Андрей Ангелов - Безумные сказки Андрея Ангелова
— Кстати, можно продать через Леонида твой армейский автомат, — алчно сказал Фёдор.
— Ты знаешь слово «нюанс», Профессор, — подметил уважительно Клюев. — Ты настоящий профессор?
— Он — настоящий профессор, — подтвердил Фёдор.
— И настоящий мужчина, — добавила Тома.
Зверь согласно и церемонно кивнул.
3. День третий
— Товарищ полковник, товарищ полковник! Товарищ полковник, разрешите обратиться?
— Не разрешаю, Аристофан Андрюшкин!
— Почемууу!?
— Потому что я больше не полковник, Аристофан Андрюшкин! А капитан! Вчера меня понизили в звании! А ещё понизили тебя самого и моего зама Косякова.
— Для меня вы навсегда останетесь товарищем полковником!
— О взаимности не мечтай, — поэтично вздохнул Гоголев. — Какого хрена ты орешь у меня над ухом в столь ранний час, лейтенант Андрюшкин?
Николай Николаевич Гоголев апатично курил сигарету — на плацу, рядом с недавно угнанным танком. Лейтенант Аристофан Андрюшкин пытался изгнать командирскую апатию лучезарной улыбкой. Попытка осталась попыткой.
— Я пру из кабинета нашего нового полкана, — развязно рассказал лейтенант Андрюшкин. — Бегал к нему по важному делу. Хотел узнать, сколько бойцов из моего взвода он завтра потребует на тёщин огород, на прополку картошк…
— Полкан Чудачкин умотал в Столицу на дурацкое совещание, — равнодушно перебил Гоголев.
Пояснение осталось без внимания.
— Я пробыл в пустом кабинете полкана секунду. И вот свершилось! — зазвонил телефон! По законам жанра я взял трубу… Звонил человек-полковник.
Апатия Гоголева всё-таки дала драпака:
— Чувак из военной прокуратуры. Ну-ну!?..
— Моё дыхание в телефоне было принято за дыхание нашего нового полкана, — гордо сказал лейтенант Андрюшкин. — Поэтому человек-полковник мне рассказал то, что положено знать только Чудачкину! — Аристофан Андрюшкин эффектно подбоченил взгляд.
— Корона — это тот предмет, что хрен снимешь, один раз надев, — сделал нравоучительную ремарку Гоголев.
Ремарка была услышана.
— Застрелили Тимона Баева. И я был шикарно прав. Только Тимон расстался с Клюевым — и сразу попал в косяки, улетел на Небеса, — вдохновенно пел лейтенант Андрюшкин. — Но не один, а с парочкой милицейских и несколькими штатскими. Ещё десятка честных граждан в положении между небом и землей. Так сказал человек-полковник.
— Ни хрена себе! — Гоголев затянулся тлеющей стороной сигареты.
— Товарищ полковник, я вас прошу о личной просьбе! — твёрдо попросил лейтенант Андрюшкин.
Гоголев проплевался полусгоревшим пеплом.
— Я хочу попросить вас, чтобы вы попросили полкана Чудачкина, отправить именно меня с гробом Тимона к нему домой. Я никогда не был в Сибири и очень-очень хочу там побывать!
— Что? — охренел Гоголев.
— Хочу в Сибирь! Замолвите, пожалуйста, за меня словечко! — лейтенант Андрюшкин повесил на лицо фирменную улыбку.
Николай Николаевич улыбнулся в ответ. Он улыбался в жизни мало и поэтому фирменной улыбки не выработал. Лейтенант Андрюшкин улыбнулся ещё фирменней, а потом подмигнул Гоголеву и его не фирменной улыбке.
Капитан Гоголев взял лейтенанта Андрюшкина за уши, приблизил свою улыбку к его улыбке и мягко сказал:
— Лейтенант Андрюшкин, ты — остолоп!
— Товарищ полковник, я вас люблю, — без тени улыбки ответил Андрюшкин.
— Мои бывшие ротные все педики! — сощурил улыбку Гоголев.
На этом улыбки иссякли.
— Я вас люблю, как крутого командира! — серьёзно заявил лейтенант Андрюшкин. — Я сам не терплю педиков, коими являются Активин и Пассив. И вам я прощу все обиды, кроме одной! — не называйте меня остолопом. Да… я знаю, что я — толстый, некрасивый и не очень умный тип. И у меня писечное недержание по ночам. Но я не остолоп.
Лейтенант Андрюшкин нежно высвободил свои уши из пальцев капитана Гоголева и с печальными глазами отошёл прочь.
Николай Николаевич лирично смотрел вслед:
— Пожалеть его, а?
1 ЧАС СПУСТЯВ 10 часов утра Клюев пошёл искать товар магазинного вида — в помоечные дебри, а нашел старинную икону, которая вчера грела зелёные глаза Михал Михалыча.
— Везучий сукин сын — ты! Только стал бомжевать, а срубил приличный кусок! Через час приедет Леонид, он сбагрит доску, — с завистью сказала меркантильная Тома.
— Лучше отнеси икону в храм и подари. До храма можно дойти за час, — без зависти сказал прозревший Наци.
Фёдор завидовал или не завидовал на расстоянии, его не было.
Зверь был, но не слышал диалог, так как спящие Звери не слышат ничего.
Полярность мнений требовала Слово Главаря. И оно прозвучало.
— Мне до фени, чьи руки будут обладать древней поделкой. Руки попа или руки купца. А находка отдалась Валере Клюеву, ему её и танцевать. — Так прозвучали мысли Профессора. — Как решишь, Валера?
— Я думаю, что моё решение не решает ничего без решения этих перцев! — воодушевленно проговорил Клюев, простирая руку вперед. Там — впереди, по тропке, вышагивала четверка: Фёдор возглавлял процессию, Жора шел за Фёдором, мордовороты с косой саженью в плечах — Тима и Люсьен, в статусе «подчиненных Жоры» — были арьергардными.
Процессии на Главной Столичной Помойке предшествовали такие события.
2 ЧАСА НАЗАДЖора стоял перед столом Михал Михалыча, в его кабинете. Мордовороты с косой саженью в плечах — Тима и Люсьен, в статусе «охранников Жоры», замерли по бокам Жоры.
Михал Михалыч скабрезно пил пунш, положив ноги на стол.
— Здравствуй, Жора, — Михал Михалыч рыгнул хмуростью. — Я слушаю тебя.
— Что именно вы хотите услышать, Михал Михалыч!? — заискивающе спросил Жора.
— Жора! Ты понимаешь, что увешан косяками как новогодняя ёлка, но не знаешь, какой именно косяк меня — твоего доброго босса, интересует. Так?
— Вы правы, Михал Михалыч!
Михал Михалыч посадил Жору в своё кресло, а сам встал за спиной Жоры и учинил разборку:
— Первое! Ты довёл до банкротства мой банк «Столичный капитал» и теперь его продадут за копейки паразитам-капиталистам. Однако я знаю, и ты сам знаешь, что ты не финансист, а зиц-председатель. Поэтому я не требую отчёта от тебя.
Бледные Жорины щёки налились животворящим румянцем.
— Второе! Армейские дезертиры застрелили моих мордоворотов и грабанули мои 15 миллионов, что были собраны для обмена на кокаин. Этой операцией руководил тоже ты.
— Михал Михалыч! — Жора дёрнул испуганной жопой.
— Сиди, где сидишь, не дёргай испуганной жопой, и слушай.
Жора постарался сделать жопу менее испуганной, а когда это не получилось — постарался ею хотя бы не дергать.
— Здесь ты тоже ни приделах, потому что выходка дезертиров — досадная Случайность.
— Михал Михалыч, когда вы найдёте дезертиров — то они пожалеют, что вы их нашли! — страстно проплакал Жора.
Михал Михалыч вышел из-за спины Жоры и встал на то самое место, где Жора стоял изначально — между мордоворотами. Потом Михал Михалыч вкрадчиво рявкнул:
— Если грабёж инкассаторов — Случайность, то исчезновение рисунка в Случайность не рулит ну никак! Это тщательно спланированная тобою акция, Жора! Несмотря на тщательность, я её просчитал! Доска стоит полтора миллиона! И ты должен поделиться со мной, куда её затарил после кражи! И тогда я тебя прощу! Обещаю!
В кабинет Михал Михалыча без стука вошёл человек в атласном стихаре и бархатной митре. Ноги обнимали сафьяновые ичиги, во рту торчала сигарета. Это был и есть митрополит Кирилл. Он встал у порога и возгласил нараспев:
— Рисунок, он же «Икона Спасителя», представляет из себя дубовую доску прямоугольной формы размером 40 на 20 сантиметров. На иконе изображен Иисус Христос — сын Бога. Согласно заключению научной экспертизы икона принадлежит кисти неизвестного мастера первой четверти 17 века.
Митрополит Кирилл вышел также незаметно, как и вошёл. Оставив после себя запах вонючего дыма дешёвого табака.
— Это реально чудо, Михал Михалыч! Исчезновение рисунка! Зуб даю, что я не имею к пропаже… — преданно запискал Жора.
— Тима и Люсьен! Отведите Жору в Тайную Комнату и отрежьте ему одно яйцо. Одно! — Михал Михалыч поднял назидательный палец. — Не два! Не перепутайте! Заранее пригласите врача-лепилу. После действа пусть лепила рану сразу зашьёт. После снова приведите Жору ко мне.
Мордовороты вразнобой подняли мощные указательные пальцы и синхронно поманили Жору к себе.
— Михал Михалыч! — чуть не сдох от страха Жора. — Разрешите мне подумать здесь и сейчас! Я не в курсе, где доска, но до пределов напыжу мозг!..
СПУСТЯ 23 МИНУТЫ— …Дай-ка, Жора, я озвучу реноме, — размышлительно молвил Михал Михалыч, ходя по кабинету. — Если отбросить никчемные междометия, твои дурацкие заверения в честности, и несуществующую в природе мистику, то получится так. После Бойни на Диком Пустыре Столицы ты принёс рисунок к себе на квартиру. Поскольку ему предстояло ночевать там всего одну ночь, а в квартире кроме тебя, 9-летней женщины и охранника никого не было, то… Ты посчитал, что доске ничего не угрожает. Я прав?
