Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 2
Подойдя, он предложил игрокам сделать еще по паре ходов, чистая формальность…
Фишер делать ходы отказался!
— Но по правилам ФИДЕ… — начал было судья.
— Я лучше ФИДЕ знаю, когда ничья, а когда не ничья! — вскричал Фишер.
И ведь был прав!
Оценка позиции
Гроссмейстер, чемпион Европы Эмиль Сутовский позвал меня комментировать вместе с ним «Мемориал Таля». То есть, реальность на досках, разумеется, комментировал он, — я был призван поработать дилетантом для поддержания диалога.
После тура даем интервью.
— Я понимаю в шахматах в сто раз меньше Эмиля… — начал я.
Чемпион Европы тонко улыбнулся:
— Виктор, вы себе льстите…
Все относительно
Международный мастер Y. в детстве занимался в шахматной школе Ботвинника вместе с Гарри Каспаровым. Они встретились спустя много лет в Нью-Йорке, куда Каспаров прилетел уже чемпионом мира.
Темперамент Гарри Кимовича уже тогда простирался далеко за пределы черно-белых клеток, и он начал мучить приятеля вопросами об устройстве заокеанской жизни, но на все вопросы получал один и тот же ответ:
— Я в этом не разбираюсь.
— А в чем ты разбираешься? — спросил наконец Каспаров.
Международный мастер Y., рассказывавший эту историю, закончил ее прелестно:
«Я хотел ответить: в шахматах, но постеснялся…»
Соленые яблоки
Гастроли в Северной Корее надолго запомнились оркестру Павла Когана. Такое действительно хрен забудешь…
За изъятием в аэропорту Пхеньяна мобильных телефонов последовало обязательное, без заезда в отель, возложение цветов к подножию золотого памятника основателю концлагеря.
Показывая размер ноги, к которой он возлагал посольскую икебану, Коган растопыривал руки, как потерявший совесть рыбак.
От ноги их повезли в долгожданный отель, который, как всё здесь, оказался разновидностью тюрьмы. С трех сторон здание огибала река; с четвертой оно было отсечено от мира колючей проволокой.
Уровень отеля Павел Леонидович определил как твердые «две звезды», но все искупала отзывчивость персонала: стоило ему чертыхнуться насчет влажных полотенец, как дверь открылась и появилась горничная (в чине не ниже лейтенанта) с сухими полотенцами.
Тут самое время заметить, что чертыхался Коган в собственном номере, за закрытыми дверями.
Вечером Коган проверял здешнюю акустику уже нарочно. После концерта в том же номере, в кругу музыкантов, он поднял торжественный тост за Северную Корею: какая чудесная страна, и как тут все хорошо, и как повезло здешнему народу с руководителями, короче — век бы отсюда не уезжать, и только одно омрачает праздник: здесь не посыпают яблоки солью!
А мы, русские, так любим посыпать яблоки солью! Жить без этого не можем.
Сказавши это, дирижер засек время и уставился на дверь. Через три минуты в дверь постучали — и внесли яблоки, щедро посыпанные солью.
И вот я думаю: кто же в этой истории пошутил последним — Павел Коган или органы северокорейской госбезопасности?
Мьянма
Как известно, у любой проблемы есть три решения — правильное, неправильное и так, как ее решат военные…
Мьянме в наследство от английской колонизации достались автомобили с правым рулем и левостороннее движение. Пришедшие к власти военные, в пику англичанам, поменяли движение на правостороннее. Британская корона этот удар выдержала, а вот в Мьянме резко увеличилась аварийность: автомобили-то остались какие были — с правым рулем!
В основном под колеса начали попадать, разумеется, многочисленные местные велосипедисты.
Что сделали военные, когда под руководящие фуражки дошла информация о человеческих потерях в процессе борьбы с британским влиянием? Восстановили левостороннее движение? Организовали переход на автомобили с левым рулем?
Хрена с два!
Запретили велосипеды.
Форма стола и форма головы
— У вас стол хромой. Все шатается! — грозно указал посетитель.
— Я передам менеджеру, — смиренно поклонилась официантка.
— Мне по барабану ваш менеджер! — заявил посетитель. — Я полковник! Я в следующий раз приду — этот стол вам на голову надену!
Вот интересно все-таки: почему как полковник, так непременно надевание стола на голову? Может быть, есть другие способы добиться ровной поверхности?
Уходя, он остановился возле клетки с попугаем и, просунув палец через прутья, пытался достать им до птицы…
Белка и Кабан
Стихи, как сказано, растут из сора. А репризы просто лежат под ногами…
Как говорится, найдите десять отличий!
ПРИЛОЖЕНИЕ Из цикла Театр «Черные ходики» В МИРЕ ЖИВОТНЫХ
(радиоперехват)
— Кабан, Кабан, я — Белка. Как слышишь меня? Прием.
— Белка, слышу тебя хорошо. Ты где? Прием.
— Кабан, лечу за тобой, за тобой лечу, как понял? Прием.
— Белка, я Кабан, не понял, зачем летишь за мной. Прием.
— Кабан, повтори вопрос! Вопрос повтори! Прием.
— Зачем ты, Белка, летишь за мной, Кабаном?..
— Не знаю, Кабан! Приказ Хорька. Как понял? Прием.
— Ни хера не понял! Какого Хорька? Белка, я Кабан, кто такой Хорек? Кто это? Прием.
— Кабан, ты дятел! Как понял? Прием.
— Понял тебя, Белка. Я — Дятел. Повторяю вопрос про хорька. Кто это?
— Кабан, сука, ты всех заманал, лети молча! Конец связи.
Это — диалог моего сочинения. Хотя, по большому счету, не вполне моего…
На авиационно-зоологическую тему я расфантазировался, вспомнив рассказ моего старинного друга Саши Перова. Его детство прошло в знаменитой Кубинке под Москвой, среди летчиков-испытателей, одним из которых был его отец.
А рассказ такой. Как-то раз в Кубинку приехал с инспекцией генерал. Генерал был воевавший, сам знатный летчик. И вот, уже на летном поле, в кабине истребителя, он забыл свой позывной.
А позывной был — Барсук-58.
— Я… — сказал генерал и замолчал.
— Я-я… — протянул он снова.
Он ждал, что ему подскажут позывной, но остальные «барсуки» радостно молчали в кабинах своих истребителей. И, не дождавшись помощи от проверяемых, генерал решил попробовать наугад:
— Я… — Кабан. Разрешите выруливать.
И, вместо сухого «выруливание разрешаю», услышал в наушниках доброжелательное, но недвусмысленное:
— Выруливай, кабан…
И сорок минут после этого пролетал Кабаном, под стиснутые от смеха зубы личного состава Кубинки.
Рапорт
Испытатель с прибором
Легендарный летчик-испытатель Анатолий Квочур на разборе полета делился ощущениями от новой машины. Машина Квочуру не понравилась.
Конструкторы, задетые за живое, потребовали, чтобы испытатель аргументировал свои выводы: из показаний какого прибора он сделал вывод о несовершенстве машины?
В ответ Квочур повернулся к комиссии задом и похлопал себя по соответствующей части комбинезона:
— Вот он, мой прибор!
Как оказалось, именно этот прибор обладал наибольшей чуткостью: ближайшие полеты выявили в машине серьезный дефект.
В песках
Дело было в семидесятых. Старший лейтенант ракетных войск Кабаков сидел на ночном дежурстве. Сидел, никого не трогал, читал роман «Женщина в песках», только что опубликованный в журнале «Иностранная литература».
И, видать, углубился.
Потому что, когда зазвонил телефон, он нашарил трубку и, не выходя из песков, задумчиво произнес:
— Алло.
А звонил генерал, командир дивизии. Собственно, кто еще мог звонить по этому телефону? Услышав вместо чеканного доклада вялое «алло», генерал сильно удивился, а потом уточнил:
— Лейтенант, вы с ума сошли?
— Виноват, товарищ генерал! — очнулся Кабаков. — Зачитался!
Между песками и концепцией ядерного сдерживания повисла глубокая пауза.
— А что вы читаете? — выйдя из паузы, спросил генерал.
Кабаков доложил по форме:
— Кобо Абэ, товарищ генерал! Японский писатель. «Женщина в песках», журнал «Иностранная литература».
— Интересно?
— Очень, — признался Кабаков.
И генерал, еще помолчав, спросил:
— Дадите почитать?
За жалкие гроши
В восемьдесят девятом корреспондент «Красной звезды» Александр Гольц отправился в Афган писать про вывод советских войск.
С командировочным удостоверением в руках Гольц явился к посольскому финансисту, и тот начал отсчитывать афгани — промасленные, ветхие, чуть ли не распадающиеся в руках. Потом спохватился:
— Вы на сколько дней приехали?
— На четыре.
— Что ж я вам сразу всю сумму выдаю? Вас же могут завтра убить, взять в плен…
