Дмитрий Ненадович - Повесть о потерянном времени
Ловля головастых ротанов из поганых болот была самым увлекательным делом, которым можно было заняться в ходе проведения такого скучного мероприятия, как обеспечение связью Ракетных войск стратегического назначения, и Поникаров, облачившись в свои личные, неформенные болотные сапоги, временами ставил рекорды окрестных побережий. Пользуясь преимуществом своей не казенной амуниции, он умудрялся пролезать в такие трясинные места, где громадными стаями охотились на головастиков непуганые никем эти полурыбы-полулягушки. Пробравшись и подсунув под нос самого большого из сидящих в засаде ротанов громадных размеров крючок с наживленным на нем головастиком, Андрею силой своего убеждения всегда удавалось доказать туповатой рыбине необходимость немедленного заглота троянца-головастика. Ротаны обычно так проникались этой необходимостью, что заглатывали громадный крючок до кончика глупого своего хвоста, и достать его без проведения срочного хирургического вмешательства не представлялось никакой возможности. Капитан этим рыбодерством никогда не занимался. Не капитанское это было дело. Этим занимались дежурившие на болотистом берегу бойцы. В их обязанности входило своевременное нанизывание на крючок головастиков, снятие с крючка убежденных капитаном ротанов, а так же выуживание самого капитана из периодически засасывающей его трясины специальным тросом. Трос перебрасывался через толстую ветку стоящего на топком берегу дерева и крепился на капитанском поясе. И в тот напряженный для далекой супруги капитана момент, когда его гениталии готовы были уже скрыться в холодной мутно-тухлой воде, бойцы дружно повисали на другом конце троса, и капитан со звуком: «Чпок!» победно взмывал над слегка взволнованной поверхностью, роняя в болотную жижу ошметки протухшей тины. Взмывал и хищным орлиным взором принимался осматривать просторы простиравшейся внизу акватории в поисках нагуливающего бока косяка. Найдя искомое, капитан плавно раскачивался на тросе и, подав бойцам особый сигнал слегка обструганной веткой-удочкой с наспех притороченной к ее концу веревкой-леской, почти бесшумно плюхался на очередной участок болотной топи. И таким образом не состоявшийся карьерист иногда умудрялся за час убедить целое ведро отборнейших ротанов, достойных украсить витрины обоих столичных елисеевских магазинов сразу. Но военные не спешили делиться своими трофеями с этими элитарными торговыми точками. Капитан никогда сам ротанов этих не ел и, закончив охоту, сразу же покидал недавнее ристалище, удовлетворившись поступившим в кровь адреналином, а нагулявшиеся на свежем воздухе и слегка одичавшие в лесу бойцы сжирали все выловленные деликатесы тут же на месте лова. Прямо здесь, на этом вонючем болоте. Тут же разводили они костерки, демаскирующие своими дымами секретное военное стойбище, обмазывали самых крупных из убежденных рыбьих особей глиной и безжалостно кидали их в огонь. Когда глина затвердевала и вместо рыбьих особей в костре образовывались причудливые керамические шкатулки, их немедленно извлекали из огня и кололи на пеньках как орехи. Внутри керамической скорлупы бойцов ожидало очищенное глиной от жесткой ротаньей шкуры белое сочное мясо этих морских хищников. А из особей, что помельче были, храбрые советские воины варили пахнущую болотом уху. Все это с диким аппетитом и в мгновение ока сразу же воинами съедалось. А сверху, привлеченные дымами костров, на них взирали своими оптическими глазами удивленные спутники супостатов: «Что это такое? Что они едят? Неужели этих отважных воинов ничем другим никто не кормит?» А на самом деле, все объяснялось очень даже просто: все эти нехитрые болотные яства значительно превосходили по вкусу и качеству повседневную бурду, каждодневно булькающую в глубинах котлов военных кухонь. Это изнеженные воины супостатов бродят по своим столовым с подносиками, терзаясь проблемой выбора: «Что же бросить в тарелку на этот раз? Стейк из свинины или говядину с кровью?» Нашим военным такие проблемы ни в какие времена были не ведомы. А потому как победители они — по определению. Это определение когда-то было сформулировано самим фельдмаршалом Суворовым. Великий полководец как-то сказал, что несмотря ни на что мы все равно всех победим. Почему? Да только потому, что мы — русские. А раз не смотря ни на что победим, то зачем тогда вообще кормить-то их? Воинов этих. Все равно ведь они всех, когда надо будет, замочат. От голодной злости всех разорвут. Поэтому-то и песни про строгий воинский рацион ныне принялись сочинять: «Немного крупы перловой, немного коры дубовой, немного дорожной пыли, немного болотной тины, — солдат не умрет голодным!»
Но вот, наконец, и долгожданная команда с невидимого никому из лесо-полевых военных «верха»! Видимо докатились до «верхов» слезные просьбы самого высокого гарнизонного начальствующего, полковника Ахтунга. Он давно уже названивал в вышестоящие штабы и умолял поскорее вернуть назад уехавший батальон. «Вы хоть понимаете, — жалобно гундосил в трубку Ахтунг, — что без батальона мы все здесь утопаем в дерьме! Бордюры не покрашены, всюду мусор, а на клумбе перед памятником Ильича даже завяли цветы! Вы только задумайтесь: близ самого Ильича! Не к добру это. А что я могу поделать? Ведь некому стало мести, красить и поливать. Все эти бездельники по полям разъехались». И, видимо, окончательно достал-таки своим нытьем Ахтунг «верхних» воинских начальников. Выдавили они, наконец, из себя нужную военным команду. Эта сладостная команда предписывала всем без исключения одичавшим в лесу военным срочно «свернуть» то, что они две недели назад с таким трудом «развернули», тщательно замести следы своих контактов с родной природой и обратным маршем «всем, без исключения, военным срочно вернуться взад». Военные всех степеней и рангов всегда очень радовались этой команде и, заслышав ее, всякий раз принимались радостно, по-праздничному суетиться. Каждый военный суетился на своем месте. И сообразно своему рангу суетился. Одни облегченно сворачивали карты и схемы, рассовывая их по большущим тубусам. Другие аккуратно роняли наземь мачты антенн и натужно вращали большие барабаны-катушки, сматывая только что выкопанные кабели. В общем, каждый военный был при своем деле, но в голове у этого каждого звучала одна и та же модная в те времена песенка: «Домо-о-о-ой!» Звучала она даже в голове у тех военных, которые назывались «срочниками» и должны были вернуться не на свою малую родину под прочный родительский кров, а возвратиться в совсем еще недавно постылую для них казарму. Теперь эта казарма представлялась им самой комфортабельной в СССР гостиницей из серии «Интурист». Но настоящая любовь «срочных» военных к казарме вспыхивала только при их возвращении с зимних учений. Вот тогда постылая казарма казалась этим военным не чем иным как земным раем. Но сейчас была весна, и в глазах военных светилась относительно спокойная радость. С этой тихой радостью в глазах, подгоняемые нетерпением военные быстро все свернули, скрутили, упаковали и, запрыгнув в кабины и кунги боевых машин, бодро покатили в указанный им кем-то невидимым «сверху», но вполне определенный «зад». Впереди колонны двигался «УАЗик» неустрашимого подполковника Шахрайчука. Подполковник слегка порыгивал на кочках в лобовое стекло автомобиля не переваренной до конца лосятиной. Замыкал колонну на своем «КРАЗе» старший лейтенант Сергей Просвиров. Задние фонари его могучего автомобиля были восстановлены, а габариты капота по-прежнему гарантировали старлею дополнительные «два метра жизни». Тщательно отрихтованный бампер заболонниковского «УРАЛа» сиял свежей черной краской. И ничто, кроме запотевших стекол командирского «УАЗика», не напоминало больше никому о безвременно ушедшем недавно из жизни лосике. А все ж таки жаль животное. Даже, несмотря на то, что судьба оказала ему напоследок такую честь. Высочайшую честь быть самолично съеденным самим командиром части!
Колонна боевых машин достигает пункта назначения только к полуночи и в автопарке тут же образуется очередь на заправку. Ни одна боевая машина не имеет права встать в бокс с пустыми баками, а если машине сильно повезет, то она может попасть в свое стойло еще и отмытой от дорожной грязи и лесной паутины. Личный состав воинов-связистов покидает автопарк и еще будет долго строиться и пересчитываться. Пересчитывать оружие и боеприпасы. Проверять состояние и комплектность средств химзащиты. Часам к трем этот героический личный состав (личность владельца не установлена) будет уложен спать до семичасового утра. А тем временем, в парке остаются одни водители, возглавляемые Просвировым. Такой чести он был удостоен лично «Буонапарте» — Пчелкиным. Тот понимал толк в оказании знаков внимания. Всем ведь было известно, что военный водитель — это не военный и не водитель. Не военный, потому как считался самой низкоквалифицированной боевой единицей и в «мирное» время постоянно привлекался для выполнения черновых работ во время производства которых водитель постепенно деградировал как военный и превращался в дворника, маляра, свинопаса, пахотного крестьянина и т. д. А «не водитель», потому как в «мирное» время за руль боевой машины попросту не допускался: во-первых, с целью экономии горючего, а во-вторых, в силу необходимости выполнять обязанности гарнизонного дворника, маляра, свинопаса, пахотного крестьянина и т. д. Поэтому когда «не военный и не водитель» ехал в составе колонны машин, он был еще более или менее адекватен, но когда ему предоставлялась возможность где-либо поманеврировать — это было зрелище, достойное финальной ключевой сцены для многомиллионного голливудского боевика. Вот и сейчас, если бы не непрерывная Серегина беготня, сопровождаемая громким ором на нанайском наречии, между бензоколонками, мойкой и боксами, автопарк к утру мог всего этого лишиться, и взгляду самого старшего автопаркового военноначальствующего — майора Завдрыщенко, предстала бы панорама обороняющегося уже полгода от фашистских полчищ города Сталинграда. Но жертвы и разрушения удается предотвратить. Очередь рассасывается к самому утру. До подъема спящего личного состава остается ровно час. Сергей строит измученных водителей, считает их, считает оружие, благодарит их за службу и отправляет в расположение роты, дабы еще до подъема без суеты и спешки могли эти якобы «водилы» свершить чудесное преображение из чумазых и плохо организованных шахтеров, пошатывающихся от усталости после смены, в бодрых и дисциплинированных бойцов Красной Армии, являющих собой образец внешнего вида. Отправив бойцов, Сергей вернулся к воротам бокса и уже хотел было опечатать их, как откуда-то из темноты перед ним вырос какой-то щеголеватый рыжий прапорщик. Его огненно-рыжая шевелюра горела даже в слабеньких лучиках высоко висевшего над боксами фонаря и как бы подсвечивала его чистенькую, тщательно отутюженную форму.
