Николай Самохин - Шашлык на свежем воздухе
Пока члены комиссии перелистывали наши бумаги, Он смотрел на меня буравящим взглядом. «Вот так-то вот, дорогуша! — говорил его взгляд. — Сколь веревочка ни вьется…».
Однако члены комиссии не сочли нужным вдаваться в подробности этого дела. С недовольным видом людей, вынужденных отрываться от важных государственных дел, они сказали, что такой мелкий вопрос возможно решить в рабочем порядке.
Через два дня вопрос был решен.
Бабушке отбили телеграмму. «Немедленно возвращайся новоселье». Папашу срочно отправили в санаторий.
Еще через день получали ордера. Я вышел на улицу, недоверчиво ощупывая карман, где лежала эта бросовая на вид бумажка, и тут увидел Его — на переднем сиденье готовой отъехать машины.
Он тоже меня заметил и поманил пальцем.
— Слушайте, — заговорил Он интимным голосом. — Ну, теперь-то… когда все позади… между нами, разумеется… Сознайтесь: кто-то кому-то сунул?
Я наклонился к нему и шепотом ответил: — Сунули. Они—нам… А мы — им… по четыреста рублей.
— Так я и знал, — удовлетворенно вздохнул Он. — Подозревал с самого начала… Трогай, Паша.
НА СПОР
Зима в нынешнем году, надо сказать, просто уникальная. С одной стороны, морозы жмут — то под сорок, то за сорок; с другой стороны, снегу навалило выше всяких допустимых пределов. По горло засыпало. Я думаю, если весь снег, нападавший за последние десять лет, вместе сгрести — и то столько не наберется.
Тут к соседям родственник из села приехал погостить, так прямо фантастические вещи рассказывает. Зайцы, говорит, в деревню бегут. Не могут в лесу держаться — тонут. А в деревне все же маленько утоптано. Вот они и бегут. Ну, а за ними, естественное дело, волки. Жуткая обстановка. До ветру боишься выскочить. Недавно, говорит, один заяц в избу залетел. Видать, его волки вдоль по улице фуганули, он, как от них лупил — так стекло оконное мордой вышиб и на стол свалился.
Может быть, конечно, родственник насчет зайца приврал — уж очень неправдоподобно все это выглядит.
Хотя, чем черт не шутит. В городе вон тоже в связи с заносами такие иногда казусы происходят, что расскажи постороннему человеку — не поверит.
Например, у нас тут в одной квартире, у Сереги Званцева, под старый Новый год собралась небольшая компания. Сам Серега с женой, дальний родич его пришел — дядя Гена, тоже с половиной, и еще Серегин сменщик Дубов. Собрались они в таком, почти что домашнем, кругу и решили вторично отметить праздник.
Дяди-Генина супруга, уже досыта хлебнувшая семейной жизни, в том числе подобных вечеринок, сразу достала вязанье и ушла с ним в дальний угол — дескать, горите вы синим огнем.
Мужчины, конечно, окопались за столом. Вокруг водки и винегрета. И Серегина Лелька с ними. Ну, эта, во-первых, как хозяйка, а во-вторых, она всего второй месяц с Серегой жила, буквально от рукава его не отлипала, и ей пока все интересно было, даже малосодержательные мужские разговоры.
А разговор, действительно, завязался какой-то довольно пустой. Не знаю уж, с чего он начался, но только Дубов с дядей Геной стали наперебой вспоминать разные отчаянные случаи из своей жизни: кто в молодости сколько раз двухпудовую гирю выжимал, кто с парашютной вышки прыгал, кто быка за рога удерживал и так далее.
Лелька рот раскрыла и глаз с них не сводит. Дубов же с дядей Геной, польщенные вниманием молодой и прекрасной особы, еще больше распаляются.
А Серега парень тоже заводной. Послушал он их, послушал и говорит:
— Это все семечки. Хотите — я сейчас с третьего этажа прыгну?
— Ну, и что? — спрашивает дядя Гена. — Прыгнешь — и что? Башку расшибешь.
Более гуманный Дубов говорит:
— Почему башку? Я сам со второго этажа выскакивал. Из полногабаритного дома. Прыгнуть можно — с башкой ничего не случится. А ноги он переломает, Запросто.
— С третьего?! — говорит дядя Гена. — И только ноги? Ых ты, какой ловкий! Это бы все так прыгали, если только ноги!
В общем, заспорили. Притащили лист бумаги, карандаш — давай высчитывать: сколько будет в трех этажах панельного дома и как прыгать надо — если пролезть между прутьями балкона да повиснуть на руках, а потом отпуститься…
— Да ни на чем я веситься не буду, — посмеивается Серега. — Я прямо с перил махну.
Дядя Гена бросил карандаш и вспылил:
— Ну, прыгай, обормот, прыгай! Расшибешь башку, тебе говорят! Сто рублей кладу, что расшибешь!
— Заметано! — говорит Серега. — А вы все — свидетели. Значит, если не расшибу, — с тебя, дядя, сотня, — И поворачивается к Дубову — что тот скажет.
Дубов побледнел, но стоит на своем:
— Ты, Сергей, должен сломать ноги. Ну… если хочешь доказать… полета рублей.
— Пойдет! — говорит Серега. — За каждую. Держи пять. — И стаскивает через голову галстук.
Тут Лелька поняла, наконец, что они уже не шутят, а всерьез, и повисла на Сереге — не пущу! Дяди-Генина супруга из угла кричит:
— Брось ты его, Лелечка, не держи! Пусть они все, паразиты, повыскакивают — туда им дорога!
Серега с трудом затащил жену в кухню и говорит ей шепотом:
— Дура! Ну, че психуешь? Там же сугроб, под балконом, метра три. Нырну в него — и двести рублей в кармане. Люди из самолета выпадывают в снег…
— Пусть выпадывают! — ревет Лелька. — А ты не смей!
Кое-как он ее от себя отцепил, выбежал из кухни и придавил дверь.
— А ну, мужики! — кричит. — Подержите маленько! А то все у нас накроется!
— Давай, — говорят те. — Только по-быстрому. Серега отодрал балконную дверь, выскочил наружу и, прикинув по памяти — с какой стороны сугроб, прыгнул в темноту.
И представьте — угадал!
Через пять минут заявился в квартиру — грязный, как трубочист.
Но целый. Только что физиономию немного поцарапал об дерево, когда мимо пролетал.
Но поскольку насчет физиономии уговора не было, Серега по закону счистил с Дубова и дяди Гены двести рублей.
Ну, дядя Гена, тот ничего. Отдал деньги и похохатывает: мне, говорит, все равно надо было ему какой-то приличный подарок покупать в связи с женитьбой. Так что эта сотня у меня списанной считалась.
А Дубов очень переживает. Как подопьет, так начинает жаловаться.
— Я все же, — говорит, — надеялся, что он ноги переломает. И вот ведь, гадство! — вроде правильно рассчитал. Как раз перед этим по телевизору выступали — говорили об аварийном положении и призывали всех выйти на уборку снега. Ну, думаю, пока мы тут базарим — там уж все выскребли, до асфальта. Но в этом доме такое сволочье живет — хоть бы один с лопатой вышел!.. Ну, ничего. Я его за свою сотню еще подсижу на чем-нибудь.
Однако, я думаю, вряд ли Дубову удастся в будущем подсидеть своего сменщика. Серега на выспоренные деньги купил телевизор и сам теперь в курсе всех последних событий.
ПЫЖИКОВОЕ УХО
Очень обидная история произошла на почве повышенных холодов нынешней зимы с Витькой Изотовым — токарем из четвертого механического. Как раз было минус тридцать семь с ветерком, и Витька заскочил в гастроном погреться. Он взял там стакан черного кофе, стоял себе, грелся и сожалел, что потрепаться не с кем — про эти жуткие морозы и, вообще, за жизнь. Потрепаться Витька всегда имел желание — в любом случае и с кем угодно. Такой он был общительный человек. За ним даже прозвище держалось «Тиберий Гракх». Еще со школы.
Но знакомых в гастрономе не было, а незнакомые люди от него как-то сторонились. На всякий случай. Витька, хотя и неплохой человек был, но вид имел несколько приблатненный: золотая фикса, челочка и широкий алюминиевый перстень на правой руке, с изображением костей и черепа. «Как трахну — так и кранты!» — говорил обычно Витька, расшифровывая смысл этих костей. Но говорил он так, конечно, не всерьез. Придуривался.
Так вот, стоял Витька в тепле, помаленьку отогревался и скучал. И вдруг увидел, что в магазин входит его кореш Гошка Зямин.
— Привет, Зяма! — страшно обрадовавшись, заорал Витька. — Иди сюда — врежем по стопарю горяченького!
— Нет, ты понял, — а? — сказал Витька, когда Зяма подошел. — На улице-то… Калуга!.. Жмет северный мороз южного человека. По берегам замерзающих рек — понял-нет? — снег, снег, снег!
Поделившись, таким образом, своими впечатлениями о погоде, Витька перекинулся на внешний вид Зямы.
— Но, ты-то, а? — гыгыкнул он, кивнув на Зямину пыжиковую шапку с поднятыми ушами. — Все форсишь? Картинки кидаешь? Рукавицы на боку — понял-нет? — шапка на макушке… А ты ходи как все, фраер!
С этими словами Витька, дурачась, рванул вниз уши Зяминой шапки. Не очень сильно рванул, скорее символически. Но правое ухо почему-то осталось у него в руке. То ли оно уже надорвано было, то ли черт его знает почему.
