слезть, чтобы не попасть в плен. Тогда он стал ждать, когда наши отгонят неприятеля. Прошло целых две недели, пока он дождался! И все это время он просидел наверху, на дереве, кормился хвоей и обглодал всю макушку, чтобы не умереть с голоду. Когда пришли наши, он уже настолько ослабел, что упал вниз и разбился насмерть. Посмертно был награжден золотой медалью!»
Вахмистр был типичнейшим австрийским жандармом. Когда «сверху» пришло указание завербовать платного доносчика, вахмистр вызвал общинного пастуха, кретина от рождения, по прозвищу Пепка-Прыгни. У вахмистра с Пепкой-Прыгни состоялся следующий разговор: «Знаешь, Пепка, кто такой старик Прохазка?» — спросил вахмистр. «Ме-е-е». — «Не мекай и помни, что так прозвали государя императора!» — «Гошшудаля импелатола…» — «Молодец, Пепка! Так вот, если от кого услышишь, что государь император скотина, или что войну нам не выиграть, придешь ко мне и скажешь, кто это говорил. А теперь, ну-ка, прыгни!» Когда Пепка прыгнул, вахмистр дал ему две монетки по двадцать геллеров и отправил рапорт в округ, что уже завербовал осведомителя.
Однако на следующий день жандармский участок посетил местный священник, который с таинственным видом сообщил вахмистру, что пастух Пепка-Прыгни ему сказал: «Васе плеподобие, пан вахмистл вчела говолил, что гошшудаль импелатол скотина и войну нам не выиглать. Ме-е-е… Гоп!» Вахмистр приказал пастуха немедленно арестовать, и позднее Градчанский суд приговорил его к двенадцати годам за измену, оскорбление его величества и подстрекательство. На суде в ответ на все вопросы Пепка мекал козой, а после оглашения приговора выдавил из себя: «Ме-е-е, гоп!» и подпрыгнул. За это он был дисциплинарно наказан жесткой постелью в одиночке и на три дня переведен на хлеб и воду.
После обеда вахмистр приказал снова привести Швейка. «Как вам понравился обед?» — «Вполне приличный; разве что капусты могло быть чуть побольше. Мясо было хорошо прокопчено. И чай с ромом опять же пришелся кстати!» — «Это правда, что в России пьют много чая? А ром там есть?» — «Ром всюду на свете есть, господин вахмистр!» — «А что девочки? Красивые в России девочки?» — «Красивые девочки всюду на свете есть!» — «Ишь ты, тертый калач! — подумал про себя вахмистр. — Ведь вон как выкручивается! Но какая выдержка, даже бровью не поведет! Русская военная школа!.. Будь я на его месте, у меня бы уже давно поджилки со страху тряслись…»
Вахмистр уже сочинял рапорт в округ, когда младший унтер, оторвав его от этого серьезного занятия, доложил, что Швейк просится за нуждой. «Bajonett auf! Примкнуть штык! — принял решение вахмистр. — Как бы в этом не было чего другого! Когда он войдет внутрь, встанете за уборной, чтобы он не сделал подкоп через яму!» Сам же вахмистр прихватил с собой служебный револьвер и по дороге сказал Швейку: «Это очень хороший револьвер, семизарядный. Бьет без промаха!» И свой ястребиный взор жандармский вахмистр вонзил в дверь сортира, напряженно при этом обдумывая, в какую ногу ему стрелять, если Швейк вздумает совершить попытку к бегству.
Хуже оказалось другое — из-за Швейка вахмистр и унтер не могли в этот вечер пойти в трактир. Поэтому вахмистр решил, что за пивом будет бегать бабка Пейзлериха. После ужина движение между жандармским участком и трактиром не прерывалось. Когда же в конце концов бабка Пейзлериха появилась в трактире и передала, что господин вахмистр велят кланяться и просят послать бутылку контушовки, любопытство трактирщика лопнуло. «Кто там у них? Да какой-то подозрительный, — ответила Пейзлериха. — Когда я уходила, оба обнимали его за шею, а пан вахмистр приговаривали: «Ах, ты мое золото славянское! Шпиончик ты мой маленький!»
Когда уже было далеко за полночь, унтер-офицер спал, оглушительно храпя и растянувшись на топчане, как был в полной форме. Напротив сидел вахмистр с остатком контушовки и обнимал Швейка за шею. По его лицу текли слезы, и он едва лепетал: «Скажи, что в России нет такой контушовки, скажи, чтобы я мог спокойно спать! Признайся честно, как мужчина мужчине!» — «Нету!» Вахмистр навалился на Швейка: «Вот уж порадовал, признался все ж таки! Так и надо на допросе. Если виноват, чего уж там запираться?!» Вахмистр поднялся и, шатаясь, поплелся в свою комнату, где, не раздеваясь, в полной форме, плюхнулся на свою койку и заснул как бревно.
Утром, проспавшись после пьянки, жандармы принялись попрекать друг друга за свои вчерашние речи. Начал унтер-офицер: «Хорошенькие вы вчера вели разговорчики, господин вахмистр! Господин император, дескать, скоро дуба даст, а Вильгельм — тот просто зверюга!» — «А вы тоже хороши! Говорили, что мы против русских — тупицы первостатейные, и кричали «Да здравствует Россия!» И откуда вы только взяли такую чушь, будто Николай Николаевич будет чешским королем?!» — «Этого я что-то не припоминаю», — робко проговорил унтер. «Еще бы вам помнить! Надрызгались, как сапожник, глазки совсем поросячьи сделались, а потом заместо двери полезли в печку!» В караулке воцарилось молчание. Через некоторое время вахмистр проговорил: «А ну, позвать сюда бабку Пейзлериху!»
«Слушайте, бабка, — сказал вахмистр Пейзлерихе, — вчера вы были свидетельницей великого события! Тот солдат — лазутчик, шпион! Ясно, бабушка? Чтобы выведать у него что надо, нам пришлось вести разные разговоры! И все эти разговоры нужны были для того, чтобы войти к нему в доверие, чтобы он признался. И мы своего добились! А о том, что здесь говорилось, бабка, вы никому даже пикнуть не смеете! Это государственная тайна! Сейчас вас приведу к присяге!» — «Пресвятая Мария Скочицкая! И зачем я только этот порог переступила», — сетовала Пейзлериха. Коленки у бабки тряслись, а голос дрожал, когда она, горько всхлипывая, слово в слово повторяла вслух то, что говорил вахмистр.
После этого вахмистр распорядился, чтобы унтер-офицер отвел Швейка в Писек, в округ. Растроганно прощаясь со Швейком, он просил не поминать его лихом. «Даже наручники вам не оденем, потому вы человек порядочный и не сбежите!» Швейк с жандармом выбрались на шоссейную дорогу, и, кто бы им ни повстречался, каждый принимал их за старых знакомых — столь дружественной была их беседа. «Ветер сегодня зверский, — сказал унтер, когда они подходили к постоялому двору, — так что полагаю, стопочка нам повредить не может. Никому не говорите, что я вас веду в Писек. Это государственная тайна!»
Когда хозяин постоялого двора разговорился с ними, Швейк заметил: «Вот брат говорит, в час дня будем в Писке». — «На побывку, стало быть, брат приехал?» — обратился любопытный трактирщик к унтеру. «Сегодня ему как раз уезжать», — ответил тот, не моргнув. «Ловко мы ему нос натянули!» — сказал жандарм после Швейку. Когда перед тем, как войти в трактир, жандармский унтер объявил Швейку, что одна стопка им не может повредить, он проявил себя безнадежным оптимистом. Когда же их было выпито уже двенадцать, конвоир решительно провозгласил, что времени у них — вагон! А посему они безмятежно продолжали дегустировать напитки из запасов трактирщика.
Было уже совсем темно, когда жандарм со Швейком отправились дальше, в Писек. Из-за метели ни зги не было видно и унтер беспрестанно повторял: «Шпарь прямиком до самого Писка!» Произнеся это в третий раз, он кубарем скатился с дороги под откос. Помогая себе винтовкой, жандарм с трудом вскарабкался наверх, но тотчас свалился обратно. Пять раз пытался конвоир вылезти на дорогу! Выбравшись, наконец, к Швейку, он сказал ему с отчаянием в голосе: «Так я очень даже легко могу вас потерять…» — «Не дрейфьте, господин унтер-офицер, — сказал Швейк, — будет лучше, если мы друг к дружке прицепимся».
