Александр Маленков - Красные огурцы
Как таинственно и серьезно выглядят люди в шлемах! Отсутствие лица на голове лишает человека и всех слабостей — это робот, это супергерой, под шлемом нам чудится всевидящее око и всезнающий мозг. Лица спецназовцев, повылуплявшиеся над бронежилетами, превратили их в обычных молодых ребят — кудрявых, стриженых, курносых и конопатых. В конце концов, чтобы не привлекать к себе внимания, Антону тоже пришлось снять шлем и повесить его на прялку. Он изо всех сил старался не смотреть на Аслана, но, как и многие славные герои в аналогичной ситуации с горгоной Медузой, не удержался и посмотрел. Змей в бороде Аслана не обнаружилось, но его взгляд — пристальный и немигающий — все же заставил Антона слегка окаменеть. Аслан узнал его, несмотря на маскировочные полоски поперек лица, что‑то зашептал, привстал и взял биту двумя руками. Кто‑то хлопнул Антона по плечу, от неожиданности он подпрыгнул вместе со стулом.
— Ну что, боец, выпьем за удачу! — над ним навис коллега‑спецназовец, еще не старый, но совершенно седой мужик со слегка бешеными глазами. — Чего ты шугаешься? Нервы?
— Нервы стали ни к черту… — подтвердил Антон, косясь на Аслана.
— Понимаю, — пробасил седой и похлопал его по плечу. — Я сам после Чечни два года не мог по Москве ездить, все на крышах снайперов высматривал… Майор Кувалдин, — представился он, — командир этого эскадрона смерти. Можно просто Николаич.
— Антон Опушкин, можно просто Антон.
— А по званию?
Антон потупился. Он не знал, кто он по званию.
— Понимаю, — понизив голос, сказал Николаич. — Лишних вопросов не задаю. Всему свое время, как говорится. Но поскольку ты теперь наш, как мне сказали, в нашем отряде значит, скоро все выясним.
Аслан жег Антона своими черными пылающими глазами и уже начал медленно продвигаться в его сторону.
— Николаич! А познакомь меня с ребятами, — сказал Антон.
Два раза просить не пришлось. Николаич, как дрессированный медведь, тяжело приобнял Антона и повел его к своему столу.
Аслан остановился.
Бойцы вставали, крепко пожимали Антону руку, наливали ему водки, знакомились — Семен, Пашка, Данила. У сержанта‑блондина по имени Андрей была гитара, и они спели «Батяня‑комбат», «Конь мой вороной» и «Ничего на свете лучше нету». Дуня присела рядом с гитаристом и тоже подпевала тоненьким голоском.
35
Антон выпил за победу, за удачу, за ребят и за тех, кто ждет. После «за не отступать и не сдаваться» он вдруг понял, что Аслан не такой уж страшный. А после «за боевые ордена» расправил плечи и, опрокинув стул, направился к заму по физкультуре и спорту сказать все, что о нем думает. Его остановила Дуня.
— Антон! Ты куда, а? — строго спросила она, хватая его за бронежилет.
— Дуня, Дуня… — двигая локтями, как буксующий паровоз, проговорил Антон. — Это мужской разговор! Это между мужчинами!..
— Ты же говорил, что он тебя убьет.
— Эт мы еще посмотрим, — возразил Антон, — где мой пулемет‑пистолет… автомат‑пулемет…
— Нам уходить надо.
— Надо, — согласился Антон. — Только этот вот, — он ткнул пальцем в сторону Аслана, — не даст нам… Сегодня, пойми, или я, или он! Этот город слишком мал для нас обоих… обоев…
— Короче, так, — решительно сказала Дуня, — ты тут посиди. Посиди, вот попей водички, а я скоро приду.
— Нетушки! — крикнул Антон, перекрывая шум, сел за стол и уронил голову на руки.
Дуня раскрыла саквояж, с которым не расставалась весь день, и достала из него банку маринованных грибочков. Банкет был в своей зрелой фазе: музыканты выдавали популярные шлягеры, администрация поскидывала пиджаки, официанты спотыкались о ноги пьяных гостей. И никому не показалось странным, что девочка в белой блузке накладывает на тарелки грибочки, приговаривая: «А вот грибочки, свеженькие, из нашего леса!» Более того, грибочки встречались одобрением, накалывались на вилки и отправлялись в рот. Литровая банка разошлась в пять минут.
А еще через двадцать минут с участниками банкета начали происходить странные вещи. Некоторые принялись хохотать и бегать по залу. Другие замерли и со страшной тревогой в лицах оглядывались по сторонам. Третьи медленно бродили вдоль столов, трогали стулья и улыбались. Но из всех гостей Дуня наблюдала только за двумя. За Антоном — ему грибочков не досталось, он сидел на стуле и в перерывах между икотой делал вызывающие жесты в сторону президиума. И за Асланом — он отдал должное дарам леса и теперь сидел на полу с закрытыми глазами и раскачивался, приложив к щеке бейсбольную биту.
— Антон, — Дуня потянула его за рукав, — нам пора!
— Куда?
— На улицу.
— На улицу… — пробормотал Антон и, просияв, развил мысль, — на улице Марата я счастлив был когда‑то! Прошло с тех пор тара‑тара‑ра!
— Понятно, — сказала Дуня и достала из саквояжа маленькую бутылочку с зеленой прозрачной жидкостью. — На вот, выпей.
— Если я чего решил, то выпью обязательно! — подмигнул двумя глазами Антон, демонстрируя знание всего репертуара блатных песен, приличествующих интеллигентному человеку.
Он на всякий случай подмигнул еще раз и опрокинул бутылочку в рот.
— Какая гадость! Что это?
— Настойка на травах.
— Горько, — пожаловался Антон.
— Горько! — подхватил проходивший мимо спецназовец по имени Кузьмич, обнял воздух и стал его целовать.
Антон встал, обнял Дуню и крепко поцеловал. На секунду все вокруг исчезло. Остались только ее губы со вкусом салата и понимание, что он уже давно, очень давно хотел ее поцеловать. Но тут его голова закружилась и сознание стало четким и резким, как будто его протерли чистым полотенцем.
— Ой, — сказал Антон. — Ой!
Глаза прояснились, он прижал ладони к вискам и стал осовело оглядываться.
— Кажется, я напился, Дуня.
— Напился, Антон, напился. Праздник все ж, вот и напился. А теперь протрезвел.
— Надо сматываться.
— Пойдем.
— Подожди, а как же этот, Аслан?
— Он сейчас занят.
Антон поискал глазами Аслана. Тот лежал на полу и остекленело смотрел в потолок. Поведение остальных гостей также было далеко от допустимого в приличном обществе. Происходящее скорее напоминало конкурс пантомимы в сумасшедшем доме.
— Что это с ними со всеми? — бормотал Антон, собирая свои эксцентричные пожитки — автомат, бронешлем и прялку, — перепились что ли…
— Они не перепились, — сказала Дуня. — Я им грибов дала. Особенных, которые дедушка собирал. Они сейчас в мире вдохновенных озарений.
— Куда?!
— Не знаю, дедушка так это называл.
— И долго они там пробудут, в мире озарений?
— Часа три‑четыре.
— Понятно… Пойдем отсюда.
Они стали выбираться из зала.
— Уходите? — окликнул их Андрей.
Он наигрывал на гитаре и улыбался.
— Да, нет — сказал Антон, — мы так, на минутку. Грибочки хороши, а?
— Не знаю, не люблю маринады, — ответил Андрей и подмигнул Дуне. — Дуня, ты тоже уходишь? Может, споем что‑нибудь?
Дуня покраснела.
— В другой раз, Андрей.
Сержант белозубо рассмеялся и пошел вдоль стола, напевая: «Ведь с девушкою я прощаюсь навсегда!..»
Вечер, бесконечный июньский вечер опускался на Красные Огурцы. В сыром мятном воздухе разливался лай собак. Антон протрезвел и меланхолично вышагивал по дороге вдоль пряничных коттеджей, в которых уже зажглись окна. В коттеджах жили люди, это были их дома, они собирались лечь спать и точно знали, что проснутся завтра в своих постелях. У Антона не было ни дома, ни постели, ни уверенности, где именно он проснется. Зато у него был миллион евро, прялка и Дуня. Дуня, которая только что спасла его. Дуня, которая почему‑то больше не спешила на автобусную станцию.
— А поехали в Останкино, — сказал Антон.
— Тебе разве не надо срочно бежать?
— Бежать не убежит.
Дуня улыбнулась. Пожалуй, дедушка был прав. Антон — скорее хороший человек, хоть и козел. Так подумала Дуня и вдруг поймала себя на том, что он больше не «объект», а просто Антон.
Выйдя на шоссе, они поймали машину и поехали в Москву.
36
Командир отряда спецназа «Тюлень» майор Василий Николаевич Кувалдин наврал, когда сказал Антону, что два года после Чеченской войны выискивал снайперов по крышам. Прошло много лет, но, выходя на улицу, он до сих пор первым делом смотрел на крыши, от чего два раза чуть не угодил под машину. Врачи говорили, что это симптом посттравматического расстройства, которое часто случается после участия в боевых действиях. Прошли ночные кошмары, прошли приступы паники и ярости, во время которых Николаич бредил и не помнил себя. Также прошли и тщетные надежды освоиться на гражданке и жить как нормальный человек. Он понял, что будет служить в спецназе, пока сможет поднимать бронежилет, назвал это судьбой и как‑то успокоился. Все прошло, кроме привычки следить за крышами.
