Евгений Крыжановский - От аншлага до «Аншлага»
Один раз Михаил пришел на работу сразу из гостей, был слегка, скажем, «утомлен», поэтому в сцене привала так «вошел в образ», что лег за бревно и заснул понастоящему.
А актеров хлебом не корми, но дай кого-нибудь разыграть. Никто его не разбудил, и свою реплику Петров благополучно проспал, как и все время до закрытия занавеса. После этого должна была произойти смена декораций для финальной сцены, изображавшей наше советское время, в которой пионеры с горнами и барабанами в торжественном марше говорят слова благодарности тем, кто подарил им счастливую жизнь. На декорациях соответственно был нарисован уже не дремучий лес, а заводы, цветущие колхозные поля и сады, а вдали виднелся Кремль.
Обычно смена декораций в театре происходит со страшным грохотом, под стук молотков. Бороться с этим невозможно, поэтому режиссеры для отвлечения публики применяют всевозможные ухищрения: включают громко музыку, мигают светом или просто объявляют антракт. На этот раз рабочие по просьбе артистов совершили чудо: декорации были поставлены практически бесшумно. Как им это удалось, не знаю, может быть, они вдавливали гвозди каблуками или вставляли их в старые отверстия, которых на сцене от предыдущих спектаклей осталось превеликое множество, но факт таков, что сон Петрова нарушен не был.
Проснулся он в самый разгар финала от грохота барабанов. Встав, Михаил, видимо, вспомнил, что он еще не все сыграл в этом спектакле, поэтому, похлопав по плечу оказавшегося рядом пионера, стоящего на фоне Кремля, выдал в зал врезавшиеся в память слова:
— Ничего, хлопцы! Скоро эта власть кончится, и тогда мы заживем по-людски!
Настал черед подробнее рассказать о тех, кто внес наибольший творческий вклад в дело и расцвет «Христофора». Чтобы соблюсти хотя бы видимость объективности и беспристрастности по отношению к своим «подельникам», я решил сначала главы о них расположить в соответствии с алфавитным порядком фамилий главных героев, потом передумал, потом опять… поэтому первым оказался
Сергей Александров
После окончания театрального института Сергей был распределен в Витебский драматический театр, считавшийся в ту пору одним из лучших в Беларуси. Но если в нашем театре малый рост Сергея — находка, то в Витебске он стал для него одной из главных преград на пути к большим ролям. Какую роль можно дать артисту с таким ростом? Разве что маленького старичка или ребенка. Но старички редко встречаются в пьесах, поэтому на долю Александрова выпадали в основном травестийные (детские) роли. А потом и таких стало немного, и он в течение нескольких лет выходил на сцену чаще всего только в эпизодах или массовках, что привело в итоге к тому, что Сергей вынужден был покинуть Витебский театр, так и не ставший для него своим. В ту пору Сергей был еще сравнительно стройным и поджарым, поэтому ему с трудом, но удалось переехать в Минск и устроиться в ТЮЗ. В ТЮЗе Александрову доверили играть Миколку-паровоза, и хотя с ролью он справлялся достаточно успешно, исполнял ее не очень долго. Дело в том, что в это время Сергей Георгиевич начал стремительно раздаваться вширь, у него налились плечи, появился животик. А с таким «имиджем» изображать изможденного, замученного жестоким царским режимом мальчика было невозможно, в лучшем случае — Мальчиша-Плохиша. Но исполнитель Плохиша тогда ТЮЗу не требовался, поэтому Сергей вновь оказался не у дел.
Больше театров, куда бы он мог перейти, не нашлось, поэтому ему пришлось вообще уйти из профессии. Несколько лет Сергей проработал в том же ТЮЗе осветителем. Я тоже когда-то был рабочим сцены, поэтому знаю, что это такое, но Сергею было значительно хуже, потому что одно дело — перейти из осветителей в актеры, и совсем другое — из актеров в осветители. У человека в такой ситуации начинают развиваться комплексы, появляются обиды на всех и вся, он становится раздражительным и даже порой озлобленным. А если учесть, что в деятельности рабочих сцены очень мало творчества (наибольшие умственные усилия при их невысокой зарплате требуются для того, чтобы придумать, где раздобыть бутылку), то нетрудно понять, что радости в жизни Сергея почти не осталось. А ведь есть еще семья — жена и дочь (вторая родилась, когда Сергей работал уже в «Христофоре»), тоже требующие внимания и средств, которых катастрофически не хватало. В общем, подводя итог дохристофоровскому периоду театральной жизни Сергея Александрова, можно кратко выразить его так: счастья мало, а перспектив — еще меньше. И вот тут, как вы уже догадались, вмешался Его Величество Счастливый Случай.
Однажды мы ехали с Сергеем в одном переполненном троллейбусе, поток пассажиров вынес его к тому месту, где стоял я, потом мы были припечатаны соседями друг к другу, узнали друг друга (мы были раньше знакомы, ведь Сергей учился на курс старше меня) и, так как ехать было достаточно далеко, разговорились. Он рассказал мне о своей судьбе, я — о работе в «Христофоре». Мой рассказ его заинтересовал, поэтому я предложил Сергею прийти к нам и «попробоваться». Через пару дней он пришел в «Христофор», но как раз после окончания спектакля, из-за чего смотрели его только Перцов, Лесной и я, а остальные в это время убирали декорации и аппаратуру. Показ проходил нервно и не очень удачно. Александров продемонстрировал пантомимический номер про борца Бамбулу, который «поднимает три венских стула и мокрое полотенце», потом еще что-то, но все это не производило должного впечатления, тем более что пантомима никогда не была его коньком, а юмором Сергей раньше просто не занимался. Не знаю, что было бы дальше, но тут сыграла свою роль интуиция Перцова, его умение видеть «наших» актеров. Ему очень понравились фактура Александрова и его страстное желание работать. И Перцов, как всегда в таких случаях, не ошибся. Сергей очень легко и быстро влился в коллектив театра, нашел в нем, как сейчас говорят, свою нишу. Прежде всего, к нему перешли все женские роли, здесь он оказался вне конкуренции. А как ему удавались образы тупых солдафонов, чинуш и милиционеров! Все свои комплексы и недостатки он так здорово использовал в работе, что они превращались в достоинства и позволяли расцвечивать роли новыми необычными красками. У него появилась масса поклонников, и не только в Минске, его узнавали, дарили цветы. Однажды на гастролях в Евпатории, когда он с блеском несколько вечеров подряд выступил в женских ролях, к нему пришла делегация местных гомосексуалистов и пригласила на свою «тусовку». Он поблагодарил за приглашение, но, конечно, не пошел, что не избавило его, разумеется, от нашего подтрунивания.
В той же Евпатории Сергей попал в еще одну забавную историю.
Как-то мы стояли возле гостиницы и ждали наш автобус, который должен был отвезти нас в другой город Крыма. Рядом крутился маленький мальчик лет девяти-десяти. Вел он себя отвратительно: лез в наши сумки, говорил гадости, дергал за одежду, корчил рожи и даже швырял в нас камни. Чтобы вы могли себе его лучше представить, вспомните героя рассказа О'Генри «Вождь краснокожих» — тот был намного лучше. Проказник довел всех до такого состояния, что один из наших музыкантов, Леонид Клунный, не выдержал и дернул его за ухо. Мальчуган сразу заорал так, будто его убивают. На крик из окна выглянула его мать. Надо отдать ей должное, она самокритично относилась к результатам своей воспитательной деятельности, поэтому встала на нашу сторону и громко начала ругать сына. Он моментально замолчал и покорно слушал ее нотации, ковыряясь в носу. А в это время к нам подошел Сергей Александров, отлучавшийся в ближайшую пивную, чтобы выпить на дорогу бокал понравившегося ему дряннейшего евпаторийского пива. Всей предыстории инцидента он не знал, застал лишь монолог матери, поэтому, дослушав его до конца, Сергей, воодушевленный переливавшимся в животе пивом, назидательно сказал женщине:
— А вот в Японии не только не ругают детей, им даже никогда не говорят слова «нельзя». И, представьте себе, из них вырастают прекрасные люди.
Опешив, мать мальчика уставилась на Александрова удивленными глазами, не зная, что и ответить, зато сын ее, ни слова не говоря, подошел к Сергею и изо всех сил ударил ногой Александрова под зад. Настал черед удивляться Александрову. Пока он приходил в себя, мальчишка успел врезать ему еще раз. Ситуация была настолько комичной, что мы не смогли удержаться от хохота. Все благодушие и желание смотреть на жизнь по-философски из Сергея мгновенно выветрились, и он, преодолев действие пива и забыв свои педагогические теории, с упоением отодрал обидчика за оба уха.
Сергей, как вы уже поняли, очень любил янтарный напиток — пиво, он часто заходил в пивные, там его узнавали и почти всегда пропускали без очереди. Чтобы понять, откуда у него это пристрастие, нужно вернуться на много лет назад, во времена появления Сергея на свет. Отец его работал районным прокурором, по должности обязан был быть атеистом, поэтому не мог, даже если бы и пожелал, крестить своего сына, разве что, пожертвовав должностью. Мать же Сергея высоких постов не занимала, воспитана была в патриархальном духе и очень хотела окрестить ребенка. Дождавшись, когда муж уехал в командировку, она пригласила в дом попа. В тот день крестили нескольких детей, поэтому поп пришел к Александровым, побывав уже в нескольких домах, где его хорошо попотчевали, и был в достаточно «приподнятом» настроении. Он взял Сергея, сделал и сказал все необходимое и окунул малыша в заранее приготовленную бочку. Но бочек-то в комнате стояло две: одна — с водой, а вторая — с пивом, сваренным за день до этого. Сергей так орал, что поп, пытаясь от него побыстрее отделаться, не посмотрел, в какую из бочек он окунает ребенка. А это (не знаю, к счастью или на беду) оказалась бочка с пивом. Вытащив Сергея, поп по запаху понял, что — не из воды, и окунул его еще раз, теперь уже в другую бочку. Но первой все-таки была бочка с пивом, поэтому, видимо, Александров и предпочитал с тех пор всем напиткам пиво. Он легко обходился без водки и вина, но без пива прожить мог не более десяти часов. Много ему было не надо, самое большее — бутылка, но зато после нее Сергей приходил в благодушное настроение, у него развязывался язык и резко активизировалась мыслительная деятельность. Думаю, если бы он только захотел, то мог бы сделать неплохую карьеру в Партии любителей пива.
