Борис Кудрявцев - Сор из избы
— Свалки нет и не будет, — предупредил Галкин.
— А что я могу? — взвился Пал Палыч, хватаясь за щеку. — С кашей съесть ваш шлак?! У меня все отняли. Ничего нет!
Он уставился в открытку, шевеля губами и ожидая, когда японка обратит на него внимание и подмигнет.
— Ты изверг, Галкин! Что ты наделал? Зачем убрал отвал?! Кто тебя просил? У меня сердце слабое. Разве так дела делают? Партизан! Мочалов бы ковырялся в отвале десять лет, докладывал, ставил в известность, встречался с большими людьми, ездил в командировки за передовым опытом, получал суточные, проездные, проводил научно-практические конференции, брал обязательства… Понял, как умные люди себя ведут? Ему хорошо, и другим не в обиду. К тому времени мы что-нибудь бы придумали с цехом сепарации и утилизация отходов, пустили бы его в дело, клянусь! А теперь что делать?
Пал Палыч решил выйти на бюллетень, пока не поздно.
Жизнь пока не баловала Пал Палыча, он мало что имел, но что имел, не хотел отдавать. Что если за его спиной кто-то ждет и скакнет в кресло начальника мнимой сепарации? За примером не надо ходить, он перед глазами…
Пал Палыч позвонил секретарше и убедил ее отпустить Галкина на полчаса, для ознакомления, чтобы был в курсе. Заодно пообедают.
— На полчаса! — разрешила секретарь. — Не больше. Отвечаете головой.
— Поглядим сепарацию? — спросил Галкин, одолев технический термин и обогатив свой лексикон. Он вдруг увидел отдушину в застопорившемся деле очистки.
Телефонные разговоры с нарушителями санитарии ни к чему не вели.
— За полчаса! — причитал Пал Палыч, охая и поднимая глаза к потолку. — С ума сойти! Да вы хотя бы представляете…
— Представлять нечего! — бодрым тоном невежды сказал Галкин, направляясь к двери. — Надо работать… Шлак не ждет!
* * *Комплекс строительства моторного цеха занимал второй этаж бытовок, отгородившись от заводских чисто условно: на скорую руку оформленным щитом из фанеры. Всякий мог пройти к строителям и узреть панораму будущего гиганта моторов. Кабинеты у строителей в отличие от заводской администрации не так ухожены, и открыты всем — сюда захаживали в сапогах, уляпанных глиной. Брезентовые спецовки мешались с швейпромовскими костюмами кураторов и разработчиков проектной документации. Последним вовсе необязательно было месить грязь на стройке, у них трудилось воображение. У начальника стройки Глыбовского его дополняла селекторная связь, что позволяло в отличие от проектантов, не отрываться от земли и двигать строительными массами и техникой в нужном направлении.
В зале заседаний в ожидании очередной оперативки был вывешен график хода работ. Судя по флажкам на графике, вперед вырвалась бригада бетонщиков Куделенского из генподрядного треста. Глыбовский в начищенных, отутюженных брюках и голубой сорочке прохаживался вдоль графика с листками своего выступления, сверялся с цифрами и сроками. Выходило, что палки в колеса ставят мелкие организации, привлеченные со стороны в помощь стройке. Их выделяют моторному по принципу: «На тебе, боже, что нам негоже». Плелась в конце и бригада Махини из цеха сепарации шлака. По этой причине Глыбовский даже не поздоровался с Пал Палычем, не желая заранее растрачивать эмоции и приберегая их для крупного разговора на оперативке.
Бетонщики Куделенского вышли на проектные отметки и строго блюли график, согласованный в трех министерствах, строительных и монтажных. График имел теперь силу закона и руководство стройки отвечало за него персонально. И если бы подопечные Пал Палыча и прочая привлеченная мелкота подтянулись до уровня Куделенского… Если нет, тогда министерствам придется в пятый раз согласовывать и утверждать новые графики.
Смешно учить и наставлять Глыбовского, напоминать о пустяках вроде того, что всякий новый перенос срока удорожает строительство наполовину, замораживает сотни миллионов, в том числе валюты, затраченной на закупку оборудования и станков. Глыбовский был вхож в любые кабинеты и никто лучше него не мог оголять стройки жилья и соцкультбыта, забирая людей авральным порядком на моторный. Бригады работали у него, а зарплату получали в своих конторах, выправляя липовые счета по монтажу железобетона и кирпичной кладке якобы в жилых микрорайонах. Не всех это устраивало…
— Лодыри! — шумел на совещаниях Глыбовский, подняв с мест всегда одних и тех же и заставляя краснеть. Сохраняли цвет лица представители генподрядного треста. Не все знали, что Глыбовский сидит на двух стульях, в генподрядном тресте он — зам. управляющего, там его законный кабинет, пустует до конца строительства моторного. А управляющий — его прямой начальник, хотя и сидит на оперативках по правую руку Глыбовского тихо, мирно, не одергивает и не поправляет. Ждет. После совещания идет в кабинет Глыбовского, тут все и решается. Посторонних нет, элита.
Пал Палыч в элиту не попал, но знал приблизительно, о чем там говорится, догадывался. Поэтому давно перестал шуметь на оперативке, как другие, горячиться и стучать по столу.
— Ха-ха, — шептал он с усмешкой таким же как он, — зарплату-то Глыбовский где получает?
Моторный цех раскинулся на ста гектарах и строили его пятьдесят организаций. Упряжка! Глыбовский рад бы на всех надеть узду и держать вожжи крепко. Но только не Пал Палыча. Приказы Глыбовского он принимал к сведению. Не больше. И не мог себя заставить поверить до конца, что на моторном свет клином сошелся. Старается Глыбовский для победного рапорта. Кураторы тоже занимали очередь у кассы в генподрядном тресте и получали премии. Для этого от них не так уж много требовалось, обеспечить успех бригаде Куделенского — выделить фронт поболе, обеспечить с лихвой, за счет других, материалами, обрекая пришлые бригады на вечное отставание. Премии кураторам набегали не за конечный результат, а за рекорды элиты — бетонщиков, каменщиков, отделочников треста.
Знали о том многие и время от времени пытались покуситься на пирог Глыбовского. Обращались к заказчикам — руководству завода. Но заводчане сердились, не желая вникать:
— Причем тут Глыбовский, премии и ваши склоки! Цех пускайте… После разберемся.
После никто разбираться не станет. Пал Палыч это знал. Его люди были обречены и поневоле выглядели заморышами в сравнении с бетонщиками Куделенского, робко жались, не помышляя о рекордах, а мечтая о том, что придет час, люди опомнятся и поймут, что цех сепарации и газоочистки — не хвост стройки, а голова!
Пал Палыч подталкивал Галкина в спину, навстречу Глыбовскому, подсказывая шепотом: «Отдайте наших людей! Нам нужен цех сепарации! Свалки больше нет, некуда девать отходы…»
Галкин ни в чем не успел провиниться перед Глыбовским, и хотя дело шло к тому, не пугался.
— Отдайте наших людей, товарищ начальник! — твердо сказал он, не вдаваясь в подробности, заставив кураторов вздрогнуть. Глыбовский славился умением наводить дисциплину и осаживать непокорных. — Они будут работать на цехе сепарации!
Цеха переработки шлаков в титульном списке не значилось. То был не пусковой объект, и требовать на его строительство людей мог только человек несведущий. Дилетантов Глыбовский не переносил.
— Кто этот парень, откуда? — Глыбовский сдвинул богатые брови, ожидая отчета от Пал Палыча, Галкина он игнорировал. Пал Палычу пришлось выступить вперед. Вышел он неохотно, зябко поеживаясь. Кураторы тоже слушали, вытянув шеи.
Глыбовский неприязненно глянул на Галкина. Вид у него стал такой, будто Галкин от имени завода предложил ему свернуть стройку.
— Вы отдаете себе отчет? Каждая пара рук сейчас — на вес золота!
Выражения были крепкие, способные хоть кого убедить. Глыбовский был вне себя от раздражения. Его словно бы публично заподозрили в неумении руководить:
— Значит, вы считаете, Пал Палыч, что ваши люди сидят без дела?
Он поглядел на кураторов, приглашая их в свидетели. Те достали планы, графики, наряды на производство работ. Искали, чем заняты на данный момент люди Пал Палыча. Получалось, что доверена им главная работа — бетонирование фундаментов под машины, то есть там, где трудится комплексная бригада Куделенского, а ей второстепенную работу никогда не дают, только на острие атаки, на злобе дня.
Глыбовский улыбнулся и поглядел на Галкина. Дескать, нелепо думать, что кто-то из строителей согласится уйти от живого дела черт знает куда, к копеечному. Нет, не захотят люди идти от начальника Глыбовского к «манной каше» в лице Пал Палыча. Нет у него за душой ничего и не будет: ни материалов, ни техники, ни средств.
— Сепарацию замыслил? — спросил он с усмешкой. Походило на анекдот. Кампании в защиту окружающей среды время от времени заставляли строителей возвращаться к забытым очистным сооружениям на том или ином заводе. Глыбовский и сам не прочь выступить в газете на эту тему. Он был членом райсовета общества охраны природы и безотказно платил взносы. Впрочем, членами общества охраны природы были все директора, включая директора металлического завода. А металлический завод… Да что там говорить, разговоров и без того много. Еще больше шлаков, газа, пыли. И с каждым годом прибывает. Что может изменить Пал Палыч с десятком своих людей, если только на металлическом заводе вывозится в отвалы почти семьсот тысяч тонн отходов в год! Да на литейном чуть меньше. Короче, если не изменяет память, шлаковые отвалы увеличиваются в городе на 1,85 миллиона тонн в год. Память у Глыбовского была цепкая, она позволяла ему быть в курсе главного и не ударяться в авантюры, на манер Пал Палыча.
