Сергей Власов - Фестиваль
В эту секунду двери отворились и приятели увидели довольную плоскую, как блин, улыбающуюся физиономию младшего Бизневского:
– Привет всей честной кампании!
Флюсов неторопливо приподнялся со стула и стал ждать, когда Евгений к нему подойдет, растопырив пальцы правой руки:
– Иди, иди сюда, сучара, давай я тебя облобызаю.
– Привет, классик. Саныч, а тебе только что звонил какой-то писака, вроде бы Ерофеев, но не Венедикт.
– А-а… это Витенька… известный придурок. Однажды за него попросила одна моя хорошая приятельница, с тех пор много лет он пользуется у меня неограниченным кредитом, без всяких там расписок и на любое время. Он так часто и верноподданнически шестерил, что однажды уговорил меня прибыть к нему в гости. Что поделать – я человек мягкий. Вот народ – полтора года упрашивать меня об этой сиюминутной услуге и так нетактично себя повести, когда я наконец, дав себя уговорить, все-таки заехал. Витя сидел перед новеньким телевизором с дистанционным управлением – вещью у нас почти еще невиданной – и с настойчивостью идиота переключал программы. Оторвать его от этого занятия было невозможно, ни о какой беседе не могло быть и речи: передо мной сидел наглухо отмороженный клиент со слюной на губах и улыбкой восторга. «Вот, – обратился он ко мне, видимо, ожидая сочувствия, – прислали мне оттуда, чтобы я расплатился с долгами, то есть – с тобой, а я влюблен в него, я не могу с ним расстаться, рука не поднимается его продать. Поэтому, старичок, придется тебе маленечко подождать…» Я хлопнул дверью и гордо удалился. Меня уже тогда поразило его почти полное отсутствие интеллекта. А сейчас он известный писака, видимо, очень хорошо стучал.
– Саныч, – ухмыльнулся братец, – так из этой публики кто только не стучал… если только мы с тобой.
– Ох уж эти мне творческие работники. Гнида на гниде.
– Саныч, я могу обидеться. – Флюсов заерзал на стуле.
– Ты знаешь, классик, я тут позволил себе небольшой гешефтик… Ты, когда к дому подъезжал, лужайку большую видел?
– Само собой…
– Так вот, не поверишь – полтора месяца назад я выписал сюда весь артистический бомонд во главе с Эскиной. Обошлось мне это тысяч в десять-двенадцать, но сколько удовольствия! Столы стояли на улице, сервированные на девяносто персон со всеми прибамбасами: осетрина, форель, кавиар… Пейте, ешьте кто сколько хочет! Основное удовлетворение заключалось в следующем: пить-то они пили и запивали в три горла из двух рук, но вот в туалет в доме ходить было запрещено. Только четыре раза забегала Эскина – у нее энурез, и Ширвинд однажды упросил запустить. Ну этого-то я с детства люблю – пустили Александра Анатольевича.
– Не любишь ты людей, Шура.
– Так артисты – они ж не люди, – съехидничал младший Бизневский.
– Ну, ты-то вообще молчи, тебе слово никто не давал.
Часы показывали половина пятого, а господина Гастарбайтера все не было.
– Наш иностранный друг задерживается.
– Ничего страшного, завтра ты все равно с ним увидишься в кабинете на старом Арбате.
– Имеет смысл дальше ждать?
– Трудно сказать. Но, например, я никуда не тороплюсь. А ты у нас все-таки юморист, поведай что-нибудь смешное, повесели душу.
– Что я тебе – клоун? Хотя… расскажу небольшую, близкую тебе историю. На прослушивании соискателей Международного конкурса имени Чайковского в Москве, восхищаясь красотой одной из его участниц, кто-то сказал: «Посмотрите, это же настоящая Венера Милосская! Не правда ли?» – «Да, – подтвердил профессор из жюри. – Только для большего сходства нужно было бы отбить ей руки».
– Грустная история, – резюмировал Саныч, – грустная и неправдоподобная. Зачем ты мне ее рассказал, какую цель преследовал?
– Да пошел ты…
Глава двенадцатая
Сон Флюсова был неспокоен. Он воевал с аборигенами на островах Зеленого Мыса в кафтане за шесть миллионов долларов, который купил у Гастарбайтера-старшего по двойной цене. Потом внезапно появился Воронин с чемоданом, содержимое которого в красивых импортных бутылках поблескивало и переливалось всеми цветами радуги, призывно манило, но было недоступно, так как предназначалось для Володи Грушевского, идущего почему-то в парандже под руку с Юрием Ивановичем. А рядом, пафосно цитируя «Песню о выборе», отплясывал сам Саша Бизневский на непонятно откуда появившемся гладком журнальном столике…
Сергей проснулся в холодном поту и, залпом выпив остаток минеральной воды, испуганно огляделся. Не было ни Бизневского, ни Воронина, не было даже злополучного кафтана, из-за которого ночь превратилась в кровожадную баталию. Подойдя к шкафу и с трудом отыскав завалявшуюся там полупустую бутылку бальзама, он налил себе полстакана и, на секунду задумавшись, залпом выпил лекарство от страха. Ожидая его волшебное действие, Сергей сел на корточки и уставился на обшарпанный холодильник.
Понятно, что причины возникновения во сне подобной ахинеи общеизвестны и давно изучены психотерапевтами, психоневрологами вкупе с другими представителями познания персонифицированного мира психики человека, но ведь ни один из вышеперечисленных субъектов не способен при всем своем багаже, состоящем из абстрактных сухих теорий, тупого анализа и порой совсем не логичных выводов сыдентифицировать себя предмету своего исследования, а значит, и до конца понять его.
«Старый пруд… Прыгнула лягушка… Всплеск в тишине…» – быстро пронеслось в голове.
– При чем здесь тишина? Не знаю никакой тишины и знать не желаю. И вообще, сколько в мире разной белеберды, абсолютно никому не нужной! А почему – не нужной? Для кого-то и самая последняя ерунда – благо.
Мысли вслух скакали вразнобой, как табун необъезженных молодых лошадей во время перемещения по степи под хлесткими ударами неумелого пастуха.
«Взять, к примеру, вчерашнего мудака Гастарбайтера. Кто из нас двоих умнее или полезнее друг для друга? Одного поля ягоды. Только я полезная, а он – нет. И не просто «нет», а ягода ядовитая – попробуй тебя кто-нибудь сожри! Особого ущерба здоровью это не принесет, но понос на несколько дней будет обеспечен. Мне его эротическая какофония нужна? А придется теперь на него работать. А почему? Ведь что такое «быдло» в простоте понимания? Это группа лиц, беспокоящаяся только о материальном состоянии, а мне как интеллигентному человеку, их симфонические надои не нужны. На хрена мне это все? Их всех волнуют частности, а меня – закономерности. Да будь он трижды талантлив! В его неполные двадцать лет этого все равно никто никогда не поймет и не оценит. Молодо – зелено. А вот интересно… У меня же была классификация подобных инквизиторских отрядов. Как там у меня… Дураки – это те же умные, только без мозгов. Мудаки – это те же дураки, но только с претензией на мозги.
Говнюки – это смесь мудаков с дураками и еще с активной жизненной позицией. Долбоебы – об этих и говорить не стоит. Стоит отметить лишь их исключительную живучесть и фантастическую работоспособность. А может, послать их всех вместе с Бизневским на три буквы? Бабу какую-нибудь позвать с потными ляжками или в кино сходить? А может, поехать сообщить по секрету семье Гастарбайтеров… так, на ушко… что-нибудь из мудрого, собственного сочинения, но покороче, чтобы поняли? Кстати, где вся эта зарубежная сволочь учится русскому языку? Надо будет спросить. Что же выбрать? Ну, например, для них сойдет фраза: талант стремится к совершенству, гений – к истине. Ах, как хорошо! Но с музыкой все-таки будут проблемы. Как было бы замечательно, если бы этот альпийский стрелок, эта жирная горная лаванда хотел стать полноценным поэтом. Этих бы я ему вмиг предоставил. Все вместе эти современные рифмоплеты гроша ломаного не стоят, а с музыкантами хуже… А, действительно, если не умеешь играть на фортепьяно или скрипке, что тут сказать. Да и клановости у них поменьше. Давно я что-то в консерватории не был. Какой там буфет – люкс! А может быть, все-таки принять на себя обязанности обслуживающего персонала? А удастся ли мне это? И если – да, то каким образом? Придется подводить идеологическую базу. Буду стимулировать себя морально, что, в конце концов, должно вылиться в хорошее материальное вознаграждение. С дураками у нас разговор короткий: или взять в долг, или дать в морду. Неплохо бы было бы и в Боснию прокатиться на халявку. Бизневский – аферист. Еще неизвестно, что он затеял. Пока явным криминалом не пахнет, но, зная Сашины жизненные коллизии с метаморфозами, невольно задумаешься. Что он в школе вытворял! В родной 379-й школе, и никто ничего не мог поделать! Собака страшная – даже выпускные экзамены не сдавал. Сказал, что не будет, – и не сдавал. Весь сраный педсовет посылал систематически куда подальше. А вообще-то, может, правильно и делал. Интересно, я бы послал, если бы у меня была такая возможность вкупе с Сашкиным нахальством? А может, это и называется поступком. Поступком с большой буквы, только непонятно, с какой. Хотя вчера общались достаточно мило… да и обещал я ему подъехать. Стопроцентно заниматься проектом не обещал, а подъехать – было. Тогда что я теряю? Ничего. Все. Сказано – сделано. Привожу себя в порядок – и в путь. Только есть ли у меня для этого нелегкого творческого пути свежие брюки? Да и наличие финансовых возможностей пока непонятно. Но в любом случае их необходимо изыскать. Чтоб потом поганые капиталисты не измывались. А может быть, Сережа, сделать как раз наоборот – и прибыть на трамвае? Жалко, блин, трамваи до Арбата не ходят.