Борис Ласкин - Друзья и соседи
А теперь обратим внимание на насекомое вроде бы той же системы, но по существу совершенно другое.
Это насекомое называется — оса. Тут любому ясно — никакой пользы от неё нет и быть не может. От осы достаются нам исключительно одни только неприятности.
Вот я хочу привести такой случай.
Сам я работаю заместителем главного бухгалтера и владею небольшим садовым участком на станции Подберёзовка. Там свои участки имеют многие работники треста, а в том числе и Павел Васильевич Збруев — наш управляющий.
Как-то было у нас в тресте собрание, на котором я тоже выступил. Коснулся финансовой дисциплины, а в конце покритиковал товарища Збруева за то, что зазнался, что иной раз трудно к нему на приём попасть и так далее, в таком примерно духе.
Збруев всё это выслушал, внимательно посмотрел на меня и в своей речи сказал, что он учтёт замечание. Не знаю, что он там учёл, но после собрания он заметно похолодал в отношении меня.
Если бы один только я это заметил, а то буквально все сотрудники обратили внимание, что моя критика попала, как говорится, не в бровь, а в глаз.
И вот однажды встречает меня Матюхин из планового отдела и говорит:
— Надо вам наладить, а точнее говоря, восстановить нормальные взаимоотношения с Пазлом Васильевичем.
Я спрашиваю:
— Кто же вас, интересно, уполномочил вести со мной мирные переговоры?
А он говорит:
— После вашего того выступления управляющий ждёт, что его готов критиковать любой и каждый. А если бы вы дали ему понять, что вы тогда выступили просто так, для порядка, а по существу глубоко его уважаете, это бы его как-то согрело, у него бы настроение поднялось и вся атмосфера у нас в тресте сразу бы оздоровилась.
Тогда я говорю Матюхину:
— Вы что же, считаете, что мне надо отмежеваться от своих слов? Мне что, нужно заявить, что это я так сказал, между прочим, а вообще-то всё хорошо, прекрасная маркиза. Так, что ли?..
И тут Матюхин говорит:
— Ладно, я уж вам признаюсь. Зашёл я к Павлу Васильевичу и, чтобы ему настроение поднять, сказал, что вы жалеете, что выступили тогда, и теперь ищете любую возможность выразить управляющему своё глубокое уважение. Он меня выслушал и говорит: «У Чичкина есть прекрасная возможность исправить положение. В понедельник у нас будет общее собрание сотрудников, на повестке дня — итоги третьего квартала, пусть Чичкин выступит и скажет всё, что следует».
Вы, наверное, будете меня осуждать, но на меня почему-то повлияли слова Матюхина.
Я бы, конечно, мог ему сказать: не такой человек Чичкин, самокритика — движущая сила общества и так далее и тому подобное.
Но я подумал: раз от меня зависит оздоровление атмосферы в масштабе треста, пойду на это дело.
Такой я наметил план — встречу Павла Васильевича у нас в Подберезовке, заведу неофициальный разговор — и всё войдет в свою колею.
День для такой операции я выбрал самый что ни на есть подходящий — воскресенье, как раз накануне предстоящего собрания.
Я такое начало прикинул для своей речи: «Товарищи! Так уж случилось, что вчера в выходной день Павел Васильевич заглянул ко мне на садовый участок — и вот результат. Очень скоро я понял, насколько предан Павел Васильевич нашему общему делу», — и так далее и тому подобное.
Но одно дело наметить план, другое дело его выполнить.
В воскресенье выхожу я днём с участка, и, можете себе представить, какая удача — идёт Павел Васильевич с супругой.
Я говорю — добрый день, отличная погода, приглашаю заглянуть, выпить домашнего кваску. Супруга, та сразу отказалась, а управляющий согласился, его даже и уговаривать не пришлось.
По-видимому, Матюхин сообщил ему о нашем разговоре.
Зашёл Павел Васильевич, присел на лавочку, я мигом слазил в погреб, достал кувшин квасу и говорю: «Давно я хотел вас пригласить посидеть, побеседовать запросто». Он ничего не сказал, только рукой махнул… Я подумал: «Он даже и слушать не хочет». Оказалось другое — это он от ос отмахнулся.
Не знаю, как у других, а у меня в это лето столько этих нахальных ос развелось, просто ужас, нет спасенья. И главное — хуже нет от них отбиваться. Тогда они ещё злей в атаку идут.
Павел Васильевич, скорей всего, был не в курсе, я это и разъяснить ему ещё не успел, как врезали ему две осы. Сперва одна в нос, и тут же другая в губу. Он вскочил, говорит: «Спасибо за беседу», — и ходу с участка.
Ну думаю, красиво он завтра на собрании будет выглядеть. Один, думаю, у меня только есть выход — тоже выйти на трибуну покусанным. Народ увидит, что мы с управляющим, как говорится, товарищи по несчастью, обоих нас покусали.
И чтоб добиться такого положения, стал я на себя ос нацеливать. Махал, и вареньем себе лицо мазанул — ни одна не кусает, будто сговорились. Может, думаю, раздеться до пояса, больше будет площадь для налёта, но потом, думаю, нет: не стану же я на общем собрании заголяться и укусы демонстрировать.
В общем, как ни старался, не удостоили меня осы своим вниманием.
В понедельник, как на собрании появился управляющий, все просто-таки ахнули. Такое у него было лицо, что только с ним в цирке выступать.
Управляющий сел, прикрыл лицо, вроде он что-то читает, и всё пошло вроде бы нормально, а когда очередь дошла до меня, я вышел и согласно своему проекту сказал: «Товарищи! Так уж случилось, что вчера в выходной день Павел Васильевич заглянул ко мне на садовый участок — и вот результат…»
И тут начался смех.
Управляющий встал и говорит: «Извините, я ненадолго отлучусь».
Он вышел, а я не могу продолжать: такой стоит хохот.
Назавтра вызывает меня Павел Васильевич и говорит: «Товарищ Чичкин, если бы оса была мыслящим существом и вы могли бы оказать на неё влияние, я бы подумал, что вы в присутствии всего коллектива решили надо мной посмеяться. И ведь верно смешно. Выглядел я вчера как Карабас-Барабас. Надеюсь, это чистая случайность, что на вашем садовом участке произошла такая, можно сказать, бытовая трагедия. У меня к вам никаких претензий нет, а смех, говорят, лечит. Если я действительно иногда проявлял себя как бюрократ, будем считать, что это происшествие меня исцелило».
Я говорю: «Очень рад, что вы правильно поняли поведение ос на моём участке».
Разговор этот был у нас во вторник, а в среду утром меня самого укусили три осы. Не две, а три. И что интересно — я от них совершенно не отмахивался. Какие у них были соображения именно меня кусать, пока сказать не могу, не знаю.
Моё появление на работе вызвало полный фестиваль.
Такой живописный был у меня облик.
А когда меня увидел управляющий, он засмеялся и сказал: «Немного они опоздали, но ничего, лучше поздно, чем никогда!..»
Я что хочу сказать.
Осы насекомые в основном бесполезные, но отдельными укусами они себя, я считаю, частично реабилитировали.
Одно надо помнить — никогда не следует от них отмахиваться.
И от критики тоже.
Только хуже будет.
Кавказский пленник
Сергей Сергеевич Тюриков лежал на пляже и, щурясь от яркого солнца, разглядывал картинку на папиросной коробке. На фоне Кавказских гор чернел силуэт всадника. «До чего же похоже нарисовано», — подумал Сергей Сергеевич и лениво поднял глаза. Вдали виднелись горы, зелёные у подножья, повыше коричневые, а ещё выше сизо-голубые. Для полного сходства не хватало слова «Казбек» и всадника. Впрочем, если разобраться, слово, пожалуй, было ни к чему. И без того всё ясно. Что же касается всадника, то он мог появиться в любую минуту. На то он и всадник.
Сергей Сергеевич закурил, поправил на голове чалму, скрученную из полотенца, и задумался.
Люди, окружавшие его сейчас — девушки в купальных костюмах, и загорелые парни в трусах, и этот вот пышноусый дядя в полосатой пижаме, — все они, вероятно, принимали Сергея Сергеевича за курортника. Но это было не так. Он прибыл на побережье по служебным делам.
Управляющий трестом товарищ Рыбаков, подписывая ему командировочное удостоверение, сказал:
— Настоятельно прошу, не задерживайтесь. Закончите дела — и обратно. Я понимаю, конечно, море, горы и прочие соблазны…
Сергей Сергеевич с достоинством ответил:
— Александр Михайлович! Вы меня знаете не первый день. Вопросы материально-технического снабжения волнуют меня значительно больше, чем любое море.
… Уже на пятый день пребывания под южным небом, на берегу Чёрного моря Тюриков понял, что торопиться с возвращением не имеет смысла. Все дела, честно говоря, можно было закончить в два-три дня, но нужный человек уехал на неделю в Новороссийск. Правда, с ним можно было связаться по телефону, но это действие роковым образом сократило бы его — Сергея Сергеевича — пребывание под сенью благословенной кавказской природы.
Первые дни Тюриков был одинок. Он пил кисленькое винцо, принимал солнечные ванны и по вечерам не громко декламировал произведение Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». Всё это, вместе взятое, успешно помогало не думать о делах.
