Наринэ Абгарян - Манюня
У Нарки муж получался не таким красивым, как у Мани. Нарка с раннего детства не дружила с тушёным луком, поэтому её муж грозился ходить всю жизнь с полукольцами лука на лице.
-Эх ты,- постучала костяшками пальцев по моей голове Ба,- ладно, так и быть, выручу тебя.
Она взяла кусочек хлебной корочки, протёрла им тарелку и запихнула остатки тушёного лука в мой распахнутый от удивления рот.
-Ммыыыые,- замычала я.
Ба ловко зажала пальцами мои ноздри. Мне ничего не оставалось, как наспех прожевать и проглотить остатки обеда.
-Потом мне спасибо скажешь,- буркнула Ба и убрала тарелки со стола.
-Ба, а можно мы пойдём к мсье Карапету?- выползли мы из-за стола.
Ба маялась совестью и поэтому минут пять была особенно уязвимой.
-Можно,- со скрипом согласилась она,- только ненадолго, на полчасика всего, ясно?
-Ясно!- припустили к выходу мы. Нужно было успеть выскочить из дома до того, как Ба перестанет маяться совестью.
Мсьё Карапет жил в большом, утопающем во фруктовых деревьях доме из белого камня Второй этаж своего дома он превратил в просторную мастерскую, где писал удивительные по своей красоте картины. Мы с Маней любили, затаив дыхание, наблюдать за тем, как он работает. Мсьё Карапет не возражал против нашего присутствия, наоборот, вёл с нами долгие беседы «за жизнь» и поил горячим шоколадом из чашек тонкой ручной работы.
-А можно нам простые чашки?- попросила Маня в первый раз, когда мсьё Карапет поставил перед нами поднос с горячим шоколадом и печеньем «Курабье».
-Почему?- удивился мсьё Карапет.
-Мы обе косорукие и можем легко разбить такую красоту,- потупилась Манька. По тому, как уныло завалился набок Манин боевой чубчик, можно было догадаться, как сильно она волнуется.
-На то они и чашки, чтобы их бить,- улыбнулся мсьё Карапет, и этим завоевал наши девичьи сердца безоговорочно и навсегда.
Мсьё Карапет был сыном чудом спасшихся от резни Эрзрумских армян, которых корабль под французским флагом вывез в Нант. Среди нехитрого скарба, который в спешке успели забрать из своего огромного имения родители мсьё Карапета, был тяжёлый, старинный пояс деда.
Первая волна эмиграции – потерянное племя. Родители мсьё Карапета разделили горькую участь многих беженцев – они брались за любую работу, чтобы выбраться из беспросветной нищеты. Спустя десять лет, вместе с семьёй русских переселенцев они открыли кондитерскую «Toutoundjian et Morozъ». Со временем кондитерская стала приносить неплохой доход.
Мсьё Карапет родился и вырос во Франции, выучился на художника в парижской Национальной высшей школе изящных искусств, женился на француженке мадемуазель Жюли. В день свадьбы тикин Ануш, мама мсьё Карапета, подарила своей невестке потемневший от времени старинный пояс.
-Это единственная память о деде Карапета, храни его, как зеницу ока, дочка,- сказала она.
Молоденькая Жюли повертела в руках кожаный, инкрустированный металлическими григорианскими крестами пояс, подивилась странному, обтрепанному подарку и задвинула его в дальний угол антресолей.
-Надо будет потом выкинуть это старьё,- дёрнула она плечом. И благополучно забыла о подарке.
Мсьё Карапет и мадам Жюли прожили душа в душу восемь счастливых лет. Она родила ему девочку Ани и мальчика Тарона. Как-то раз, во время уборки, мадам Жюли полезла в дальний угол антресолей и нашла свернувшийся змейкой старинный пояс.
Она вытащила его за металлическую пряжку, повертела в руках. «Тяжёлый какой»,- удивилась. Взяла маникюрные ножницы и поддела шов на кожаном брюхе пояса. Прогнившие нитки разошлись, и на пол посыпались золотые соверены с оттиском профиля английского короля Георга V и царские червонцы с профилем Николая II.
-Как они похожи,- изумилась мадам Жюли, сравнивая царственные профили на монетах.
-Каро!- поспешила она к мужу,- Каро!!!
Мадам Жюли была беременна третьим ребёнком, и шла очень осторожно – ступала боком и придерживала большой живот рукой. Но видимо радость от находки была столь велика, что в какой-то момент она прибавила шагу, запуталась в длинном подоле юбки и рухнула с высокой лестницы вниз. Там её и нашёл муж – она лежала на спине, раскинув в стороны руки, с внезапно окаменевшим, ставшим колом животом, с распахнутыми глазами, а вокруг неё искрились россыпью золотые монеты.
Обезумевший от горя мсье Карапет бросил всё своё имущество, оставил кондитерскую сыновьям Мороз, взял детей в охапку, и с первой волной репатриации вернулся в Армению.
Он стремился туда, где по рассказам родителей находилась земля обетованная, он возвращался, чтобы пережить немилосердное, разом убившее в нём волю к жизни, горе.
-Карапет,- говорили тикин Ануш, ласково проводя по его щеке своей огрубевшей от постоянной тяжёлой работы рукой,- ты не умеешь рисовать Арарат, потому что ты его никогда не видел…
-Карапет,- говорил ему отец,- когда-нибудь обязательно мы съездим домой, и ты поешь настоящих абрикосов…
-Вот я и дома,- мысленно обратился к давно умершим родителям мсье Карапет, спускаясь по трапу самолёта в Ереванском аэропорту,- я вернулся.
Он возвращался домой, а оказался в Советской Армении.
Сначала его долго подвергали идейной обработке сотрудники какого-то важного учреждения. «Кагебешники»,- решил про себя мсьё Карапет и брезгливо скривил губы. Потом, когда бумажная волокита была улажена, он наконец-то получил возможность поездить по городам теперь уже своей страны. Зрелище, открывшееся глазам мсьё Карапета, ввергло его в ужас. Это была совершенно другая, отличная от рассказов его родителей, страна. Здесь школьники ходили в красных галстуках, на всех площадях возвышались статуи вождя революции, а в магазинах не хватало самых необходимых продуктов.
Он продал нумизматам несколько английских соверенов, которые вывез из Франции в поясе своего деда, и купил дом в затерянном высоко в холмах городке Берд.
-Чем дальше от центра, тем меньше кагебешников,- справедливо решил он.
Мсьё Карапет дружил с моим дедом, таким же, как он, беженцем из Западной Армении. Только если родителей мсьё Карапета корабль под французским флагом вывез в Европу, то моего деда спасли отступающие русские солдаты. Они вытащили его из-под груды зарубленных трупов – испуганного, вымазанного в чужой крови пятилетнего мальчика – он цеплялся холодными лапками за юбку мёртвой матери и не хотел никуда уходить.
-Один из солдат завернул меня в свой тулуп, разжал зубы и влил туда немного вина,- рассказывал дед,- и приговаривал – голубчик, голубчик. А я ни слова на русском не понимал, только помнил, как мама говорила – русские – они хорошие, они обязательно нас спасут. И я вцепился руками ему в шею, этому русскому солдату, «рус, рус»,- говорю я ему, а он мне в ответ – «голубчик, голубчик», и я почему-то решил, что его так зовут, и всю дорогу я его упорно называл Голубчиком. А в Эривани он меня сдал в наспех организованный при церкви святого Григория сиротский приют, оставил мне все свои припасы, перекрестил и пошёл дальше. И я никогда больше его не видел.
Уже потом, будучи при достаточно большой должности, дед пытался разыскать своего спасителя, но так и не смог его найти.
Мы с Маней очень любили ходить в гости к мсьё Карапету. Он давно уже жил один. Ани и Тарон выросли, уехали в Ереван, получили высшее образование и осели жить в столице. Они звали отца к себе, но тот отказывался уезжать из Берда.
-Здесь так мало этого чудовищного советского вранья,- кричал он в телефонную трубку. Операторы междугородней связи каждый раз, наверное, падали в обморок, когда слышали антисоветчину, которую выкрикивал мсьё Карапет,- живите среди этих товарищей кагебешников и не трогайте меня!
-Папа,- всхлипывала Ани,- ты там совершенно один, и мы не можем к тебе часто приезжать…
-Я не один, дочка. Со мной мои картины,- успокаивал её мсьё Карапет.
***
Идти до дома мсьё Карапета было минут пять неспешным шагом.
-После этих отвратительных тушёных овощей так и хочется какао,- мечтательно протянула Маня.
-Не какао, а горячего шоколада,- поправила её я,- ты же помнишь, как правильно нужно называть этот напиток?
-Помню! Это я при тебе говорю какао, а при мсьё Карапете буду называть его горячим шоколадом,- заверила меня Маня.
Скоро мы уже были на месте. Я хотела толкнуть калитку, но Маня схватила меня за руку.
-Подожди!
-Чего тебе?
-А парижская осанка?
-Ах да!- хлопнула я себя по лбу,- парижская осанка!
Мы плотненько прижались спиной и пятками к забору, задрали к ушам плечи, завели их назад и плавно опустили. Постояли какое-то время, привыкая к «парижской осанке», и наконец отколупались от забора.
