Андрей Ангелов - Безумные сказки Андрея Ангелова. Книга третья
Андрей Ангелов - Безумные сказки Андрея Ангелова. Книга третья краткое содержание
Андрей Ангелов
Безумные сказки Андрея Ангелова. Книга третья
I. Апокриф
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Мф.5:8Пролог
Деревня была без названия и без людей. Да и не деревня это была вовсе. Три дома, что находились невдалеке от большого, красивого, златоглавого города. Три избушки, стоявшие обособленным хутором, среди широких великорусских полей.
Первая представляла собой развалюху, на вид лет восьмидесяти. В ней коротала век Баба Яга. Шустрая старушенция, с традиционно крючковатым носом, смуглой кожей и пронзительными глазами. На тёмнокосой голове платок, левая нога прихрамывающая. Яга имела большое хозяйство, и круглый год хлопотала «по двору». Стабильно к ней приезжали купцы, покупая у бабушки яички, молочные продукты, скотинку и птичек. Для перепродажи на Дорогомиловском рынке.
Вторая изба – это грубо обтесанный сруб, совсем молодой, пахнущий смолой. Здесь на диване полёживала Василиса Прекрасная. Беременная последней неделей. С лялькой помог заезжий Иван-царевич – в недавнем прошлом честный сиделец, а ныне Соловей-разбойник на Рублёвском тракте. Сама Василиса – косая на оба глаза девица, очень душевная и отзывчивая девушка. Дочь алконавта Лешего, что сруб и сделал, а потом помер.
Когда-то озвученные жители были людьми, но в какой-то момент им это надоело.
Третий дом находился чуть в отдалении от первых двух, на естественном пригорке. Неопределенного возраста, массивный и ладный. С высоким крыльцом! Домом владел Бог – личность с проницательными очами, изящным жёстким ртом и гладко выбритым подбородком. Бог любил синий цвет и своего сына.
Никто не знал, почему всё это было так, но это было так.
В то майское утро Бог сидел на высоком крыльце и курил трубку. В синих подштанниках, подставив солнцу волосатую грудь. Босиком. Бог наслаждался первым настоящим теплом, то и дело поглядывая на православные купола вдалеке. Явно кого-то поджидая с той стороны.
В какой-то момент к дому подъехало синее легковое авто. Оттуда, откуда и ожидалось. Из-за руля вышел мальчишка лет десяти, с задорными щёчками и не по возрасту высоким лбом. Джинсовый комбинезон на помочах и джинсовые носки. Туфли тоже джинсовые. Бог напрягся. Мальчишка чмокнул дверцей и уверенно прошел в калитку. С размаху взбежал на крыльцо и сел рядом с Богом. Блаженно сощурился в солнечных лучах. Сказал с потягушкой и позёвывая:
– Хочу всегда солнышко!.. А, отец?…
Бог покосился на сына с тревогой. Пыхнул ароматным дымком. Мальчишка беззаботно рассмеялся:
– Видел странную старуху. Продавала тухлые яйца. И видел ещё более странных людей, что покупали у старухи эту тухлятину… – он недоуменно нахмурился. Глянул в сторону златоглавого города: – А может, это я странный и не понимаю?… А, отец? – размыслил отрок, поворачиваясь к родителю.
– Ты родился от Света и Тьмы. А твоей крёстной выступила Свобода… – невпопад ответил Бог. Отложил тлеющую трубку, встал и обронил: – Иди за мной, – зашел в дом.
…Бог уверенно шагал среди библиотечных стеллажей, сын – следом. Библиотека была прилично большой, внешне напоминала публичную. Бог остановился рядом с единственным шкафом без книг, зато на полке лежала связка ключей. Бог основательно взялся за лакированное дерево.
– Помоги, сын, – попросил негромко.
Мальчишка ухватился за шкаф с другой стороны, вдвоем они стали отодвигать шкаф от стены.
За шкафом глазам открылась дверь: железная, покрытая облупившейся краской, с мощными запорами и «кормушкой». Такие двери бывают в тюрьмах. Бог подхватил с полки ключи, пощелкал запорами. Мальчишка недоуменно моргал.
Дверь со скрипом отворилась. Тюремные двери скрипят всегда и всюду, на всех континентах! Пахнуло сыростью. Бог повел бровью:
– Зайди туда, сын.
Мальчик осторожно заглянул внутрь. Его глазам предстала клетушка два на три метра, стены выложены камнем, дощатый стол для еды, ведро для туалета, грубая скамья для спанья. Слабенький солнечный свет проникал сквозь маленькое решетчатое окошко под высоким потолком. Обычная тюремная камера! Сын отшатнулся и затравленно глянул на отца. Тот произнес меланхолично:
– Иди.
Мальчишка… сощурился и… задрожал! А потом… задымился, кожа налилась красно-желтым цветом, глаза затлели, губы превратились в шевелящиеся угли. Он пронзительно и нечленораздельно вскрикнул. И… тяжело побежал прочь.
Бог мотнул головой. Дунул ветерок, потом ещё один. Под порывом ветра от мальчишки отлетел сноп искр. Он… сделал ещё скачок вперед. А потом… ветер дунул с такой силой, что мальчишка содрогнулся и встал, упираясь против ветра. Искры от него отлетали здоровенными кусками. Один из этих кусков отлетел вместе с правым ухом, другой… вместе с рукой… третий подхватил всю голову. Искры точно влетали в камеру. Через минуту от мальчишки не осталось ничего, он по кусочкам был откинут в каменное узилище!
Бог напряженно наблюдал за трансформациями, на лице была заметна обреченность. Ветер стих. Мальчик находился внутри – в своем обычном виде. Стоял посреди камеры и исподлобья смотрел на отца. Взор отражал тоску смертную.
В синих глазах Бога плавала строгая Доброта. Он последний раз взглянул на мальчика. Сказал мягко:
– Ты слишком зачастил в златоглавый город, дьявол… – захлопнул дверь и запер.
Бог почти физически услышал тяжкий детский стон. Болезненно поморщился и пошел прочь. Очутившись на высоком крыльце, подхватил трубку и раскурил. Попыхтел. Солнышко спряталось за тучку. А от соседской избы послышался натужный крик Василисы:
– Мамочки, рожаю!
Баба Яга разогнулась от овина и истово перекрестилась:
– Дай Бог…
Никто пока не знал, почему всё это случилось, но это случилось.
1. Портье
– Куда желает поехать святой отец? – спросил таксист.
– А я разве желаю? – ответил я.
– Приезжим всегда куда-то надо добраться, – разъяснил таксист. – Вы же не собираетесь идти пешком по Москве? Или собираетесь?
– В Москве существует такая штука, как метро, – улыбнулся я. – Насколько мне известно…
– Метро не отвезет на гору Арарат, а я смогу, – не согласился таксист.
Я молча смотрел на него и улыбался. Таксист мне понравился, однако хотелось постоять минутку, немножко привыкнуть к Москве, поздороваться с ней… прежде чем трогаться дальше.
– Ну как хотите… – таксист отошел, приняв мое молчание за отказ.
Десять минут назад наш поезд остановился у перрона Ленинградского вокзала. И я ступил на столичную землю, куда не ступал порядком давно.Я миновал разномастную толпу носильщиков, пассажиров, сутенеров и арендодателей комнат. Прошел через вокзал и вышел на Комсомольскую площадь. Было 7 мая 2000 года – переломный день для России. Сегодня началась новая Эпоха, которой суждено было продлиться много лет. Случись моя проблема годы спустя, то это и проблемой бы не было. Но в тот майский день Русская Православная Церковь только-только восставала из пепла, и на неё смотрели совсем не так, как смотрят сейчас. До торжества православия страна ещё не дожила… В последние десять лет к Церкви и священнослужителям стали относиться лояльней, не более.
В Москву меня привело важное дело. Два года назад, после окончания семинарии, я получил приход в городе Ломоносове, бывшем Ориенибауме. Там в моё ведение попала церковь, построенная ещё светлейшим князем Александром Даниловичем Меншиковым Храм был сильно порушен, я с рвением взялся за восстановление… Намедни в городе появился молодой, предприимчивый мэр, он же местный предприниматель. Ему сильно приглянулось место, на котором стоит храм. Мэр издал указ, по которому церковь решено было снести и отдать землю под строительство магазина…Я сообщил о сем безобразии благочинному – отцу Филиппу. Однако в мэрии все лежали под мэром, и нам не удалось никого переубедить… Тогда мы пошли к митрополиту. С его помощью снесение храма удалось временно предотвратить, на уровне губернатора. Он… тоже был такой… продажной сукой, что чутко водил носом в поисках «где выгодней». И речь шла не о деньгах. Просто он желал удержаться в струе, а струя была ещё мутной… В любой момент губернатор мог отменить своё распоряжение. Поэтому спасти храм мог лишь один человек – патриарх Алексий, митрополит обещал с ним переговорить. Однако… я отклонил это предложение и намеревался сам пообщаться с Алексием. Я посчитал своим долгом лично бороться за храм, а не чужими руками! Митрополит удивился, но благословил мою поездку в патриархат…
Тогда мне было 28. Хотя выглядел я старше из-за темной бороды. Я гордился тем, что я священник! Чёрный подрясник, на шее серебряный крест – на витом шнурке, на ногах ичиги, на голове – скуфья. В руке – спортивная сумка. Таким меня и увидел таксист.
Непосредственно перед зданием вокзала и на площади Трёх вокзалов царило обычное утреннее оживление. Множество автомашин ездили туда-сюда и куча людей двигались во всех направлениях. Сновали бомжи, крикливые дети гор, прогуливались милицейские патрули, невдалеке компания распивала винишко, а на дороге стояла девица в коротком красном платье, делая вид, что «голосует машинку». В воздухе физически ощущалась жажда наживы, запах грязного белья витал в атмосфере. Такой мне увиделась столица на пороге, коим для меня явился Ленинградский вокзал – наиболее вонючий и убогий из всех столичных вокзалов. Как ни странно… Однако я знал, что Москва – она совсем не помойка, здесь есть прекрасные парки с чистым воздухом, потрясающие музеи, не имеющие мировых аналогов, самые дорогие в мире магазины, великолепная архитектура и фееричная Тверская, а главное – тут живут люди, которые нигде такие не живут, кроме русской столицы.
