Владимир Каминер - Russendisko. Рассказы
Перевод Н. Клименюка
Моя первая квартира
Всю жизнь я мечтал о собственной квартире. И мечта моя осуществилась — после упразднения ГДР. В 1990 году мы с моим другом Мишей сбежали в Германию. Там нас признали еврейским национальным меньшинством, угнетаемым в Советском Союзе, и поместили в общежитие для иностранцев, огромный дом в восточно-берлинском спальном районе Марцан. В общежитии к тому времени уже проживали вьетнамцы, африканцы и русские евреи. Мы с Мишей, да еще наш мурманский приятель Андрей, выбили себе однокомнатную квартиру на первом этаже.
Жизнь в общежитии била ключом. Вьетнамцы обсуждали по-вьетнамски планы на будущее, про контрабанду сигарет они тогда еще ничего не знали. Африканцы весь день готовили кус-кус, а вечерами распевали русские народные песни. Языком они владели прекрасно — многие учились в Москве. Русские евреи сделали важное открытие — пиво по 4,99 марки за упаковку из шести банок, а еще продавали друг другу автомобили и готовились к долгой марцанской зиме. Многие стучали начальству на соседей: дескать, никакие они не евреи, потому что едят свинину и по субботам бегают трусцой по микрорайону. А настоящий еврей, как известно, такого в жизни делать не станет. Таким образом они пытались избавиться от соседей и улучшить свои жилищные условия в бывших служебных квартирах гэдээровской госбезопасности Штази. Жизнь в общежитии протекала в условиях жесточайшей войны за жизненное пространство. Особенно туго приходилось тем, кто прибыл последними: их селили по четыре семьи в одну квартиру.
Нам троим жизнь в общежитии нравилась не особо, и мы озаботились поисками альтернативного жилья. В те времена знающие люди искали квартиру в Пренцлауер Берге. В этом районе волшебство объединения еще не успело рассеяться. Местные жители толпами сваливали на Запад, их квартиры пустовали. В том смысле, что люди из них уехали, а обстановка осталась. Встречная волна с Запада принесла в Пренцлауер Берг панков, иностранцев, приверженцев Церкви Божьей Матери, просто странных субъектов и разного рода артистическую публику. Они занимали квартиры, выбрасывали в помойку оставленные там игрушечные железные дороги, срывали обои и ломали стены. ЖЭКи и домоуправления беспомощно разводили руками — ситуация вышла из-под контроля. Мы втроем бродили от дома к дому и заглядывали в окна. Вскоре Андрей стал счастливым обладателем двухкомнатной квартиры на Штаргардер штрассе, с туалетом и душевой кабинкой. Миша нашел пустую квартиру на Грайфенхагенер штрассе. Правда, туалета и душа в ней не было, зато имелась стереосистема RTF с огромными колонками, а это значительно больше соответствовало его потребностям. Я поселился на Люхенер штрассе. Герр Паласт, чье имя все еще значилось на табличке, очень торопился. Он оставил почти все — чистое постельное белье, уличный термометр, маленький холодильник, а на кухонном столе даже лежал тюбик с зубной пастой. Пользуясь случаем, хочу выразить герру Паласту свою благодарность. Особенно хочу поблагодарить его за самодельный бойлер, настоящее чудо техники.
Через два месяца колонизация Пренцлауер Берга завершилась. Домоуправления вышли из комы, провозгласили всех проживающих на данный момент в подведомственном им жилищном фонде правомочными квартиросъемщиками и предложили явиться за документами. Впервые в жизни я стоял в очереди, состоящей исключительно из панков, психов, мнимых святых туземного и дикарей иностранного происхождения, общим числом человек в двести. В соответствии с договором бессрочной аренды моя ежемесячная квартплата составляла 18,50 марки. Вот так и исполнилась моя мечта о двадцати пяти квадратных метрах собственного жизненного пространства.
Перевод Н. Клименюка
Мой отец
Когда мы с матерью в 1990 году уехали из Москвы, отец радовался до безумия. Одним выстрелом он уложил двух зайцев. Во-первых, он отправил семейство в тихую гавань эмиграции, подальше от перипетий смутного времени. Это требовало известных усилий, так что отцу было чем гордиться. А во-вторых, после тридцати лет семейной жизни его наконец оставили в покое, и он получил полную свободу действия. Завод, на котором отец работал инженером, закрылся — как и все малые предприятия в постсоветской зоне первобытного капитализма. Без дела отец сидел недолго. Он обнаружил, что в Москве существуют два табачных киоска, в которых одни и те же сигареты продаются за очень разные деньги. И вот он с утра закупал сигареты в одном, а вечером отвозил их в другой. На то и жил, но крайней мере, до поры до времени.
Рыночная экономика переиначивала жизнь, а отец реагировал на новшества с непосредственностью малого дитяти, ничему не удивляясь и ни на что не жалуясь. Когда страну захлестнула волна преступности, отец заколотил окно досками. В коридоре он собрал целый арсенал оборонительных вооружений — стальные прутья, ножи, топор и ведро для вражеской крови. В ванной он учредил провиантские склады. На кухне располагался наблюдательный пункт. Мебель отец изрубил на дрова на случай перебоев с энергией. Что бы там ни говорили в новостях, отцу перестройка была не страшна. Однако со временем неприступная крепость сделалась для него тяжким пленом. В 1993 году он прекратил сопротивление и бежал в Берлин. С целью воссоединения семьи, как значилось в его паспорте.
В Берлине отец впал в депрессию. После долгих лет борьбы он вдруг остался без дела — когда тебе стукнуло 68, ничего хуже не придумаешь. Отец не мог просто так наслаждаться плодами развитого капитализма — подобный образ жизни был ему отвратителен. Отец мечтал о великих свершениях, о бремени ответственности и о борьбе не на жизнь, а на смерть.
Кто ищет, тот всегда найдет. Вот и мой отец решил научиться водить машину. Этому занятию он посвятил два года. Три раза он переводился из одной автошколы в другую. Его первый инструктор выскочил посреди дороги из машины, чудовищно матерясь на трех языках. Второй инструктор написал заявление, что отказывается садиться с отцом в одну машину. «Во время движения герр Каминер все время разглядывает свои ноги», — утверждал он в докладной записке на имя директора автошколы. Разумеется, это была наглая ложь. То есть мой отец и вправду во время движения смотрел не на дорогу, а вниз. Но не на ноги, а на педали — чтобы не перепутать.
Третий инструктор был храбрец. Он накатал с моим отцом десятки часов и не раз смотрел в лицо смерти. После этого они с отцом стали почти как братья. Этому инструктору удалось-таки окончательно убедить отца отказаться от мысли о водительских правах.
После этого отец снова впал в депрессию и пребывал в ней, пока не отыскал в Вайсензее кабаре «Трещетки», художественную самодеятельность тамошних пенсионеров. Так мой отец стал актером. В новой программе «Нам спокойно не сидится» — сатире на злободневные темы, «зажигательной, но едкой» — он играет иностранца. Я не пропускаю ни одного представления и всегда приношу ему букет цветов.
Перевод Н. Клименюка
Мама в пути
Первые 60 лет своей жизни моя мама провела в Советском Союзе. За границей она не была ни разу. И это несмотря на то, что ее лучшая подруга вышла в 1982 году замуж за немца, который работал в Москве, уехала с ним в Карл-Маркс-Штадт и постоянно приглашала ее в гости. Чтобы поехать к подруге, нужно было получить характеристику в парткоме по месту работы, но парторг института машиностроения характеристику не давал. «Поездка за границу — ответственное мероприятие, — поучал он, — а вы никак не проявили себя в сфере общественно полезной деятельности. Вы, гражданка Каминер, к такой поездке морально еще не готовы».
Необходимой степени готовности мама достигла в 1991 году после упразднения СССР. Она эмигрировала в Германию и обнаружила там почти ничем не ограниченную свободу передвижения. И тут ей пришлось решать совершенно другие вопросы — а куда, собственно говоря, можно ехать и насколько бесконечен мир на самом деле? Ответ нашелся практически сам собой — в рекламном проспекте Роланд-райзен, специализирующегося на дешевых автобусных поездках. На автобусе, разумеется, в Америку, Индию или Австралию не уедешь. Зато в пути проводишь столько времени, что кажется, будто заехал на край света. И в то же время знаешь, что дом совсем рядом. Удобно, практично и занимательно. И хотя популярные туры Роланд-райзен часто отменяются из-за недостатка участников, мама совершила уже добрую дюжину таких поездок и осмотрела по пути многочисленные достопримечательности Европы, от Дании и до Испании. В Копенгагене мама фотографировала русалку, которой в очередной раз отпилили голову. В Вене гид рассказал ей, что венские сосиски называются франкфуртскими, что настоящий кофе бывает только в ресторане у ратуши и что местная полиция сокращенно называется «штапо». В Париже водитель автобуса не смог припарковаться и целый день кружил вокруг Эйфелевой башни. На озере Вольфгангзее мама попробовала настоящих «Моцарткугельн», самых круглых в мире конфет, и с тех пор каждый год одаривает меня ими на Рождество. В Праге, на Карловом мосту, их автобус едва не столкнулся с другим. А когда автобус Роланд-райзен с моей мамой на борту прибыл в Амстердам, там как раз отмечали день рождения королевы и на улицах танцевали ликующие чернокожие граждане. В Вероне мама посетила памятник Джульетте, у которой туристы так залапали левую грудь, что та сделалась маленькой и блестящей. А вот в Лондон мама не попала — в Кале выяснилось, что Англия не входит в шенгенскую зону. Визы у мамы не было, поэтому она провела ночь в Кале и сфотографировала каждое второе здание в городе. А уже на следующее утро автобус вернулся и отвез ее обратно в Берлин.
