Андрей Рябов - Где-то в Краснобубенске... Рассказы о таможне и не только
Шкрябов достал бутылку и пластиковые стаканчики. Молча разлил.
— Да кто такой этот Самурайский! — не выдержал Мраков. — Откуда он взялся на нашу голову!
— Из управления перевели, — ответил Шкрябов. — Все беды оттуда.
— Вот возьму и напишу президенту! — Мраков выпил. — Пусть разберётся!
— Напиши, Витя, напиши. Только сперва дай мне прочитать, я ошибки грамматические исправлю. А то неудобно, всё-таки сам президент читать будет!
— Смеёшься? — захмелевший Мраков с угрозой придвинулся к другу.
— Смеюсь, — легко согласился Шкрябов. — Что ещё остаётся делать? Не такая уж большая сумма — двести пятьдесят американских рублей. Справимся.
— Сам справляйся! — Мраков ожесточился. — У меня лишних денег нет!
— А деньги лишними вообще никогда не бывают, — Шкрябов закурил, развалился на диване. Диван обиженно застонал.
— Не дам ни копейки! — решил Мраков.
— Дурак! — пожал плечами Шкрябов. — Гибкости в тебе нет.
— Ты зато… гибкий слишком. Как этот… солитёр!
— Говори, да не заговаривайся! — обиделся Шкрябов. — Друзья так друзей не называют!
— Друзья? Ну-ка, ну-ка…
— А ты что, мне не друг?
Мраков поднялся, Шкрябов вжался в диван…
Ситуацию разрядил мелодичный голос красотки Лапочкиной:
— Мальчики! Вы здесь?
— Здесь мы, здесь! — заорал Шкрябов, прикрываясь рукой. Мраков, отвернувшись, тяжело опустился на продавленную спину своего бессловесного товарища. Диван ответил радостным всхлипом.
— Я сейчас оформляла рейс из Ташкента! — тараторила Лапочкина. — Они идут-идут, а я стою-стою! Кушаков говорил — деньги давай! Деньги этому, как его, Самурайскому!
— Набрала?
— Как тебе сказать?
— Скажи как есть.
Красотка Лапочкина протянула вперёд свои модельные руки, по какой-то роковой ошибке облачённые в зелёные рукава таможенного кителя:
— Деньги почему-то не дали. Но я так просто не сдаюсь! Вот редька, а вот корень какой-то. Узбек сказал, что он не знает название этого корня. В смысле, на русский перевести не может…
— Хрен, — тихо сказал Мраков.
— Не ругайтесь, мальчики, — пропела красотка Лапочкина.
— Никто не ругается! — деловито заметил Шкрябов. — Хрен — это овощ! Огородное растение. Землю отряхни…
— Интересно, — задумался Мраков. — А сколько может всё это стоить?
— Что — всё это? — не поняла красотка Лапочкина.
— Ну, это, — Мраков нарисовал руками в воздухе воображаемый круг. — Хрен с редькой.
— На двести пятьдесят долларов не потянет, — сообразил Шкрябов. — Да и Самурайский обидится.
— Нечего обижаться! — не согласился Мраков. — Овощи тоже в копеечку влетают. Кто виноват, что узбеки к нам ананасы не везут?
— Ананасы, редька — один хрен! — сказал Шкрябов. — На американские рубли не похожи! Нет, Витя, овощи не прокатят!
— У меня больше ничего нет! — пискнула красотка Лапочкина. На всякий случай она вывернула карманы своего кителя. Мраков оценил грациозный жест.
— А ничего больше и не надо!..
Свидетели, в число которых входили Кушаков, а так же секретарша Самурайского Леночка, долго, в красках рассказывали фантастическую историю. Инспектор Мраков, не обращая внимания на возмущённое блеяние посетителей, томящихся в очереди к начальнику таможни, по киношному толкнул ногою дверь в кабинет Евгения Робертовича, вошёл и швырнул на массивный стол из карельской берёзы два предмета. Хрен и редьку. Самурайский, опасаясь возможного теракта, отважно рухнул на пол, устланный дорогим ковром. Присутствующие, включая чучело шимпанзе, подаренное Евгению Робертовичу африканскими коллегами из Нигерии, застыли в немой сцене.
Мраков икнул и, пошатываясь, покинул приёмную…
Через три дня его уволили. За поведение, несовместимое со светлым образом российского таможенника…
Они сидели на кухне в малогабаритной квартире Шкрябова, пили. После увольнения почти все сослуживцы отвернулись от Мракова. Некоторые, на всякий случай, даже не подавали ему руки, боялись Самурайского. Мраков их не винил.
— Натворил ты делов, Витя! — говорил Шкрябов. — Ох, натворил!
Мраков тяжело вздыхал.
Шкрябов тоже опасался мстительного Евгения Робертовича, но от Мракова не отшатнулся. Всё-таки, они были друзьями.
— Диван твой на помойку выкинули, — Шкрябов разлил остатки водки по стаканам. — Сразу, как только ты ушёл…
В дверь настойчиво позвонили.
— Кого-то ждёшь? — встрепенулся Мраков.
Шкрябов пожал плечами.
На пороге стояла симпатичная девушка в облегающей кофточке и белоснежных шортах.
— Здравствуйте! — девушка широко улыбалась. — Скажите, а вы верите в Бога?
Шкрябов задумался.
— Так что? Верите ли вы в Бога? — задорно повторила девушка.
— Вы хотите услышать ответ прямо сейчас? — девушка Шкрябову понравилась. — Может, зайдёте? Мы с товарищем сидим одни. Интересно обсудить этот вопрос…
— Нет-нет, — заторопилась нечаянная посетительница. — Лучше вы к нам приходите с товарищем. Мы — свидетели Иеговы, наш дом находится…
Шкрябов захлопнул дверь.
— Кто приходил? — спросил Мраков.
— Никто, — ответил Шкрябов. — Ошиблись квартирой. Давай выпьем, Витя. За тебя.
КАК Я…
КАК Я ИСКАЛ РАБОТУ
А вы пробовали в наше непростое кризисное время устроиться на работу? А вы? Нет, не тогда, когда вам чуть больше двадцати, вы полны сил, энтузиазма и пустых иллюзий. А тогда, когда ваши мысли обрели кажущуюся стройность, походка сделалась замедленной и подчёркнуто солидной, а вашими лучшими друзьями незаметно стали продавленный диван в большой комнате и равнодушный одноглазый телевизор. Да-да, я говорю о себе, достаточно заурядном сорокачетырёхлетнем мужчине, напрасно причисляющим себя к несуществующему в России среднему классу.
Когда-то, очень-очень много лет назад, мне посчастливилось учиться и закончить без особого блеска, но и без сокрушительных провалов (в виде многомесячных «хвостов» и досрочного отчисления) экономический факультет ЛГУ. Кому сегодня что-либо поведает эта аббревиатура? В восьмидесятые же годы прошлого столетия её знали все. Впрочем, нет, не все. Как минимум один индивидуум, старшина рядового отделения милиции Приморского района Дудаков, никогда о ней не слышал (что, заметим, наверняка не мешало ему слыть самодостаточным человеком).
Как-то раз возвращались мы после просмотра на стадионе наинуднейшего футбольного матча первенства СССР «Зенит» — «Таврия» и меня, вместе с такими же болельщиками-молокососами, загребли в «ментовку». То ли мы громко пели, то ли тихо ругались — сейчас уж и не припомню. Строгий мордатый лейтенант, окинув нас брезгливым взглядом, приказал своему подчинённому, коим оказался рыжеволосый старшина Дудаков, переписать наши персональные данные. По всей видимости, для организации в отношении нас неких поучительных репрессий.
Добравшись до моей скромной персоны, старшина погрыз дешёвую шариковую ручку и устало поинтересовался:
— Фамилия, имя, отчество.
— Сергеев Андрей Александрович.
— Адрес?
Я продиктовал название улицы и номер дома в далёком спальном районе.
— Работаешь, учишься?
— Учусь.
— Где?
— В ЛГУ.
Дудаков, высунув кончик грязно-розового языка, старательно занёс в протокол три буквы. Было заметно, что правописание не является его сильным качеством.
— Номер?
— Чего номер? — я опешил.
— Номер твоего ЛГУ! — слегка раздражаясь, пояснил мент.
— Нет никакого номера! — я продолжал недоумевать.
— Так не бывает! — раздражение Дудакова заметно усилилось. — Номер должен быть обязательно!
И тут до меня дошло. Старшина перепутал ЛГУ с ПТУ! Ленинградский Государственный университет имени А. А. Жданова с профессионально-техническим училищем. ПТУ, а проще, «путяги», действительно все имели номера. Например, в 42-ом готовили поваров.
Сдерживая смех, я посоветовал:
— Пишите «тринадцатое»!
Дудаков удовлетворённо кивнул и коряво вывел рядом с буквами «ЛГУ» цифру тринадцать. Не исключаю, что через неделю-другую в ПТУ № 13 пришла «телега» из органов, живописующая «подвиги» ученика Сергеева и требование со всей принципиальностью разобрать его поведение на комсомольском собрании таких же как он недоумков.
Но мы отвлеклись. Итак, усвоив в течение пяти весёлых студенческих лет, массу бесполезных и полезных вещей, я вышел за ворота «альма матер». К бесполезным вещам я причислял политэкономию социализма, истмат с диаматом, а также историю КПСС. К безусловно полезным относились приобретённые навыки разливать водку в подъезде по булькам, занюхивать порцию спиртного «мануфактуркой» (то бишь, рукавом пиджака или куртки), охмурять простодушных первокурсниц в общаге и чётко представлять последовательность приёма лекарств в случае лёгкого венерического заболевания.
