Ллойд Осборн - Несусветный багаж
— А дядя Нед даст нам немного денег, и у нас будет на что жить, — нарушил в конце концов молчание Гидеон.
— Что за наглость! — раздался вдруг веселый голос откуда-то сбоку.
Гидеон и Джулия отпрянули друг от друга с необычайной поспешностью. Хотя до объятий дело у них и не дошло, сидели они в очень непосредственной близости. И теперь стояли оба перед мистером Блумфилдом, пунцовые от смущения. Сей джентльмен, проплывая по реке, перехватил упущенную Джулией шлюпку и, догадавшись, что произошло, решил застать мисс Хезелтайн, занятую, по его мнению, рисованием, врасплох. К его удивлению в один силок попали сразу две пташки. Сейчас, когда он смотрел на эту пару испуганных, затаивших дыхание голубков, из всей массы распиравших его чувств верх взял инстинкт старого сводника.
— Что за наглость! — повторил он. — Ты, я вижу, полностью уверен в своем дяде Неде. Но я тебе, кажется, не раз говорил, чтобы ты держался подальше.
— Подальше от Мейденхеда, — ответил Гидеон.
— И то правда, — признал мистер Блумфилд. — Видишь ли, я решил, что лучше, если ты не будешь знать нашего адреса. Эти мерзавцы, братья Финсбюри, наверняка бы его у тебя выпытали. И этот поганый флаг я вывесил, чтобы сбить их со следа. Но это ладно, Гид, ты ведь обещал мне, что займешься делом, а я застаю тебя лоботрясничающим в Падвике.
— Прошу вас не сердиться на мистера Форсайта, — вступила в разговор Джулия. — У него ужасные неприятности.
— Что еще, Гид? — спросил дядя. — Подрался или залез в долги?
По убеждению поместного радикала, это были два единственных несчастья, которые могли постигнуть джентльмена; оба имели место в его собственной биографии. Однажды он неосмотрительно подписал вексель своего приятеля, и это обошлось ему в кругленькую сумму, а приятель потом долго ходил, умирая от страха встретить за углом мистера Блумфилда с его дубовой палкой. Что касается драки, то наш радикал был всегда к ней готов. Как-то раз, когда он (в ранге председателя клуба радикалов) вышвырнул из зала своих оппонентов, дело зашло даже дальше. Некий мистер Холтум, кандидат от консерваторов, прикованный долгое время к больничной кровати, готов был признать под присягой, что был избит «этим грубияном», а поскольку чувствовал, что близок его конец, то собирался придать этому утверждению вид официального предсмертного заявления. Поэтому наш радикал был чрезвычайно рад, когда узнал, что мистер Холтум в полном здравии вернулся в свою пивоварню.
— Гораздо хуже, — стал объяснять Гидеон. — Фатальное стечение совершенно невероятных обстоятельств. Похоже на то, что какая-то банда убийц решила использовать меня, чтобы замести следы. Как вы, дядя, сами увидите, во всей этой истории существенно то, что я учусь на адвоката, — и он второй раз за день вынужден был описать все перипетии, связанные с появлением концертного рояля.
— Я напишу об этом деле в «Таймс»! — воскликнул мистер Блумфилд.
— Вы хотите, чтобы меня вообще из адвокатов выгнали?
— Исключено! Не пори чушь, не может быть, чтобы до этого дошло. Правительство у нас сейчас вполне приличное, либеральное, и они мою просьбу без внимания не оставят. Слава Богу, времена тори остались в прошлом.
— Дядя, это не поможет.
— Ты совсем голову потерял! Все еще собираешься сам от трупа избавляться?
— Не вижу другого выхода.
— Полная чепуха, — заявил дядя, — и я не хочу больше об этом слышать. Я категорически настаиваю, чтобы ты воздержался от любых действий, связанных с этой аферой.
— Чудесно! Я передаю это дело вам, и можете делать с трупом все, что считаете правильным.
— Упаси меня Бог! — запротестовал председатель клуба радикалов. — Я с этим не хочу иметь ничего общего!
— В таком случае позвольте мне самому решить, как поступать, — сказал племянник. — Поверьте, я нутром чую, что надо делать в такой ситуации.
— Можно подбросить труп клубу консерваторов, — предложил мистер Блумфилд. — Там и так гнездо заразы. Это скомпрометирует их в глазах избирателей, а нам даст возможность развернуть мощную кампанию в местной прессе.
— Ну уж нет, дядя. Или вы хотите нажить на этом политический капитал? Тогда я предоставляю покойничка в ваше полное распоряжение.
— Нет, нет, Гид, что ты. Я просто подумал, что неплохо было бы так сделать. Но сам я к этому рук не приложу. Более того, я считаю, что наше с мисс Хезелтайн присутствие здесь далее абсолютно невозможно. Нас может кто-нибудь увидеть, — добавил он, оглядываясь на реку. — Мое же положение в обществе таково, что моим сторонникам это может сильно навредить. А кроме того, пора ужинать.
— Что? — изумился Гидеон, доставая часы. — И в самом деле! Боже мой, ведь рояль уже давно должен быть тут!
Мистер Блумфилд как раз усаживался в свою шлюпку, но, услышав эти слова, остановился.
— Я сам видел, как его доставили на станцию, — объяснил адвокат. — Даже извозчика нанял; у него еще какие-то дела там были, но обещал, что будет здесь не позже четырех. Наверняка рояль уже открыли и труп обнаружили.
— Тогда надо срочно удирать отсюда, — заявил мистер Блумфилд. — Это единственный выход, и любой мужчина это признает.
— Да, но предположим, что все в порядке, — в отчаянии воскликнул Гидеон. — Допустим, что рояль привезут, а меня здесь не будет. Кто его получит? Я сам своей трусостью себя погублю. Дядя, нужно разузнать в Падвике. Мне там нельзя появляться, а вам можно. Вы бы покрутились около полицейского участка, а?
— Нет, Гид, нет, дорогой мой племянник, — заявил мистер Блумфилд тоном человека, понуждаемого сунуть голову в пасть зверя. — Я тебя люблю всей душой, и, слава Богу, я рожден англичанином, и вообще… но с полицией я дела иметь не хочу.
— Так вы меня покидаете? Тогда прямо так и скажите.
— Я просто предлагаю соблюдать осторожность, — возразил мистер Блумфилд. — Настоящий англичанин, дорогой мой, всегда должен руководствоваться здравым смыслом.
— Может, позволите и мне кое-что сказать? — спросила Джулия. — Мне кажется, будет лучше, если Гидеон уйдет с этой ужасной лодки и подождет вон там, в кустах. Когда рояль привезут, он может оттуда выйти и получить его; если же явится полиция, он может проскользнуть на нашу лодку, а там ему уже не нужно быть мистером Джимсоном. Он ляжет в постель, а мы сожжем его одежду, и все тогда будет в порядке. Вы, мистер Блумфилд, такой известный человек и таким уважением пользуетесь, что никому и в голову не придет, что вы можете быть замешаны в какой-то афере.
— Эта молодая леди рассуждает очень здраво, — заявил поместный радикал.
— Я и сама не считаю себя дурочкой, — не стала скромничать Джулия.
— А что будет, если не будет ни рояля, ни полиции? — спросил Гидеон.
— А тогда, — сказала Джулия, — когда стемнеет, вы, Гидеон, пойдете в деревню. Я могу вас сопровождать и уверена, что никто нас ни в чем не заподозрит, а если даже и так, я скажу, что тут какое-то недоразумение.
— Я этого не позволю. Не позволю вам, мисс, никуда идти, — решительно вмешался мистер Блумфилд.
— Почему? — спросила Джулия.
Но мистер Блумфилд вовсе не собирался объяснять причину своего несогласия. Не мог же он сознаться, что просто боится остаться один на один со столь двусмысленной ситуацией. И, как часто поступают люди, стараясь замаскировать свое смущение, решил прибегнуть к высокому стилю.
— Дорогая мисс Хезелтайн, да спасет меня Бог от столь недостойной мысли, чтобы указывать настоящей даме, как ей следует…
— Ах, только в этом дело, — прервала его Джулия. — В таком случае пойдем все втроем.
«Влип», — подумалось нашему радикалу.
Глава двенадцатая
Концертный рояль появляется в последний раз
Англия считается немузыкальной страной; не рассуждая, однако, о популярности шарманщиков, не выдвигая никаких доводов насчет обилия в этой стране барабанов, беремся утверждать, что существует один инструмент, который вне всякого сомнения можно назвать народным.
Всякому приходилось слышать, как кто-то упражняется на фортепьяно, на скрипке, на кларнете, но начинающий музыкант, играющий на свирели, никому не заметен. Его слышно только тогда, когда он уже достиг определенных успехов в своем деле. Провидение хранит человеческий слух от первых попыток извлечения звуков в верхней октаве.
Поэтому трудно не удивляться тому, что происходило на зеленой лужайке недалеко от деревни Падвик. На козлах багажной повозки сидел щуплый, светловолосый, скромного вида паренек. На коленях у него покоились вожжи, кнут лежал сзади. Лошадь шла себе вперед не управляемая и не подгоняемая. Кучер же (а может быть, его помощник), отрешившись от земных забот, вознесся духом в высокие сферы, взгляд устремил в небеса, а все внимание сосредоточил на свирели, из которой пытался извлечь мелодию песенки «О пахаре». Слушатель, нечаянно оказавший на этой лужайке, удовольствия бы явно не получил. Вот вам и начинающий свирельщик!
