Михаил Крюков - Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы
Живая легенда авиации, военный лётчик высочайшего класса и вечный майор Короленко Павел Викторович (несколько тысяч часов налёта и несколько десятков освоенных самолётов – никто точно не считал) решил устроить маленькую «бордельеру». А чего не устроить? Безнадёжно любимая супруга со «спиногрызами» гостит у родителей на «витаминном» отдыхе. Денежные средства позволяют. Долгая ночь с пятницы на понедельник началась!
«Бордельера» получилась небывалого, можно сказать, оперативно-стратегического размаха, ибо в народные гулянья были втянуты силы и средства соседнего вертолётного полка, а также часть женского персонала лётных и технических столовых авиационного гарнизона.
Дядя Паша на правах радушного хозяина всех встречал, угощал, произносил зажигательные тосты, провожал, укладывал в ровные штабеля гостей, не дотянувших до посадочных огней. Кроме того, он не забывал вовремя отправить лейтенантов за очередными бутылочными «подвесками». Стандартная панельная квартирка представляла собой эпицентр наземного ядерного взрыва (сразу после взрыва). Многослойная табачная облачность резко ограничивала видимость сидящих за столом гордых крылатых людей. «Нормальные» напитки давно закончились, и особо неутомимые офицеры принялись разводить авиационный спирт из пузатой бездонной канистры. Безобразия достигли вершины необузданности в воскресный день, и пик безобразий был обозначен хоровым пением на иностранном языке (на украинском) с дяди Пашиного балкона. Затем личный состав начал выдыхаться. Веселье клонилось к логическому завершению. На дне канистры ещё что-то печально плескалось. Из закусок оставались только жаренные подсолнечные семечки и сухари, размоченные в остатках консервной заливки. По незрелости здоровья лейтенанты уже забылись во вздрагивающих кошмарных снах. Только несколько майоров и капитанов, недосягаемых в своей алкогольной стойкости, продолжали неспешный разговор о лётной работе.
– Если водка мешает лётной работе, брось ты её нахрен… эту лётную работу!
– Вот! А я Васильичу и говорю: чё ты радиообмен ведёшь, как дерьма в рот набрал и булькаешь? Говори ре-же, ре-же!
– Ты после ввода-то прикройся кренчиком, прикройся и вот она цель – как на блюдечке, знай гашеточку дави.
– Я тебе говорю с высоты своей выслуги лет, которая больше, чем мой возраст, ни один замполит не может нормально летать! Голова у них не тем веществом думает!
– А знаете, почему в авиации одни лысые, а другие – седые? Потому, что лысые – это особо умные ребята, а седые – это те, кто с ними летает!
За оживлённым профессиональным разговором никто не услышал, как открывалась входная дверь. И только дядя Паша боковым зрением увидел знакомую монументальную женскую фигуру, обозначившуюся в дверном проёме.
Ревизор не только приехал, ревизор был готов сначала шваброй гонять Пашиных собутыльников вокруг ДОСа, а затем долго и вдумчиво бить легенду авиации чем попало по чему попало, а обычно попадало очень увесистыми предметами домашнего обихода по самым уязвимым местам.
– Заинька…, ты приехала? – промямлил дядя Паша. Мысли старого служаки метались в хмельной голове, как горное эхо выстрелов в эту седую голову. Надо признаться, к чести старого лётчика, соображал заслуженный ветеран в нестандартных ситуациях необычайно резво (лётчик – он и в Африке лётчик). Бочком, проходя мимо трюмо, он взял полученный на днях гвардейский значок и, неся его на вытянутых впереди ладонях, плаксиво заголосил: «Вот, Заинька, вот, Зоюшка, моя дорогая, выслужил твой Паша, вылетал безаварийно, путом и кровью, безупречно и беззаветно, не жалея сил и даже самой жизни, по округам и гарнизонам, без лётных происшествий и предпосылок к ним, невзирая на тяготы и лишения…, вот… – орден дали!» Выданные всем накануне значки Гвардии, и правда, чем-то походили на старые революционные ордена, да и откуда знать без уведомления приехавшей домой Зое Владимировне Короленко, как выглядят эти ордена, если у мужа сроду на парадном кителе ничего не водилось, кроме трёх «песочных» медалей, да комсомольского значка по молодости лет?
Теперь заголосила тётя Зоя:
– Так как же тебе не стыдно, Паша, люди пришли радость нашу разделить, а ты их семечками угощаешь! Как же вы бедные, без закуски-то выпиваете?
Люди, разделившие радость награды и опасливо сгрудившиеся за дальним (от тёти Зои) концом стола, непонимающе пьяно таращились на развернувшееся театральное действо.
«Бордельера» бескровно вошла в культурное русло и закончилась, как ни странно, мирным домашним чаепитием с тортиком.
Начерно убрав последствия ядерного удара по квартире, чета Короленко легла почивать. Дыша в спину похмельно почмокивающему засыпающему Паше, жена спросила:
– Пашуля, а за что всё-таки тебе орден-то дали, ты так и не сказал? Паша перестал причмокивать и чётко проговорил:
– За находчивость, за что же ещё!
После этого он сразу уснул.
BratPoRazumu Раскачивает…
– Раскачивает…
Командир покосился в блистер, словно мог рассмотреть ставший строптивым груз на внешней подвеске, убедился, что амплитудой его ещё не забрасывает в кабину и философски заметил:
– Это плохо.
Несколько дней назад Ми-1 из их авиаотряда сел на вынужденную с отказом двигателя, при посадке добавив и других поломок – сажать пришлось на лес. Хорошо хоть обошлось без тяжёлых травм, да и машина по приговору ИАСовцев[45] ещё подлежала восстановлению, но вот ремонтировать её на месте, пинками отгоняя любопытных медведей и прочую живность, они отказались напрочь, требуя доставить тушку пациента на аэродром – желательно сразу в ТЭЧ и «во-о-он в тот угол».
В угол так в угол, благо кроме «единичек», в отряде ещё и эскадрилья «сараев» Ми-6. Комэска лично сел во главе экспедиции; прилетели, с песнями и плясками закрепили-подцепили раненую вертушку и потащили добычу в когтях в родное гнездо.
– Раскачка нарастает.
– И это плохо, – согласился командир. – Удаление?
– Сорок.
– Дотянем…
Вертолёт мотало по крену и тангажу, экипаж сдержано матерился.
– Командир, опасные значения, придётся бросать.
– Дотянем…
– Грабанёмся же, бросать нужно! Инструкция…
– А я сказал – дотянем! Никогда груз не сбрасывал и сейчас не сброшу. Удаление?
– Двадцать.
– Дотянем!
Когда впереди показался аэродром, разбалансированная висящим на внешней подвеске маятником машина летела уже только на азарте и честолюбии комэска. Сходу зашли, опустили груз, приземлились рядом, выключились.
– Ну вот, а вы – «бросать», «инструкция»… Я же сказал, что долетим.
Вылезли из «сарая», закурили…
– Дреныть, – поперхнулся сигаретой комэска.
Навстречу им из кабины «единички» выбирался случайно забытый при погрузке техник…
Ленивый Пилот Шаман
Шаман камлает.
– Бдиу-бдиу-бдиу! Вонг-бдиу-вонг!..
То тонкие и звенящие, то густые и тяжёлые звуки копятся в апрельской ночи, наполняют ночь, ворочаются в ней. Время от времени ночь переполняется ими, и тогда звуки выливаются из неё рокочущим водопадом: Ррронг-ррронг-вонг! – Дзиньг-дзонг! – откликаются бубну нашитые на шаманский халат колокольчики.
– Господи ж ты, Боже мой!… Ну, даст эта сволочь поспать наконец?! – Помощник дежурного по части лейтенант Сверчков почти оставил надежду заснуть, пристроив голову на руки. Руки его лежат на письменном столе. Стол стоит в каморке ДЧ. ПДЧ скрючился на стуле. – Дневальный! Дежурного позови!
Младший сержант Дима К., он же Митрич, дежурный по подразделениям, сидит в Ленинской комнате и читает подшивку «Красной Звезды». Полчаса назад он выиграл в нарды у Мухаметшина, дневального. Играли на двадцать щелбанов, и пальцы на руке у Димки уже почти не болят. Муха, раздосадованный проигрышем, сидит на подоконнике в начале «взлётки»[46] и смотрит вниз, в курилку, на шамана.
Шаман продолжает камлать.
Зрелище само по себе сюрреалистическое, учитывая следующие обстоятельства.
Представьте себе ракетный полигон-космодром МО СССР.
Аэродром на его северном краю.
Казарму с маленьким плацем; в торце казармы буквой П вокруг вмурованного заподлицо в асфальт семисотлитрового старого котла стоят скамейки. Это курилка. Котёл – это пепельница. Сейчас в нем тлеет какая-то жутко пахучая травяная смесь с явным преобладанием можжевельника.
Апрель 1991 года. На часах почти полночь. На втором этаже казармы дружно храпят шестьдесят младших авиамехаников и ворочается в своей каморке лейтенант Сверчков.
Главное событие ночи происходит в курилке. Вокруг котла пляшет человек с бубном в руках, в халате, увешанном разноголосыми колокольчиками и мешочками с табаком. Это шаман. Или Шаман; как ни назови его – не ошибёшься. Человек обут в офицерские сапоги, его волосы украшены непонятно чем, торчащим во все стороны. Если бы мы могли проникнуть взглядом под его халат, мы увидели бы офицерский китель, галифе, портупею с кобурой. В кобуре – ПМ. На погонах – по четыре звёздочки и по одному голубому просвету. На левом рукаве повязка «Дежурный по части».
