Валентин Катаев - Красивые штаны. Рассказы и фельетоны (сборник)
– А к нам солдат пришел.
– А у нас блины пекут!! – звенящим от торжества голосом восклицает первый мальчик.
– А к нам солдат пришел, – глухо повторяет второй мальчик, начиная колупать ногтем стенку.
– А у нас блины пекут!!
– А к нам солдат пришел…
– А у нас блины пекут!!!!!!
– А… к… нам с-о-о-о-л-да-а-а-ат при… шо-о-ол, – с отчаянием заявляет второй мальчик, кривя рот до ушей, и, чувствуя всю несостоятельность своей сенсации насчет солдата, вдруг разражается тихим, но жалобным плачем.
И, окончательно посрамленный пышным мальчиком, у которого пекут блины, грустно уходит домой, где сидит солдат.
– А у нас оперетка идет! – хвастливо заявляет заведующий рославльским железнодорожным клубом, задирая веснушчатый нос к небу.
Председатель правления городского профессионального клуба обиженно моргает глазами, долго и сосредоточенно ковыряет в репертуаре и, наконец, тусклым басом сообщает:
– А к нам докладчик на международные темы пришел.
– А у нас оперетка идет – «Коломбина». Полный сбор!! – звенящим от торжества голосом восклицает заведующий железнодорожным клубом.
– А к нам докладчик пришел, – глухо повторяет председатель правления городского профессионального клуба, начиная колупать ногтем в пустой кассе.
– А у нас оперетка идет. Некуда яблоку упасть!!
– А… к нам… докладчик… пришел.
– А у нас оперетка идет!!!
– А… к… нам… док… док… док…
Глухие рыдания прерывают голос председателя правления городского профессионального клуба, и, кривя рот, он бежит, закрывая лицо руками, домой.
Через неделю:
– А у нас оперетка идет! Ага!
– И у нас… тоже… идет… оперетка… Съел?
– У нас «Коломбина»! Полный сбор. Хи-хи!
– А у нас «Тайны гарема». Хи-хи! Полный сбор. Съел?
– А у нас… скоро… кафешантан будет.
– И у нас тоже скоро будет кафешантан и… и… казино с рулеткой! Ага! Съел!
– А у нас…
– И у нас тоже!
– Ну, так пойдем в бабки играть.
И два клубных мальчика, нежно обнявшись, уходят, примиренные, играть в бабки.
Одним словом – хорошо то, что хорошо кончается.
Резвитесь, милые малютки!
1926
Парадокс
Молодой, но уже отчасти известный драматург принес директору пьесу. Директор взял манускрипт в руку и строго спросил:
– Вы в каких отношениях с Ромуальдом Федоровичем?
– В хороших.
– Прекрасно. Сколько?
– Чего сколько?
– Женских ролей сколько?
– Восемь.
– Маловато. Нам, в сущности, нужно штук одиннадцать. Ну, да как-нибудь. Все-таки лучше, чем две. Действий?
– Что действий?
– Действий сколько?
– Пять.
– Сделаем три. Чтоб кончалось в половине одиннадцатого. Музыки много?
– Вы меня не совсем поняли. Это драма.
– Ничего, мы сделаем весело. И с музыкой. Ромуальд Федорович как раз был у нас позавчера и спрашивал, почему это мы не ставим веселых пьес. Так что это вы не беспокойтесь. Студенты есть?
– Где?
– Ох, милый, какой же вы тугодум! Я спрашиваю: студенты у вас в комедии есть?
– Есть. Один. Не совсем студент, но вроде. Как раз собирается держать экзамен в строительный техникум.
– Это не важно. Комсомолец?
– Комсомолец.
– Хорошо. А девушки?
– Что девушки?
– Девушки – комсомолки?
– Одна комсомолка, а другая беспартийная.
– Так. Одна положительная и одна отрицательная. Ничего. Из метро никого нет?
– Нет.
– Жаль. И почему бы вам не сделать положительную девушку метростроевкой?
– К сожалению, нельзя. Она у меня уже вузовка.
– Простите за нескромный вопрос: какого вуза?
– Медичка. На доктора учится.
– Ага. Можно считать – почти член союза Всемедикосантруд?
– Пожалуй.
– Ну, это ничего себе, сносно. Военных нет?
– Есть один. Артиллерист.
– Академик?
– Нет. Строевой.
– А его нельзя сделать академиком?
– В сущности, конечно, можно, но…
– Тогда пусть лучше будет академиком. Ладно? Трамвайщиков нет?
– Нет.
– Строительных рабочих нет?
– Нет.
– Профессоров нет?
– Профессора есть.
– Сколько?
– Два.
– Положительный и отрицательный?
– Верно! Откуда вы догадались?
– Милый! Не зря деньги получаю. Симпатичная старушка, домашняя работница, найдется?.. Нету? Очень жаль. А соседка с флюсом?.. Тоже нет? Вы меня огорчаете. Что же у вас есть?
– Есть бывшая монашка. Делает стеганые одеяла.
– Пьет потихоньку водку?
– Откуда вы знаете?!
– Дорогой мой!! Ну-с, значит, так сказать, все. Будьте здоровы!
– Когда прикажете зайти? Недельки через две?
– Что вы! Приходите месяца через четыре.
– Через четыре месяца!!
– Ну да. Что вас удивляет?
– Через четыре месяца за ответом?
– Ох, дорогой мой, какой вы трудный человек! Не за ответом, а на общественный просмотр.
– А за ответом?
– Какой может быть ответ? Ответ обыкновенный: ваша пьеса принята, будет поставлена и пройдет двести сорок пять раз с аншлагами. Поздравляю вас!
– Вы ж еще ее не читали!
– И читать не желаю.
– Откуда ж вы знаете, что она пройдет с успехом?
– А я вам не говорил, что пройдет с успехом.
– Позвольте! Двести сорок пять раз с аншлагом…
– Вот именно. Тридцать пять вечерних абонементов, двадцать два утренних, пятьдесят проданных спектаклей для Пролетстуда, двадцать – для трамвайщиков, семнадцать – для бетонщиков, тридцать четыре – для Медикосантруда, пять – для Военной академии.
– Виноват, я вас перебью. А если бетонщики не захотят?
– Не захотят? Дитя!.. Плакать будут, а захотят. Ну, простите, мне надо еще в Центральную театральную кассу съездить, подписать договор на продажу двухсот спектаклей «Волки и пчелки».
– Разве у вас идут «Волки и пчелки»?
– Через два года поставим.
– А вдруг выйдет плохо?
– Ребенок! Там, где есть плановое распределение билетов, не бывает плохих спектаклей. Заметьте себе. Ну, пока!
Через два года молодой, но уже довольно известный драматург снял бобровую шубу и лихо вошел в кабинет директора театра.
– Получите новую пьесу. Ромуальд Федорович в восторге. Пятнадцать женских, десять мужских, двенадцать положительных, тринадцать отрицательных, пять метростроевцев, шесть трамвайщиков, семь бетонщиков, три профессора, масса забавных старушек, студенты, члены состоятельных профсоюзов, музыка, три действия… За триста спектаклей ручаюсь.
– Приходите через две недели.
– Неужели успеете?
– А почему ж нет? Пьеска небольшая. Пятьдесят страниц. В день по три странички…
– Я думал, вы уже хотите через две недели поставить.
– Что вы, милый! Прочитать сперва надо.
– Зачем же читать, когда и так все ясно? Ромуальду Федоровичу нравится…
– Ну, так пусть Ромуальд Федорович и ставит, если ему нравится. А мне надо, чтобы публике понравилось. А то мы прогорим!
– Зачем же публике чтобы нравилось? При чем здесь публика? И так пойдет. Профессоров пригонят, бетонщиков пригонят, Пролетстуд пригонят…
– Увы!
– Что увы?
– Увы!
– Вы меня пугаете. Что случилось?
– Только через кассу.
– Что через кассу?
– Билеты, дорогой мой, билеты.
– А если публика на мою пьесу не захочет покупать билетов?
– Вот в этом-то и штука.
– Как же быть?
– Писать пьесу, чтоб понравилась публике.
– Легко сказать!
– Вот именно – легко сказать.
– Гм… Вы меня просто убили. Так, значит, я зайду за ответом через две недели. А если пьеса будет… не совсем… так сказать, недостаточно… гм…
– Тогда не возьмем. Плохую пьесу не возьмем.
Драматург шел по улице и, криво улыбаясь, шептал:
– Подавай им хорошую пьесу! Ишь ты! «Плохую, говорят, не возьмем». Буквально какой-то парадокс! Кто бы поверил! И главное – когда? На восемнадцатом году революции! Чудовищно!
1935
Первомайская пасха
Председатель месткома Кукуев подвел гостей к роскошно накрытому пасхальному столу и радушно воскликнул:
– Прошу вас, друзья! Милости просим. Чем бог послал. Христос, так сказать, воскресе!
– Воистину воскресе, – плотоядно ответили гости, потирая руки, и стали приближаться к столу.
– Усаживайтесь, граждане, усаживайтесь, – суетился Кукуев, – прошу покорно! Пал Васильевич, что ж это вы, батенька? Наливайте, Захар Захарыч, зубровочки. Софья Наумовна, запеканочки, а? Господа, усиленно рекомендую вам свяченого куличика… домашнего изготовления. А ты что ж, Митя, сидишь и ничего не ешь, как жених? Кушай, Митя! Поправляйся. Опять же, может быть, кто-нибудь хочет свяченых яичек? Вот зелененькое, а вот и красненькое. Сами в церковь носили с Марь Ванной… Христос воскр…
В этот миг в передней раздался звонок, и через минуту в столовую вбежала взволнованная дочурка:
– Тятя! Вас там какой-то спрашивает.
– Кто б это мог быть? – изумился Кукуев. – Кажись, все свои в сборе. Гм… Извините, граждане, я сейчас.
