Игорь Судак - Вышиванка для Маугли
- А вы не путайте слово «знать» со словами «обязательно использовать». Это, кстати, третье качество, свойственное всем хрющам. Лгать и перехлёстывать. Вы ж от граждан Украины не знание мовы требуете, а ее применение. Вы не мову развиваете, вы другие языки уничтожаете. Только вдумайтесь. За рекламу на уличном щите на русском – штраф. За фильм в кинотеатре на русском – лишение лицензии. За попытку сдать на русском экзамен в вуз – двойка. Чем не геноцид?
- Так ведь украинский - государственный…
- Ну и что… Мы ж ведь – те, для кого русский родной, - не приехали сюда. Мы тут жили. А только потом появилась Украина. Не мы в ней родились – а она родилась в нас и при нашем участии. И не ей нас учить … а тем более не вам, сдуру посчитавшим, что вы это и есть - она. Она - это каждый человек, и если человеку хорошо, то хорошо и ей.
Дядька задумался.
- Ну вообще-то Украина была завжды, тыщу рокив была… Просто вона не была державою. Украина – вона, як Солнце. Даже если на небе тучи, и Солнца не видно, воно все равно есть.
- Правильно сказали, - похвалил Карпуха. – Только Солнце вот не спрашивает с людей перед тем, как их обогреть, на каком они языке говорят, оно светит всем – одинаково, независимо от национальности. О чем, кстати, ваша книжка?
Литератор сразу просветлел:
- Ну, мой роман о будущем Украины, что не пройдет и четверти века, як все в Украине будут говорить на мове - и стар и млад… основная идея, что нужно проводить не быструю, а мягкую украинизацию. Щоб не перегнуть и не отпугнуть.
- Мягкую? – переспросил Карпуха. - Это как в анекдоте про водку. Одни говорят, что пить нужно больше, другие, что пить нужно меньше. Но и те и другие едины в главном - пить нужно!
За дверью на лестничной площадке послышались шаги и голоса – судя по всему, пришли мастера-ремонтники.
- Эй, вы там, пассажиры! - крикнул кто-то. – Живые еще? Сейчас будем вызволять…
- Живые, - ответил Карпуха и кивнул дядьке-пузачу: - Ну вот и - свобода.
Дядька посмотрел на часы и невесело хмыкнул:
- Поздно… Моя презентация уже как раз должна была закончиться… А я вот тут проторчал, как последний Хрющ… А вообще, не знаю, может ты в чем-то и прав, только скажи, почему ты так не любишь Украину?
- А Булгаков любил?
- Булгаков любил… Он не любил только оборзевшее быдло - шариковых и швондеров…
- Правильно, – согласился Карпуха. – Он и сейчас бы их не любил - малообразованных, да еще и с этническим привкусом. Пришло ведь то же быдло, что и тогда, но под другим флагом и другим цветом, и поэтому люди их не узнали. Булгаков спокойно относился к простому люду, но когда кухарки стали управлять, а лакеи руководить – они получили от него свое. Я тоже нормально относился и к этническим пристрастиям части украинцев, и к мове, и к вышиванкам, но когда село и Галичина прилипли к власти и стали нас учить жить, как они, то появилась и неприязнь к ним. И сколько лет, а то и поколений должно пройти, чтоб они стали уважать права других людей и понимать, что мир состоит из личностей, а не этносов?
Снаружи что-то застучало, кабинка дернулась. Дядька-пузач тревожно посмотрел на Карпуху, мол, еще грохнемся вниз. Но не грохнулись. Двери вдруг полуоткрылись, и показалась усатая улыбающаяся голова лифтера:
- С вещами на выход!
Пленники выбрались, поблагодарили спасителей, и поспешили вниз – по ступенькам. Уже внизу у литератора зазвонил телефон.
- Что? – переспросил он, остановившись. – Презентация книги перенеслась на два часа? По техническим причинам? Хорошо, я сейчас буду… Отлично, есть же Бог на свете – моя презентация таки состоится!
Пузач обрадовано посмотрел на Карпуху, но, отхлебнув немного колы, скривился:
- Песец! Теплая уже стала… как эта… как урина. Короче, я побежал, а насчет нашей дискуссии - хоть ты, может, и говорил складно, но ни сказочка твоя, ни ты сам меня ни капельки не убедили.
Карпуха усмехнулся.
- А это просто лифтеры рано приехали, - сказал он. - Если б хотя бы на недельку позже, то всё было бы окей - на одного хрюща в Украине стало бы меньше…
- Ну за неделю я бы наверно уже и коньки отбросил.
- Так и я ж об этом… Убеждать хрющей бесполезно. Кстати, я заметил, что люди делятся не только по национальности, языку и вере. А еще и по восприятию этого мира. Одни, например, входя в реку, скажут про воду: «Теплая, как парное молоко», другие скажут: «Теплая, как моча». Одни считают, что песец - это симпатичный пушистый зверек, другие уверены, что песец - это когда «всё пропало!» И внутренний мир человека Михаил Булгаков и, скажем, Джек Потрошитель тоже всегда будут раскрывать и видеть каждый по-своему…
16. Последняя вышиванка
«НАМ НЕ ДАНО ПРЕДУГАДАТЬ…»
- Да как же вы не поймете, что Украина без мовы, это ну все равно что … - Слымачук запнулся, не находя от переполнявших его эмоций нужного сравнения.
- Что? - насмешливо переспросил инженер Стропилов.
- Да это – равносильно этому … - нужный образ всё не приходил.
- Чему?
- Ну она, словно как птица без …
- Трусов?
- Да пошел ты!
Негодованию Слымачука не было предела. Он даже ложку отбросил. Черт его дернул сесть сегодня за стол вместе с этим инженеришкой из Горловки. Слымачук был замом директора завода по общим вопросам, родом из Стрыя, и, хоть и работал на Киевском вагоноремонтном заводе уже десять лет, его не переставало коробить, что в столице его родной Украины по-прежнему сплошь и рядом слышна русская речь.
- Да пойми ты, - сказал он, собравшись с мыслями, - так принято – у каждого народа, если он себя уважает, у каждой страны есть свой язык. Во Франции - французский, в Испании - испанский, в Италии – итальянский, в Англии – английский!
- Логично, - ответил ехидный Стропилов. – Я даже могу продолжить: в Канаде – канадский, в Бразилии - бразильский, а в Антарктиде – антарктидский.
- Ну вот зачем ты так? Тебе бы только ёрничать – сердца у тебя нет! Ты просто Украину не любишь. Вы там все в Донбассе не любите Украину. Не хочу я ни говорить с тобой, ни сидеть за одним столом…
Слымачук встал и вышел из заводского кафе. У него кровь стучала в висках так, что, казалось, сейчас брызнет откуда-нибудь. Но не нервничать он не мог. Бывают толстокожие люди, а у него, казалось, вообще кожи нет. И хоть должность у него серьезная и когда нужно по работе, он мог и пахать, и требовать, и добиваться выполнения, но вот как только касалось Украины – всё! – душа разрывалась. Его особенно возмущало, что эти лицемеры говорят, что русский язык тут им притесняют. Мерзавцы. Почти вся печатная пресса на их языке! А им всё мало. Видите ли, права у них есть. А с этим инженером вообще вечно споры сплошные.
Слымачук пошел в сторону колесного цеха. Сердце его билось раненой птицей в грудной клетке, страдая за Украину и за ее долю. А тут еще завтра командировка в Донецк – с поставщиком дела улаживать. К этим бандюкам! Как ему заявил когда-то один шахтер: пусть у вас на Западной Украине горы выше, чем наши терриконы, но у нас зато шахты глубже ваших колодцев! И что он этим хотел сказать??? «Не люблю Донецк – ходят все каждый второй с подведенными глазами, как у вульгарных женщин, и гордятся угольной пылью. И еще рассказывают сказки, что Донбасс по населению больше Галычины в два раза. Да мне только от одного слова Галычина – тепло становится. Я когда во Львов приезжаю – как на курорте себя чувствую, все болячки проходят. Там - культура. Там –цивилизация».
Перед входом в цех Слымачук не удержался и зашел в курилку. Ему хоть и нельзя было смолить никотин, но на этот раз он стрельнул у кого-то сигарету и закурил – чтоб хоть как-то успокоиться. Мысли прыгали в голове, как обезьяны по веткам. Одно только согревало - слава Богу, хоть кинотеатры все теперь на мове. Нет больше переводов на русский. В этом была и его заслуга.
Сколько он писем писал в разные органы - от Министерства культуры до администрации Президента! И от себя лично, и якобы от коллектива завода - с печатью, и даже анонимно. Столько взывал их - по поводу этих кинотеатров - к разуму и сердцу, что аж свое собственное надорвал. Но зато наверняка его бесчисленные послания сыграли свою роль – победили чье-то бездушие. «Эх, теперь бы еще газеты на мову переварганить – вот где непочатый край – даже в Киеве. А еще Крым? А Донбасс? Живут в Украине - и за 18 лет мову не выучили. Да за 18 лет целый ребенок вырастает и даже нового рожает. Дикари!»
- Доброго здоровьишка, панэ Слымачук! – послышался вдруг знакомый голос.
Слымачук оглянулся – к нему шел Орлов, главный снабженец, дружбан Стропилова, тоже еще тот москаль. Вечно со своими подковырками.
- Как дела на мовном фронте? - спросил он. - Русские всё не сдаются?
- А ты в кино сходи - узнаешь! - отпарировал Слымачук. – Нет больше русских.
Орлов закурил.
- Вот гляжу я на тебя, - сказал он, затягиваясь, – и думаю: странный ты человек. Все нормальные люди борются за то, чтоб самим иметь право говорить на своем родном языке, а ты готов умереть, чтоб запретить родной язык другим.
