Анатолий Вилинович - Дальнейшие похождения Остапа Бендера
Дни до встречи с друзьями потянулись тягостно. Перед отпуском работа всегда удлиняется и часы ее становятся наиболее нудными. И Генке подчас казалось, что время как-то специально притормаживается, чтобы его помучить больше томительным ожиданием.
Но вот заветный час пробил и друзья наконец встретились. Первым приехал Белобров. Жаркий, высокий и худющий. В неизменных очках и коротких брючках, он прямо с порога забасил:
— Ветер странствий надувает паруса… Чиж! Да ты ля это, купинос?!
Друзья захохотали и обнялись.
Цымбал прибыл вечером, так приходил поезд. Инициатор кдадоискания ворвался, как вихрь. Он, гогоча, сгреб в охапку своих друзей и закружил их по комнатушке, чуть не опрокинув стол. Генка накрыл его празднично.
Когда встречные страсти утихли, Цымбал вскочил на табурет и серьезно провозгласил:
— Ребята, мы стоим на грани великих открытий истории! Урра!
— Урр-а-а! — заорали все трое.
— Прошу за стол, — пригласил Лантух.
— Проходы, садыс, гостэм будыш. Почэму вчэра ны прыходыл? Вчэра барашка рэзал. А сэгодкя… всэ рывно проходы, проходы, чай пыть будым, — уселся за стол Цымбал.
Лантух откупорил бутылку водки и наполнил рюмки. После выпитой рюмки за успех, Цымбал приступил к изложению того, что ему удалось узнать. А когда поведал друзьям, то сделал замечание:
— Белобров, не сопи и не чавкай. И когда ты научишься лопать красиво?
— Не приставай. Может быть, я ем сытно последний раз перед трудным походом, — вытер платком губы тот.
— Кто согласен с моими выводами, прошу встать, — и Цымбал поднялся из-за стола, после того как ответил на вопросы своих друзей.
Встали и Генка с Белобровым и все трое не сговариваясь, соединили наполненные рюмки в букет.
— За удачный поиск! — провозгласил Колька Белобров.
— За пути-дороги! — сказал Генка Лантух.
— Один за всех и… — сделал паузу Сашка Цымбал.
— Все за одного! — прокричали три молодых голоса.
Вверху послышался скрежет передвигаемой мебели, звон разбиваемой посуды. Электролампа под абажуром замигала.
— Опять Муковозы расходятся, — понимающе посмотрел на потолок Генка.
Друзья захохотали и выпили.
Споры, укладка необходимых вещей и обсуждение маршрута у кладоискателей — добровольцев затянулись далеко заполночь.
Кровать у Лантуха была одна и все трое легли на полу.
Утром сборы были недолги. Наскоро позавтракали и по обычаю присели.
Провожала путешественников хозяйка Анна Никитишна. Когда выходили из квартиры, на верхнем этаже торопливо задвигали мебелью.
— Слышите? — поднял палец Генка, — Муковозы сходятся!
Колька захихикал, Цымбал захохотал лестницей. Лантух бросил:
— Цирк!
Под напутствие хозяйки тройка парней двинулась в путь.
Город набирал темпы дня. Площадь заснежили голуби. Милиционер вел в отделение первого пьяного. К базару тянулись телеги и арбы с товаром. У ларьков толпились покупатели.
— Как я уже говорил, приятели, транспортом пользоваться будем только в крайнем случае. Выходим за город и шагаем по проселочной дороге. Возражения?
— В путь! — сбил палкой ромашку у дороги Белобров.
— Однако уже припекает, к реке бы притопать и вдоль нее идти, — поправил рюкзак за плечами Лантух.
Компания бодро зашагала и вскоре вышла за город к грунтовой дороге, идущей через поле озимых.
Воздух был чист. Над полем висело солнце. Вдалеке колыхалось от нагреваемой земли марево.
Колька Белобров шагал впереди и был чем-то похож на предводителя путешественников. Шагал размашисто, целеустремленно, выдвинув корпус вперед. Цымбал и Генка, немного поотстав, шли за ним. Цымбал, на голову выше Генки и на столько же ниже Белоброва, был похож на боксера, шагал легко, плавно, чуть сгибая ноги в коленях. Генка, самый низкий и полный, казалось, катился под рюкзаком и от друзей, имеющих преимущества в ходьбе, благодаря их росту, не отставал ни на шаг.
Трое шагающих по полю дружили между собой крепко и неразрывно давно. Еще с гимназической скамьи. А затем учились на рабфаке тоже вместе. А после и в вузе вместе. А когда получили специальности, то разъехались по разным городам. Но дружба продолжалась. Отпуск они всегда проводили вместе и каждый раз по— новому, по выдумкам Сашки Цымбала. И еще их объединяло то, что никто из троих женат не был. Обета они никакого не давали, а так, как-то не получалось ни у кого из них с женитьбой. И трагедий сердечных у каждого из них, к счастью, не было.
— Эх! Друзья! Мы свободны, как орлы степные! — приостановился Белобров. — Что наша жизнь!? — вскинул он руки.
— Она общественная, академик, — серьезно произнес Цымбал. — Хочешь ты этого или нет, а так, общественная и все. Попробуй стать, скажем, дикарем-островитянином! Не выйдет. Объяснять нет надобности почему.
— Как это так, общественная? — зашагал снова Белобров.
— Ты крупица социалистического общества, а общество твоя среда, твоя природа. Вот ты и должен вести свой образ жизни так, как тебе будет велено этим же самым обществом.
— Это верно, — согласился со вздохом Колька. — Но жизнь прекрасна, путешественники-кладоискатели.
— Прекрасна… Общественная там и прочее… А я уже есть хочу, товарищи, — вытер платком лицо Лантух.
— Начинается, — покосился на него Цымбал. — Договаривались же не скулить. Пока вокруг нас поле. Придем в живописное место у реки и пообедаем.
Лантух вдруг запел:
Ехал парень по дороге, отлетело колесо.
Слез на землю, чтоб поправить, а телегу унесло…
Дорога свернула влево, поднялась на пригорок и сбежала к реке.
И Генка запел, увидев реку, у которой ожидал их обеденный отдых:
Над рекой стоит туман, во дворе пеленки,
Вся любовь твоя обман, окромя ребенка…
— И где это ты нахватался этих частушек, Лантух. Вроде бы и образованный, из приличной семьи… — укорил его Цымбал.
— Ты же сам сказал, что мы крупица общества, Саша. А оно и преподносит нам такое…
— Ты же поэзией занялся, как писал в письме, — ответил на это Цымбал. — Вот и брякни нам такое…
— Да, что-нибудь из своего возвышенного, — подтвердил Белобров, остановился и взглянул на Лантуха.
— Хорошо, я прочту свое первоначальное…
…Генка Лантух пытался писать стихи в местную газету. Говорили, за стихи хорошо платят. Выбрав момент, когда на него нашло вдохновение, он подумал и на бумагу легли первые строки его поэзии:
Вот свежим ветерком дунуло.
Вот небо тучкой затянуло,
И змейкой молния блеснула,
С раскатом прокатился гром…
Уж пыль дорожная парится
Под каплями весеннего дождя,
И влаги жаждает напиться
Давно не пившая ее земля
А небо черным одеянием покрыто,
На землю низвергает гуще водопад,
И та уж больше не парится,
Старается дар неба в изобильи принимать.
Промучавшись более часа и не сотворив продолжения, он пошел прогуляться в сад и там его осенило:
Кругом цветы благоухают,
Пьянит душистый аромат,
И птицы весело щебечут.
Купаясь в солнечных лучах.
Беседка в диком винограде
Ютится в темном уголку,
А рядом, заросли сирени
И куст смородины в цвету.
Под тенью старого платана
Скамья заветная стоит.
Укромным местом и прохладой
К себе заманчиво манит.
Напечатав эти два стихотворения на пишущей машинке, он понес их в редакцию газеты. Там ему сказали: «Лиричность. Красивость. Отсутствует идея, отражение нашей действительности, нашего общества, строящего социализм, молодой человек. Вот почитайте, что мы собираемся печатать». И Лантух прочел:
«Нам солнца не надо, нам партия светит…»
— А, каково? — зашелся в восторге редактор. — Или вот…
«Партия» смело и твердо ведет наш корабль…»
— Образность, идейность, а? Напишите то, что окружает вас… — посоветовал Генке газетчик.
И начинающий поэт, следуя совету его, написал:
Степь донецкая раскинулась широко,
А по ней заводы, шахты, города.
Гордо терриконы смотрят в небо,
Как бы разгоняя облака.
Степь донецкая издавна богата
Черным золотом, сталью, чугуном,
И своим прославленным народом.
Плодотворным и настойчивым трудом.
«Больше стали, чугуна, проката!»
Лозунг металлургов так гласит.
«Больше угля на-гора, шахтеры!»
Лозунг горняков ему вторит.
И страна все больше, больше слышит
Об успехах металлургов, горняков,
Про великие дела в степи донецкой
В колыбели славы трудовой.
Не напечатали. Сказали: «Попробуйте себя в прозе». И он решил ждать нового вдохновения, обдумывая тему, сюжет, чтобы «попробовать себя в прозе».
