Борис Кудрявцев - Сор из избы
— Обойдется! — толкал его сзади Галкин. — Лоток захотел! Фигу ему в приказе, пускай утрется…
Назад пути не было, вышли из кабинета и закрыли за собой дверь. Напоследок Галкин погрозил кому-то кулаком. Шагали молча, осваиваясь в шатком положении подпольных строителей. Пал Палыч имел печальную славу самовольного застройщика: на его совести был жилой корпус на семьдесят пять квартир для завода и сауна в литейном цехе. За сауну и жилье первоочередникам, выстроенным самстроем, он схлопотал выговор по заводу, хотя потом парились в той сауне не столько литейщики, сколько работники заводоуправления и высокие командированные гости. Был на его совести и спальный корпус для рыбаков на загородном Карповом пруду. Карпы тоже обходили его крючки стороной.
Пал Палыч хотел поделиться с Галкиным своими опасениями: выговор за баню до сих пор висел на нем. Но Галкин будто мотылек-однодневка без будущего и прошлого радовался пустяку при дороге, озирался с жадным интересом и печали не ведал.
— Это моторный? — спрашивал, увидев сбоку от дороги одинокий склад для сырья с козловым краном и поросший бурьяном кирпичный цоколь, брошенный при царе Горохе.
Пал Палыч махнул рукой, дескать, шагай, там видно будет. Завод выпускал продукцию и расширялся, осваивались пустыри, забивались колышки. Не так торжественно, как раньше, без музыки и речей. Пал Палыч помнил другие времена, масштаб, кубы, объемы, вал, когда каждый новый цех ступенькой уходил ввысь, как кривая роста индустрии.
— Сапоги бы надо захватить, горе луковое! — спохватился Пал Палыч, очнувшись от воспоминаний в ста метрах от Галкина — легок на ногу был новый помощник директора.
— Зачем? — беззаботно откликнулся тот. Галкин сел и стал снимать полуботинки, намереваясь по лужам шагать босиком.
Пал Палыч топтался рядом. Босым шагать по стройке ему не приходилось.
Галкин сознавал, что попал «из грязи в князи» и не может тягаться с Глыбовским или Пал Палычем: они были образованней его. Это злило и заставляло выделывать всякие глупости…
На взгорке среди чахлых берез чумазый бульдозер толкал ищу глины. Галкин сошел с бетона и ступил голой ногой в грязь. Пал Палыч культурно скакал с кочки на кочку, размахивая портфелем и оглядываясь назад, в надежде на попутную машину. Его раздражало бездорожье.
— Гладко на бумаге, — язвительно сказал Галкин, а здесь овраги…
Ни на что другое он и не рассчитывал. Глыбовский дороги заводу строить не станет, не в его методе. А много ли ума надо, чтобы грести под себя? Моторный, конечно, нужен заводу, а еще нужней он Глыбовскому, потому что со своей первоочередной стройкой Глыбовский и сам первый в очереди, за славой и почетом.
Галкин нагнал грузовик с бетоном, севший на брюхо. Из распахнутой настежь дверцы кабины вывалился водитель, присел, заглядывая под кузов. Елозили на глине еще пять или шесть самосвалов. Бетона — пропасть! Пал Палыч завистливо вздыхал, забравшись на кочку. «Нам бы так, на сепарацию!»
Глыбовскому, конечно, нелегко, думал Галкин, обходя грузовик, стрелявший дымом и комками глины из-под колес. Жалуется он на нехватку людей недаром. А у кого они в достатке, люди-то, у Пал Палыча на сепарации? Строителей не хватает везде, и Глыбовский спекулирует первоочередностью, отнимая последнее. Его исключительность выходила боком всем в округе. Брать не числом, а умением Глыбовский не хотел, да и не умел, наверное, не старался. Рисковать ему ни к чему, шел наверняка: ставил два человека там, где один справится, если постарается. Материалы тоже не жалел, брал за горло поставщиков своей первоочередностью и исключительностью…
— Галкин, — кричал сзади Пал Палыч, — министр тебе кем приходится?
— Тем же, кем и вам! — огрызался Галкин.
— Все переиначишь? — спрашивал Пал Палыч, запыхавшись.
— Все!
Угадав скрытые пружины поведения Глыбовского, Галкин, как всякий новичок, полный сил и желаний, мечтал раскрыть людям глаза на художества карьериста и перестраховщика, а после все само переменится. Глыбовскому дадут по шапке или заставят работать.
Пал Палыч руками замахал: на месте Глыбовского всякий культурный человек действовал бы точно так же, то есть греб под себя. Иначе голову снимут. Моторный цех позарез нужен.
Галкин чертыхался и жалел, что ввязался в эту стройканитель. Но заметил вдруг, что Пал Палыч глядит на него с благодарностью, хотя и украдкой, стараясь скрыть свои чувства.
— Не понравился, значит, Глыбовский?
— Нет! С какой стати?! — возмутился Галкин. Он заранее переживал за сепарацию и очистку.
Пал Палыч сиял. Глыбовский ему тоже не нравился. Старик сел на кочку и стал расшнуровывать ботинки, из солидарности с Галкиным. Дальше они шли босиком, бок о бок. Впервые в жизни Пал Палыча сравнивали с Глыбовским, и сравнение оказалось не в пользу знаменитости в строительном мире. В глазах Галкина все перевесила преданность идее очистки, через нее Пал Палыч страдал и ничего не нажил, кроме флюсов и двух выговоров в приказе, оставшись на всю жизнь, по сути, рядовым… А ведь какие надежды подавал, какие планы строил!
К моторному они пришли, порядком вымотавшись. Встали, задрав головы, перед парадным строем выставленных по отвесу железобетонных опор под кровлю цеха. Пал Палыч насчитал двенадцать пролетов и сбился со счета. Монтажники в брезентовых робах с широкими страховочными поясами копошились внизу.
К строительным вагончикам бригады бетонщиков Куделенского насыпана дорожка, прямая и аккуратная, как в городском саду. Вагончики тоже как в парке: свежекрашеные, веселенькие, тесаные крылечки, трубы над крышей.
— Хозяева! — пояснил босой Пал Палыч. — Все имеют! Не то что мы…
Галкина тянет взглянуть поближе, в глубокий котлован, где копошатся люди. Причудливый лабиринт ходов, тоннелей, башен, сплетенных из арматурных прутков. Девчата с парнями вяжут арматуру споро и весело, как кружева плетут. Бригадир со складным метром расхаживает между ними. Хороший бригадир, в годах, вежливый и культурный, как инженер.
— Бетон не видели, везут? — спросил у Галкина, угостив сигаретой.
— Везут, — кивнул Галкин, затянувшись ароматным дымом. Классные сигареты у бригадира. — К вечеру приедут. Грязюка…
Он кивнул на свои ноги, черные по щиколотку.
Бригадир смял сигарету и швырнул в грязь. Широким шагом пошел к вагончикам, названивать начальству и ругаться. Авторитет его был под стать Глыбовскому.
Бригада, довязав арматуру, села передохнуть. Поглядывала на Галкина без одобрения.
— Бетон давай! Чего стоишь? — крикнула чернявая крановщица, слезая с башни крана.
— Сейчас дам! — пообещал Галкин, улыбаясь. — Возьму лопату…
— Нам много надо — восемьдесят кубов для начала! — не унималась чернявая. «Сгребут по сусекам, у соседей карманы вывернут, сепарацию уж точно оставят ни с чем!» — с тревогой думал Галкин. Почерк Глыбовского здесь чувствовался как нигде, и Куделенский был его ударной силой.
— Пойдем, — Пал Палыч старался увести Галкина подальше от девчат. Поманят — пропадет. И некому будет отвечать за сепарацию.
У Куделенского бетона не допросишься, тоже гребет под себя, на манер Глыбовского, и упрекать его Пал Палыч не собирается.
Галкин уходил за Пал Палычем и чувствовал, что побывал на передовой, объемы его заворожили на какой-то момент, не забыть до гроба волшебной вязи гигантской арматуры, выпиравшей из глубины земли кружевами, и вежливого бригадира не забыть, угостившего душистой сигаретой и похожего на учителя, девчат, знающих себе цену, и парней, по-взрослому степенных. «Сколько они «гребут»? Рублей по четыреста, не меньше…», — завистливо прикидывал Галкин.
Бригада Куделенского шла на рекорд, собираясь удивить строительный мир. Ждали кинохронику. Конечно, если не подведут грузовики и не встанет от перегрузок бетонный узел.
— Восемьсот кубов?! — изумленно бормотал Пал Палыч. — В один фундамент! Сто машин за вечер?
И Галкин понимал, что это фантастика.
Зато во втором пролете — другая картина. В котловане пусто, арматуры нет, лишь глубоко на дне едва различимо щетинился рядок поставленных прутков.
— Наши, — угадал Пал Палыч и грустно вздохнул. Позвал, заглядывая в котлован: — Махиня-а! Есть тут кто-нибудь? Эй… Ушли, черти…
Далеко в стороне виднелся вагончик. Ржавый короб на колесах, испустивших дух, нет ни крылечка, ни дорожки к нему. Сплошные лужи.
Внутри не лучше: темно и душно, накурено. У входа на лавке кто-то «давил ухо», укрывшись с головой брезентовым плащом. За столом резались «в козла». Пал Палычу рабочие не удивились, не чувствуя за собой вины, лишь сдвинули костяшки в сторону, готовые слушать. Арматуру и бетон забрала себе бригада Куделенского. Для рекорда и кинохроники.
